— Здесь изображения двух обнаженных женщин…
— Да уж! — сказали все.
— …работы Ренуара, — закончил старик.
— Значит, их автор — французский джентльмен? — спросил Руни. — Извините за выражение.
— Сразу видать, француз, — сказали все.
Тут все начали толкать друг друга локтями под ребра.
— Стоят они несколько тысяч фунтов, — сказал старик.
— Не спорю, — заявил Нолан, тыча в картину пальцем, по которому хлопнул Кейси.
— Я… — начал Моргунчик Уаттс, чьи рыбьи глаза под толстыми стеклами очков вечно плавали в слезах. — Я забираю этих французских дам с собой. Возьму под каждую руку по одному произведению искусства и отнесу в свой домишко.
— Договорились, — сказал с благодарностью лорд.
Они подошли к большому полотну, на котором многочисленные звероподобные люди скакали, топтали фрукты и тискали роскошных, как летние дыни, женщин. Все наклонились, чтобы прочитать надпись на медной табличке: «Сумерки богов».
— Ничего себе сумерки, — проворчал Руни, — а по мне, так это начало многообещающего денька!
— Я полагаю, — сказал пожилой джентльмен, — здесь кроется некая ирония — как в названии, так и в теме. Обратите внимание на сверкающее небо и на страшные фигуры, что прячутся в облаках. Занятые своей вакханалией, боги не замечают, что им грозит Страшный суд.
— Я не вижу в облаках, — заявил Моргунчик Уаттс, — ни Церкви, ни ее женоподобных ангелов.
— В те времена со Страшным судом обстояло иначе, — заверил его Нолан. — Это все знают.
— Я и Туи, — сказал Флэннери, — отнесем этих демонических богов ко мне. Так, Туи?
— Так!
И они зашагали по коридору, останавливаясь то тут, то там, словно экскурсанты в музее, вызываясь унести домой в снежную ночь рисунок Дега, набросок Рембрандта или большой писанный маслом холст голландского мастера, пока не очутились перед весьма скверно написанным мужским портретом, висевшим в мрачной нише.
— Это я, — пробормотал старик, — работа ее светлости. Оставьте его здесь, пожалуйста.
— Вы хотите, чтобы он сгорел при пожаре? — изумился Нолан.
— Так, следующая картина… — сказал старик, проходя вперед.
Наконец экскурсия подошла к концу.
— Конечно, — сказал лорд Килготтен, — если вы в самом деле намерены все спасти, то в доме еще есть дюжина изысканных ваз эпохи Мин…
— Они стоят того, — сказал Нолан.
— Персидский ковер на лестничной площадке…
— Мы свернем его и отнесем в Дублинский музей.
— И изящная люстра в большой гостиной…
— Припрячем ее, пока не уляжется восстание, — вздохнул Кейси, которому все это уже здорово надоело.
— Ну что ж, — сказал старик, пожимая каждому руку. — Может, прямо сейчас и начнете? Спасение национального достояния, скажу я вам, тяжелая работа. А мне нужно минут на пять вздремнуть перед тем, как переодеться.
И старик удалился на второй этаж, оставив поджигателей в коридоре озадаченно наблюдать за тем, как он уходит.
— Кейси, — сказал Моргунчик Уаттс, — в твой умишко не забредала мысль, что если б ты не забыл спички, то теперь нам не пришлось бы всю ночь вкалывать?
— Где же твое эстетическое чувство? — воскликнул Риордан.
— Заткнись! — сказал Кейси. — Ладно, Флэннери, берись за этот конец «Сумерек богов», а ты, Туи, — за дальний, где девица прохлаждается. Ну! Взяли!
И боги, безумно кувыркаясь, взлетели в воздух.
К семи часам часть картин вынесли из дома и, прислонив друг к другу, поставили на снег; вскоре им было суждено отправиться по разным направлениям в разные хижины. В четверть восьмого лорд и леди Килготтен вышли и направились к машине, а Кейси быстро выстроил своих людей так, чтобы утонченная пожилая дама не увидела, чем они занимаются. Парни отсалютовали отъезжающему автомобилю. Леди Килготтен слабо помахала им в ответ.
С семи тридцати до десяти оставшиеся сокровища по одному или по два были вынесены.
Когда разобрали все картины, кроме одной, Келли остановился в темной нише, обеспокоенный судьбой парадного портрета старика лорда, кисти леди Килготтен. Он задрожал, решился на высшую гуманность и унес картину в ночь.
В полночь лорд и леди Килготтен, вернувшись домой с гостями, обнаружили лишь глубокие борозды, оставленные на снегу в том направлении, куда Флэннери и Туи уволокли милую их сердцу вакханалию, куда Кейси, проклиная все на свете, прошествовал с Ван Дейком, Рембрандтом, Бушаром и Пиронезе. Последним скрылся в лесу довольный Моргунчик Уаттс с двумя обнаженными Ренуарами.
Обед закончился к двум часам. Леди Килготтен отправилась почивать, довольная тем, что все картины разом отправлены на чистку.
В три часа ночи лорд Килготтен все еще не спал, он сидел в библиотеке, в одиночестве, окруженный голыми стенами, перед погасшим камином, с шарфом на тощей шее и стаканом бренди в дрожащей руке.
Примерно в три пятнадцать тихо заскрипел паркет, крадучись задвигались тени, и вскоре в дверях библиотеки возник Кейси с шапкой в руках.
— Тс-с-с! — прошептал он. Задремавший было лорд встрепенулся, вытаращив глаза.
— Боже, — сказал он, — неужели нам пора уходить?
— Это завтрашним вечером, — сказал Кейси. — К тому же не вы должны уходить, а они — возвращаться.
— Они? Ваши друзья?
— Нет, ваши. — И Кейси увлек его светлость за собой.
Старик пошел за ним по коридору, чтобы выглянуть из-за двери в бездонный колодец ночи.
Там, как замерзшая на собачьем холоде, обессилевшая наполеоновская армия, нерешительная и деморализованная, стояла в темноте знакомая толпа, в руках у каждого были картины — некоторые несли их на спине или прислонили к ногам; усталые, дрожавшие, побелевшие руки с трудом удерживали произведения искусства под медленно падающим снегом. Ужасающая тишина опустилась на растерянных мужчин. Они оказались в затруднительном положении, словно один враг ушел, чтобы вести иные, более славные войны, а другой, безымянный, бесшумно подкрался с тылу, не оставляя следов. Они озирались на холмы и город, будто сам Хаос вот-вот спустит на них свору своих псов. Одиноко стояли они, окруженные всепронизывающей ночью, и внимали далеким колдовским завываниям отчаяния и беды.
— Это ты, Риордан? — нервно спросил Кейси.
— А кто же еще, черт возьми? — раздался крик из темноты.
— Чего они хотят? — спросил старик.
— Дело не в том, чего мы хотим, а скорее чего вы теперь хотите от нас, — послышался чей-то голос.
— Видите ли, — заговорил другой, подходя все ближе, пока на свету все не признали в нем Ханнагана, — мы все взвесили, ваша светлость, и решили, что вы такой замечательный джентльмен, и мы…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});