Читать интересную книгу ДЕВОЧКИ - Надежда Лухманова

После Лугового сказал свою речь Минаев. Он говорил, очевидно, приготовившись, цветисто и длинно, но речь его, как и вся фигура, оставили у всех впечатление чего-то расплывчатого, нерешительного. После Минаева, уже без всякого повода, начал речь и отец Адриан. Он говорил о вреде своеволия и о пользе послушания. Очевидно, со стороны старших девочек побаивались какой-нибудь демонстрации и заранее старались обуздать их.

За каждой речью девочки, как манекены, приседали, тоскливо ожидая, когда же конец.

Наконец Maman, под руку с Луговым, выплыла из залы. Минаев пошел со священником, учителя за ними, и девочки, выстроившись парами, спустились боковой лестницей вниз и снова длинным ручьем перелились из залы в столовую.

- Опять пироги с картофелем? Вот гадость! Кто хочет со мной меняться за булку вечером? - спрашивала Вихорева, держа в руке тяжелый плотный пирог с начинкой из тертого картофеля с луком.

- Я хочу! - закричала Постникова, "обожавшая" всякие пироги, - я его спрячу и буду есть вечером с чаем, а ты бери мою булку.

- Душки, сегодня у нас в дортуаре печка топилась, кто пойдет хлеб сушить?

- Я, я, я пойду! - отвечали голоса.

- Так положите и мой, и мой, и мой! - раздалось со всех концов большого обеденного стола.

- Хорошо, только пусть от стола каждая сама несет свой хлеб в кармане.

- Ну конечно!

- Иванова, смотри: я свой хлеб крупно посолю с обеих сторон.

- Хорошо.

- А я отрежу верхнюю корочку у всех моих кусков.

- А я нижнюю.

- А я уголки.

- Mesdames, уговор, чтобы у всех хлеб был отмечен, тогда не будет никогда споров при разборке сухарей.- И все пометили свои куски.

Хлеб, не заворачивая, клали прямо по карманам, с носовым платком, перочинным ножом и другим обиходом. Затем в дортуаре хлеб этот наваливался в отдушник, на вьюшки, прикрывавшие трубу, и к вечеру он обыкновенно высушивался в сухарь. Дети грызли его с вечерним чаем или даже просто с водою из-под крана.

Нельзя сказать, чтобы девочки голодали, кормили их достаточно, но грубо и крайне однообразно, вот почему они и прибегали к разным ухищрениям, чтобы только разнообразить пищу.

- Ну и речь сказал Минаев! Ты заметила, как он странно говорит? - спросила Евграфова свою подругу Петрову.

- Заметила, у него язык слишком большой: плохо вертится.

- Петрова, вы говорите глупости, - заметила ей Салопова. - Бог никогда не создает языка больше, чем может поместить во рту. Промысел Божий…

- Ну, поехала наша святоша… Довольно, Салопова, а то опять нагрешишь и станешь всю ночь отбивать поклоны… Он, душки, просто манерничает и потому мажет слова, - решила Чернушка.

- Ну, теперь синявка Иверсон все платье обошьет себе новыми бантиками, ведь она за всеми холостыми учителями ухаживает.

- А ты почем знаешь, что он холостой?

- А кольцо где?! Я глядела, кольца у него нет!

- Вот увидишь, еще на ком-нибудь из наших выпускных женится!

- Ну да, так за него и пойдут! Они все Лугового обожали, ни одна не захочет ему изменить.

Словом, когда после завтрака шли обратно в классы, на большую перемену, во всех парах только и было разговору что о новом инспекторе.

Войдя в свой коридор, второй класс вдруг оживился и обрадовался: оказалось, что у них в классе, за легкой балюстрадой, отделявшей глубину комнаты, расхаживал учитель физики и естественной истории Степанов. Учитель этот тоже был общим любимцем: молодой человек, неимоверно худой и длинный, "из породы голенастых", как говорили девочки, огненно-рыжий, с громадным ртом, белыми крепкими зубами и веселыми глазами. Преподавал он отлично. Самые тупые понимали его, ленивые интересовались опытами, потому что он сам любил свой предмет, а главное, во время урока был всегда оживлен и, чуть заметит сонное или рассеянное личико, немедленно вызовет или хоть окликнет.

Пересыпая шутками и остротами объяснения, он все время поддерживал внимание девочек. Потом, с ним можно было улаживаться "на честь". Девочки иногда подкладывали ему в журнал бумажку, где под четкой надписью "Не вызывать" значились фамилии тех, которые не выучили урока, с пометкой: "обещаются знать к следующему разу", и он не вызывал их, но долгов не прощал. Память у него была хорошая. На следующий раз или через два-три урока он все-таки вызывал отказавшихся, спрашивал невыученный урок и без пощады влеплял не знавшей круглый нуль. Кроме того, он ставил еще баллы "на глаз", и опять-таки безошибочно. Какая-нибудь девочка, прозевавшая весь час или читавшая роман, держа незаметно книжку под пюпитром, вдруг узнавала, к своему ужасу, что Степанов поставил ей во всю клетку нуль.

- Павел Иванович! Павел Иванович! Вы нечаянно в мою клетку отметку поставили, ведь меня не вызывали. За что же?

- Как же я смел вас тревожить, ведь вы книжку читали, - отвечал он совершенно серьезно. - Нуль я поставил вам за невнимание, мы его переправим, как только вы снова станете присутствовать в классе и следить за уроками. - И переправлял, если того заслуживали.

Весною и ранней осенью он хоть один раз в неделю брал девочек в сад, чем тоже доставлял им громадное удовольствие. Дети в хорошую погоду встречали его криком:

- Сегодня по способу перипатетиков (Перипатетики (от греч. peripateo - прохаживаться) - школа философов, основанная в IV в. до н. э. Аристотелем, который имел обыкновение во время чтения лекций прогуливаться в Ликее со своими слушателями.)?

И он веселым баском отвечал:

- Будем последователями школы перипатетиков! Бывало и так, что он приносил в класс угощение, то есть сухого гороху, бобов, овса, разных хлебных зерен, все в отдельных фунтиках; передавал гостинцы девочкам, объявляя громко:

- Слушайте и кушайте, изучайте и вкушайте!

И девочки слушали, изучали и усердно жевали весь урок. Словом, это был баловник и забавник и в то же время образцовый учитель. Экзамены по его предметам проходили без обмана и без запинки.

Застав Степанова убирающим "физический кабинет", дети остановились у балюстрады.

- Павел Иванович, пустите меня помогать! Пустите меня! - просились многие.

- Вас? - обратился он к Пышке. - А кто у меня стащил ртуть в последний раз?

- Я? Никогда не брала!

- Не брали? Ну смотрите мне в глаза - не брали?

- Немножко…- тихонько отвечала девочка, краснея.

- Ну то-то, язык лжет, а глаза не умеют! И вас не возьму, - повернулся он к другой. - Да ведь вы наивная девица: колбы от реторты отличить не умеете, нет, вы сперва учитесь у меня хорошо, тогда и за загородку попадете. Вы, господин "Лыцарь", пожалуйте! - пригласил он Баярда. - Вы, Головешечка, ступайте, - позвал он Чернушку. - Вы, Шотландская королева, - обратился он к стройной, серьезной Шкот, - удостойте. А вы, Ангел Божий, отойдите с миром, а не то все крыльями перебьете, - отстранил он Салопову. