За первым посещением Хинны последовали другие, и со временем мать разрешила Туру там ночевать. Дело кончилось тем, что Тур стал проводить в Остадалене большую часть времени. Он помогал Уле Бьорнеби во всех его делах и, похоже, был хорошим учеником.
Жизнь в Хинне была простой, но трудной, и впервые в жизни Туру довелось потрудиться, чтобы, к примеру, поесть. Здесь никто не подавал завтрак на стол и не приходил посыльный с товарами из магазина, как дома в Ларвике. Здесь не было горничной, которая убирала кровать и стирала одежду. Но в то же время здесь не было строгой матери.
Постепенно у Тура образовались мозоли от работы с топором и пилой; появлению мозолей способствовала и гребля на озере, где они с Улой ловили рыбу. Иногда они уходили в лес так далеко, что не успевали вернуться в овчарню засветло и устраивались на ночлег в кустах, как зайцы; они лежали на мху, уставившись в звездное небо, и разговаривали о самых разных вещах. Позже Тур передал настроение тех времен в школьном сочинении:
«Была середина лета. Мы с товарищем ловили форель в горном озере к северу от Лиллехаммера. Клева не было. Мы ловили на удочку, в качестве наживки использовали мух, от частых забросов у нас болели суставы. <…>»
Озеро Лингшёен находилось в центральной части долины Остадален. В тех краях это было лучшее место для рыбалки, поэтому Уле и Туру имело смысл идти до места почти двенадцать километров. Однако в день, описанный Туром, рыба не клевала. Они свернули снасти и решили продолжить рыбалку после захода солнца.
С сумерками появились злые комары: «<…> Они роились вокруг нас, мы отмахивались, как могли, но это не помогало». Однако вскоре они забыли о комарах — появилась рыба: у берега клевал окунь, форель — подальше.
«Не было ни малейшего дуновения ветра, гладкая и темная вода. <…> Я взял весло и осторожно оттолкнулся от берега. <…>»
Достаточно далеко от берега они закинули удочки. «Рыба тут же начала клевать, даже прежде, чем мы полностью опустили леску. <…> Когда совсем стемнело, появилась луна похожая на большой огненный шар над лесом. <…> Мы ловили рыбу до одиннадцати. <…> Мы срубили несколько сучковатых веток и подвесили форелей на них. Когда мы сосчитали их, у нас получилось около тридцати одинаковых форелей на каждого и, кроме того, несколько окуней».
Шестьдесят рыбин и долгий путь обратно. Ноша была тяжелой, и, когда они наконец пришли домой, Тур так натер спину, что спать пришлось на животе. Захотелось ли ему домой после этого? Нет, ни в коем случае! Ведь ему еще столько предстояло узнать и увидеть — рыбная ловля была только началом прикосновения к природе! Ула рассказывал Туру бесчисленные истории о лосях и зайцах, оленях и лисицах, росомахах, куницах и горностаях. Некоторые из этих животных, случалось, попадались им в лесу. О других многое могли сообщить помет и отпечатки лап. Тур испытывал особое волнение, когда видел клочки меха, висящие на дереве, или когда они наталкивались на следы звериной борьбы не на жизнь, а на смерть, и видели кровь и обглоданные кости, свидетельствующие о том, что здесь слабый уступил сильному. Да, борьба видов за существование то и дело напоминала о себе, и все было так, как рассказывала мать.
Без сомнения, товарищем Тура стал человек, который сумел вернуться обратно к природе; благодаря Бьорнеби мальчик убедился воочию, как проста на самом деле жизнь. Самую большую горечь в то лето он испытал в день, когда закончились каникулы, а с ними и приключения. Туру не хотелось возвращаться в Ларвик, в мир, царивший там, в школу, на улицу — и домой, на Стенгатен, где родители шарахались друг от друга, как от привидений.
Кроме того, в городе его ожидала еще одна проблема. Мальчик достиг возраста конфирмации и по христианскому обычаю должен был читать перед пастором. Однако Тур не хотел этого делать. Хотя вечерами он по-прежнему молился, уже было ясно, что в его душе мировоззрение матери одержало победу над мировоззрением отца. Время в обществе Улы Бьорнеби открыло ему дверь в новый удивительный мир. Он видел, как рождается ягненок и что остается от глухаря после того, как его поймала лиса. Он видел, как животные борются за существование!
В мире Улы не было места для пастора, говорящего о Судном дне и проклятии. Если Тур и чувствовал силу, то это была не сила мести, а сила любви, и если Бог все-таки существовал, то это должен быть бог любви, а не тот бог, который заставил одинокую мать выкинуть своего незаконного мертворожденного ребенка в Церковную бухту — потому что пастор не разрешил похоронить дитя в освященной земле.
Как ему не нравился этот пастор! И церковные обряды, и песнопения, и самого пастора Тур считал чем-то чуждым природе; особое неприятие вызывал у него обряд причастия, в котором потребление вина и хлебцев граничило, по его мнению, с каннибализмом и кровавым жертвоприношением{57}. Нет, никогда ни один пастор не возложит свою руку на голову Тура, как это происходило с другими мальчиками во время конфирмации. Никогда он не позволит совершить над собой этот обряд ради подарков, как делают многие. Тур решил твердо сказать «нет» и пастору, и конфирмации, и часам, и запонкам, и первой паре настоящих длинных брюк{58}.
К четырнадцати-пятнадцати годам Тур понемногу начал освобождаться от чрезмерной опеки, в которой растила его мать. Однако он понимал: чтобы оставаться по-настоящему независимым, недостаточно просто висеть на папином турнике — нужно иметь в себе силы претерпеть любые лишения. Пребывание у Улы Бьорнеби научило его не только ловить рыбу и колоть дрова, но и укрепило в нем понимание необходимости быть по-настоящему физически сильным. Разве он не видел, как легко передвигается Ула с тяжелой ношей после рыбной ловли, как проворен он бывает во время охоты! Тур продолжил занятия бегом в лесу за городом и сам не заметил, как стал бегать быстрее сверстников.
Тур стал проводить с Улой каждое лето, а однажды мать на Пасху взяла его в Хорншё, и он получил возможность отправиться со своим другом на лыжах в горы. Во время этого похода Ула научил Тура строить иглу. А в Туре неожиданно проснулась любовь к зимним горам; эту арену позже он изберет для первой серьезной битвы с самим собой, чтобы она показала, может ли он претендовать на звание мужчины.
Ула во многом способствовал физическому развитию Тура, но наибольшее влияние он оказал на его умонастроение. Городской мальчик восхищался способностью этого отшельника жить в полном согласии с дикой природой. Именно подружившись с Бьорнеби, Тур начал всерьез говорить о том, что позже станет главным интересом в его жизни. Он увидел, что возвращение к природе возможно, и захотел сделать это сам. Он решил уйти от современных людей, которые, по его мнению, зарыли в землю собственный опыт и засорили свой мозг тем, что вычитали в газетах и услышали по радио. Тур считал, что зависимость людей от чужого опыта отрицательно сказалась на их способности наблюдать и воспринимать окружающий мир{59}.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});