К этому моменту Ронан набрал высоту и был снова готов к заходу. Развернувшись влево, он спросил:
— Ты ушел оттуда, Один Семь?
— Да, — ответил я — Я ухожу вправо.
— Три Три, захожу на боевой с севера.
С этими словами, «Кобра» со стрельбой пошла на повторный, и снова я увидел, как ракеты парами покидают трубы и с дымным следом несутся к бункерам базового лагеря внизу. И снова зеленые трассеры полетели в ответ.
— Три Три, под огнем… снова под огнем.
Внимательно наблюдая за базовым лагерем в поисках огневой точки, я вызвал Ронана.
— Один Семь, захожу на боевой с юга. Три Три, уходи влево, чтобы я не подстрелил тебя.
Я зашел с огнем «минигана», перемалывая местность, с которой хлестали зеленые трассеры. От огня «минигана» и ракетного обстрела ВК, должно быть, понесли ужасающие потери, или зарылись глубоко в комплексе туннелей под бункерами. Мы устроили настоящий ад наверху.
Мы сделали еще один или два боевых захода, после чего Ронан пару раз прошел вхолостую, посмотреть, не вызовет ли огонь. Стрельбы не было, так что я сделал быстрый разведывательный заход, чтобы подтвердить гибель Чарли.
Пока я делал быстрый заход на бреющем, проверяя ущерб от ракет Ронана, то краем глаза увидел другого вражеского солдата. Этот был одет в темно-синюю одежду и сидел на корточках в траншее, соединявшей два бункера.
Я мгновенно положил OH-6 в замедляющийся правый поворот и посмотрел солдату прямо в лицо. Он, вероятно, думал, что заставил меня застыть — что, собственно, и сделал. Вьетконговец поднял свой АК47, его оружие было нацелено мне прямо между глаз. Я вздрогнул, когда мой борттехник выпустил очередь из своего М60. Солдат откинулся назад, практически разрубленный пополам пулеметным огнем.
Черт возьми, подумал я. ЧЕРТ ВОЗЬМИ! Капли пота выступили на моем лбу, когда я осознал ситуацию, из которой нас только что вытащил — меня — нас — Фаррар.
Именно тогда Ронан сообщил по рации, что другая команда поиска и уничтожения прибыла на позицию, чтобы сменить нас. Пилотом-разведчиком, который занял мое место был Джим Амейч (Один Пять), один из моих соседей по хижине. Я проинформировал его о ситуации, проведя над районом базового лагеря и обратно, до Страйдер Один Один. А затем присоединился к Ронану для полета обратно в Фу Лой. На обратном пути я не слишком много думал о бое. Казалось, ничего особенного. Но я забыл об оперативном офицере, капитане Джоне Херчерте.
Он был в ярости! Я зашел в хижину оперативного отдела сразу за Ронаном, и Херчерт меня уже поджидал. Он сунул свое лицо прямо к моему и посмотрел мне в глаза. Затем, словно расставляя знаки препинания, он тыкал мне пальцем в грудь, в то время, как поджаривал на угольях.
— Ты не на ударном вертолете. Я не учил тебя быть ударным вертолетом и тебе нечего делать на боевых заходах. Пушка на вертолете — разведчике это прямой путь к твоему убийству.
Я не собирался нарушать субординации, но в моем голосе появился гнев, когда я взорвался в ответ:
— Что, во имя ада, вы ожидали от меня? Что я ничего не стану делать? Ничего не делать, пока в Ронана стреляют?
К счастью для нас обоих, Ронан вмешался в этот момент.
— Знаешь, Джон, если бы Миллс не открыл огонь, чтобы прикрыть меня, они могли бы меня поджарить.
Херчерт развернулся к Ронану, как будто спрашивая, какого дьявола он вмешивается в разговор, но Пэт закончил свой комментарий:
— Я не думаю, что то, что он сделал, было плохой идеей. Он стрелял с высоты на нисходящем заходе, и, если честно, я не думаю, что это была плохая тактика, вообще-то.
У Херчерта отвисла челюсть. Ронан повернулся, вышел из комнаты и направился к своей хижине. Как и я. Херчерт никогда больше не возвращался со мной к этой теме. Пэт Ронан об этом случае, однако, не забыл. Мне было об этом неизвестно в то время, но он представил меня к Кресту за выдающиеся летные заслуги.
