Элизабет не отвечала. Застыв, как истукан, с гримасой гнева на лице, она дослушала песню до конца, до последних аккордов и бурной овации.
— С вами все в порядке? — не унимался Борей.
— Да так, ничего, — произнесла Элизабет наконец, встряхивая головой. — Просто… песня эта… Это старинный марш ИРА. Страшно привязчивый. Называется «Четыре зеленых поля». В нем рассказывается об ирландском восстании — по сути, автор песни клянется, что оно никогда не закончится. Если учесть, сколько человек — и англичан, и ирландцев, — погибло в Ольстере, такие песни — просто верх бестактности. На публике их исполняют редко. Прямо надивиться не могу, что Фионна ее спела.
«А точнее, что ее спела Феба», — пробурчала Элизабет про себя.
— Думаю, у нас тут к песням относятся посвободнее, — несколько смешался Будро. — Простите, если вас это расстроило. В утешение скажу только одно — здесь о чем только не поют, включая наши собственные войны.
«Мы сидели у камина… с дочкою О’Рейли…»
Музыка зазвучала вновь, но на сей раз это была задорная застольная песня.
— Да ладно, ерунда это все, — вымученно улыбнулась Элизабет. — Пойдемте к ним присоединимся.
Однако, когда они устроились в задних рядах у стойки, исподтишка приглядывая за своими разошедшимися подопечными, Элизабет обнаружила, что выходка Фебы Кендал — тоже мне, вздумала насилие пропагандировать! — не выходит у нее из головы. «Как только можно, — вновь и вновь спрашивала себя Элизабет, — зацикливаться на старых обидах и злости? В провинции, к радости и облегчению обеих сторон, ведутся мирные переговоры. Зачем все время науськивать людей друг на друга, когда ту же самую энергию можно было бы направить на достижение мира и исцеление ран?»
Теплая сила Матери-Земли, которую Элизабет ощутила при прогулке по Кварталу, куда-то делась. Теперь Элизабет стало холодно и одиноко, хотя ее и окружали люди — в том числе Будро. Она попыталась порадоваться за Фебу — по крайней мере та в безопасности. И поет, сказать по чести, отлично. Странно даже, как разошлись — и вновь сошлись — их жизненные пути. Феба, как все знаменитости, живет точно под увеличительным стеклом, а Элизабет — боец невидимого фронта, но магия свела их вновь. Элизабет нахмурилась.
— С ней здесь ничего не станется, — сказал Бобо, почти (но только «почти») угадав ее мысли. — Не стоит волноваться, тут на нее никто не нападет.
— Знаю, — рассеянно протянула Элизабет. И, постаравшись забыть обиду, сосредоточилась на своих профессиональных обязанностях. Действительно, безопасное место. Кто знает, как Феба его выбрала, но в баре витала добрая магия. Музыка здесь звучала замечательная, и пиво тоже подавали отменное. Единственный очаг дисгармонии таился в душе самой Элизабет.
Когда поздняя ночь незаметно перешла в раннее утро, музыканты нетвердым шагом вышли из «О’Флаэрти» и, следуя за тоненькой путеводной нитью музыки, побрели по Тулуз в сторону неугомонной Бурбон-стрит. Элизабет несколько раз пыталась прочесть Фионне-Фебе мораль, но певица практически не отлучалась со сцены. На обратном пути в отель Элизабет сделала еще одну попытку:
— Выслушайте меня, Фи. В промежутках между репетициями вы должны сидеть в отеле и носу наружу не высовывать. Ради вашей же безопасности.
Но Фионна ее не слушала. Она не шла, а плыла по воздуху. Ее выступление стало триумфом. Еще одно знамение — в Новом Орлеане все пройдет хорошо. Как здорово, что она сюда попала!
— Фи!
— Для вас, Мата Хари, она — «мисс Кенмар», — процедил Ллойд.
— Она… она мне разрешила называть ее по имени, — парировала Элизабет, не забывая о своем обещании Фебе. Возможно, Ллойд все равно подслушал их разговор в аэропорту, но это еще не резон, чтобы раззвонить тайну Фебы по всему городу. На улицах полно народу. — Фи, ну разве можно вот так сорваться и отправиться шататься по городу, которого не знаешь. А если бы что-нибудь произошло?
— И еще как произошло, — заявила Фионна-Феба, хватая Ллойда за руку и раскачивая ее, как ребенок. — Я показала класс! Мы все здорово рубились! Я такой кайф словила! И вы все, правда, ребята? — вскричала она, оглянувшись через плечо. Вопрос остался без ответа. Во морщился, точно от головной боли, Эдди скорчил кислую гримасу, а Майкл вообще был выше этой суеты. Гитархангел шествовал по улице, окидывая каждый попадающийся ему бар хозяйским взглядом — точно раздумывал, не купить ли его.
Элизабет решила, что Феба так легко не отделается.
— На будущее давайте, пожалуйста, договоримся: если выходите в город, предупреждайте меня, — произнесла она. Фи немедленно повисла на шее у Ллойда, и они, подсвеченные неоновыми сполохами, замерли в полумраке, под аркой запертых ворот. Ну а Элизабет была вынуждена отскочить в сторону, ибо чуть не оказалась под колесами контрабаса (точнее, тачки, на которой какой-то субъект вез свой контрабас по тротуару). И продолжала:
— Я должна вас сопровождать. Я не смогу вас охранять, если вы все время будете удирать из помещений, которые я проверила. В баре дело могло бы кончиться очень плохо.
Фионна и Ллойд слиплись в единое целое, как две пластилиновые фигурки, и начали целоваться. Элизабет было неловко им мешать. Фи все равно не слушает. Вздохнув, Элизабет отстала от них на несколько шагов.
— Ничего, — обратился к ней Будро. — Не можете же вы ее запереть в стеклянной витрине, верно? Просто с ней надо глядеть в оба, вот и все. А для этого у вас есть я.
Особенного облегчения Элизабет не ощутила. Мистер Рингволл рассчитывает, что его подчиненная должна самолично предотвращать все угрозы. И теперь Элизабет опасалась, что не очень-то справляется. Хотя, конечно, Борей — отличный помощник.
Наконец-то уложив подопечную спать и наложив на дверь все возможные заклятия, Элизабет позволила Будро увести себя в ресторан отеля ради долгожданного ужина.
— Пойдемте-пойдемте, — твердил Будро. — Ночной повар — мой знакомый. Мы вас сейчас на ноги поставим.
В практически пустом зале, за фантастически вкусной джамбалайей[4] и великолепным кофе они разговорились об амулетах и материальных компонентах заклятий — словом, обо всем, что Элизабет могла обсуждать, не нарушая ни обещаний бабушке, ни служебной подписки о неразглашении.
Как и подозревала Элизабет, бесчисленные карманы Будро были набиты всякой всячиной. Совсем как бюро о сотне крохотных ящичков, стоявшее в гостиной ее бабушки. С каждой фразой он выуживал наружу что-нибудь новое: моточек ниток, перо, ручку, камень или даже сушеную ящерицу. По большей части за ординарной внешностью этих вещей не скрывалось ничего неординарного, но кое-какие полуистлевшие конверты и грязные узелочки испускали интригующий — конечно, видимый лишь посвященным — свет. В духе миролюбивого «рукопожатия над водами Атлантики» Элизабет тоже дала ему посмотреть кое-что из своей сумочки, но служебный арсенал придержала при себе. Вероятно, Будро поступал так же.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});