крики. Мне пришлось рвануть следом за ним, чтобы беднягу не пришибли на раз-два.
На Куликово поле прибежали еще какие-то чудаки, видать, из кожаной компашки. И тоже начали стрелять в меня. Новая очередь истончила мой защитный балдахин до состояния марли. Я понимала, что еще чуть-чуть и нужно драпать. Разум требовал сваливать куда подальше, а сердце — спасать Персика.
Дрынк! Силовое поле отключилось, а белые горошины пожелтели, как старая розетка.
Кому горе — кому радость. Кожаные завопили «ура» и принялись палить с удвоенной скоростью. Огненные пули обжигали бока и грудь. Было больно, но пока еще терпимо. Я снова запаниковала и потеряла способность думать. Все вертелось перед глазами: бегающие с пушками враги, склонившийся над шлемом Персик, разбросанные тут и там части тел и амуниции городских вояк… Меня опять замутило, затем вырвало желчью и огнем прямо на двух смельчаков, возомнивших, что победа уже за ними.
«Надо тикать!» Нельзя игнорировать голос разума! Но куда⁈ Я сгребла лапой Персика и попыталась сбежать, как прежде из города. Не тут-то было. Волна выстрелов буквально сносила меня. Правую лапу–ногу свело болезненной судорогой. Эх, мне бы в небо! Враги наступали на нас, сужая круг.
Левой передней лапой я прижимала к себе Персика, стараясь закрыть его от шального огня. Бедняга весь напрягся. Несмотря на весь трагизм положения, мелькнула мысль: «Как бы не обделался — где потом отмываться⁈»
Мне вспомнилось, как от взмахов моих крыльев пригибались кусты. Не взлечу, так хоть придурков разгоню, подумала я, расправляя крылья. Раз! Два! Воздушная волна заставила людей чуть отступить. Кого-то сбило с ног. Три-четыре! Шлем и разодранные куски лат гулко покатились по земле, подпрыгивая на камнях. Еще взмах, еще!
Я почувствовала необычайную силу и легкость в теле. Да! Я вот-вот должны была взлететь. Идите вы все к черту, злобные людишки!
Персик вдруг решительно уселся в моей лапе, как командирском кресле. Ни фига себе! — мелькнуло в голове. А потом все мысли сменило громкое мощное «Взять!» Я потеряла интерес ко всему остальному, кроме указанной цели — лысому со шрамом. Он что-то орал своей подружке. Мое тело уже почти оторвалось от земли, мечтая о небе. Я хищно изогнулась, ушла в короткое пике и сомкнула челюсть прямо на его шее. Ноздри защекотал запах сладкой ваты.
Я действовала, как автомат, лишенный воли. И скажу честно, мне это ощущение крайне не понравилось. Раздраженно выплюнула голову, отрыгнув огнем. «Фу, а не сладкая вата!»
Затем мотнула головой, освобождаясь от чужой власти и в ярости отвешивая мысленный пинок новоявленному повелителю. Не родился еще тот, кто Дусей вертеть будет! Петька не в счет.
В ту же секунду Персик в моей лапе дернулся и завалился в обморок. Ну, наконец-то!
XV. Solum debilis mori debent
*Только слабые должны умирать
Я летела! Я, батей мать мою драконью, летела!
Стрелки и прочие гады остались там внизу, далеко позади. А я летела. Быстро-быстро. Прям Боинг к турецким берегам! Тело пронзало воздух и беззвучно пело от восторга. А я легонько порыкивала от избытка чувств. Если б все-таки сожрала того сладковатного лысого, могла бы стать тирранозаврой на реактивной тяге. Но оказалось, что и без подобной пошлости летать совсем не трудно, нужно лишь не махать крыльями, а расправить их и позволить тому странному «внутри» лишить меня веса.
Точнее, не так.
Крылья и были тем, что делало меня невесомой. Держишь их прямо и внутренне напрягаешься — тело устремляется вверх; чуть наклоняешь — летишь вперед, складываешь и расслабляешься — камушком падаешь вниз. И теперь за все вот эти вот правильности наклонения, какие-то там углы сложения-вычитания, тангенсы-котангинсы и косины-синуситы — за всю эту муть отвечал кусочек моего большого мозга. Абсолютно без моего вмешательства. Я могла не зацикливаться на управлении полетом, а с удовольствием рассматривать землю и леса, как будто из иллюминатора самолета… Нет! Как будто сама стала самолетом!
А вот спящая красавица в исполнении Персифаля Сусликовича в моей лапке полету не радовалась. Он совсем обмяк, глазки закатил и побледнел до синевы. И даже в таком виде Персик был хорош до умопомрачения, но душа моя была не на месте, а сердце сжималось от дурного предчувствия. Как бы мой дорогой копытца-то свои благородные раньше времени не отбросил.
Вот только сделать я ничего не могла. Деревья остались позади, внизу расстилалась выжженная пустошь с редкими пятнами травы и перекрученными корявыми деревьями, изредка сменяясь пустыней с кактусами и иссохшими до черноты игольчатыми кустами.
Хотя мои глазки работали как отличные видеокамеры, мне это мало помогало. Сложно найти что-то полезное там, где ничего нет. Персик явно нуждался в помощи, но оказать ее могли лишь люди. С моими коготочками я ему даже искусственное дыхание сделать не могла — пока буду раздевать, порежу на тысячи мелких Персиков. А мне он нравился целым и неделимым.
От всего происходящего я опять была готова впасть в истерику, но продолжала успокаивать и уговаривать себя «Еще немного, еще чуть-чуть! Давай, Дуся. Еще капельку и найдешь людей! Они будут хорошими! Или такими станут! И Персику обязательно помогут!»
Но людей все не было и не было.
И когда уже собиралась бросить все, сложить крылышки, приземлиться, завыть, забиться, захрипеть, я увидела впереди нечто странное, похожее на… завод. С большими корпусами и высокими трубами. Сразу же отбросила все лишние мысли, посильней сжала то, что отвечало за скорость, и понеслась к нему.
Вблизи завод выглядел весьма странно. Я сделала пару кругов над ним, пытаясь разобраться, где там люди, у кого просить помощи. И никого не нашла! Механизмы работали сами по себе, из одного конца завода в другой ездили пузатые вагончики, из труб в небо подымался густой белый дым. На ближней площадке из больших голубеньких вагончиков составился эдакий паровозик из Ромашково– вот-вот песенку запоет, да в путь-дорогу отправится, а персонала — ни одной заразы!
Ну что за сволочи!
Спустилась чуть пониже. Тут же загудели сирены, на крышах завода загорелись красные лампы, из зданий высыпали долгожданные люди. Немного, человек двадцать-тридцать. Но они мне почему-то не обрадовались. Совсем нехорошими оказались! «Эх, мечты–мечты, где ваша сладость. Мечты прошли, осталась гадость!»
Туземцы стали кричать и… опять снова-здорово! — стрелять какой-то светящейся дрянью, самого что ни на есть противного зеленого цвета — ну точь-в-точь парни из леса, которые тетке в кожаном прикиде на помощь прибежали. Хорошо хоть, меткость у них, как в сортире — не