Это было не тем, что я сознательно пытался сделать, но я заработал репутацию — особенно среди пилотов ударных вертолетов и пилотов сликов — как «лихач».[10]
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Я летал на разведчиках единственным известным мне способом. Мне нужна была огневая мощь минигана на моей машине. Я хотел оставаться там и драться с врагом так долго, как только возможно, а не просто уносить задницу и укрываться каждый раз, когда в мой вертолет-разведчик стреляют с земли. Я был твердо убежден, что принятая у разведчиков тактика вступить с врагом в контакт и затем перепасовывать огонь ударным вертолетам, была полным фуфлом.
Чарли не были дураками. Они знали, что несколько выстрелов из АК47, сделанных по разведчику, были верным способом снять его со своего хвоста. Это определенно шло на пользу противнику, стрелять по вертолету-разведчику, каждый раз, когда предоставлялся шанс. Но, когда разведчик оставался и бил в ответ, правила игры менялись в пользу разведчика.
У врага, как только он был обнаружен, был выбор: я собираюсь сделать несколько выстрелов в разведчика, чтобы попытаться заставить его отступить, или я всерьез попытаюсь сбить разведчика? Если я решу сбить разведчика, смогу ли я? Если я его собью, что, во имя ада, со мной сделает «Кобра»?
Именно так я хотел играть с разумом Чарли. Но я имел определенные ограничения на задержку и игру с врагом. Я знал, когда нужно срочно покинуть воздушное пространство Чарли. Когда я видел, что теряю огневое превосходство и возможность влиять на бой, становилось безрассудным продолжать стрелять по врагу. Но до этого момента в перестрелке я не видел причин для разведчика сваливать.
Если я был в самом деле «лихачом» в роте, молодые, более агрессивные пилоты-разведчики, казалось, поддержали бы меня. Однако мой хороший друг и наставник, Билл Джонес, недвусмысленно сказал мне, что он считает меня сумасшедшим.
— Если ты будешь продолжать в том же духе, — сказал он мне однажды — твою задницу начинят свинцом. Ты просто планируешь собственное убийство!
На протяжении всей операции «Плайнсфилд уорриор» мы летали по четыре, пять, шесть или более часов в день. Я узнавал больше об OH-6 с каждым полетом. С добавлением опыта в каждой миссии, я становился лучшим пилотом-разведчиком. Я начал понимать, что суть разведки действительно не изменилась за эти годы. От разведчика-кавалериста индейских войн до пилота-разведчика во Вьетнаме, необходимые качества хорошего разведчика остались прежними: умение читать знаки.
Я обнаружил, что у меня развивается что-то вроде инстинкта — маленького предупредительного звонка, который срабатывает, когда опасность близка. Это было чувство в моем кишечнике в сочетании с покалыванием в затылке, почти как от электричества. Когда у меня появилась эта способность, мои охранные чувства автоматически дублировались. Я мог доверять своим ощущениям. Когда у меня срабатывала внутренняя сигнализация, я знал, что точно нашел неприятности.
26 апреля 1969 года оставалось всего четыре дня до завершения моего первого месяца летчика-разведчика. В этот день я был назначен с пилотом «Кобры» Брюсом Фостером (Три Два), выполнить еще одну обычную разведывательную миссию к северу от Железного Треугольника в западной области Трапеции.
Тем утром, около восьми часов, мы покинули Фу Лой как ВР-2 и направились на север реки Тхи Тинь. Второй отдел поручил нам поиск признаков передвижения врага по тропам, базовых лагерей ВК, новых построек, признаков оккупации — все, что может подсказать нам местоположение или маршруты движения вражеских войск. Чарли были довольно редки в эти дни.
Мы прибыли на позицию в Трапеции, примерно на линии восток-запад, идущей от базы огневой поддержки (БОП) Эль Пасо до БОП «Лоррайн».
Фостер дал мне снизиться в районе, который мы называли Пасхальным яйцом, и я начал работать вдоль деревьев. Я вертелся и крутился, пытаясь посмотреть вниз через джунгли. Мы не стреляли, не видя врага.
Внезапно Фостер вышел по VHF:
— Один Семь, поверните влево, на курс один восемь ноль, на юг. Я дам тебе корректировки курса. У нас пехотные части внизу вошли в контакт с врагом на юге. Я только что получил приказ переместиться туда, осмотреть окрестности.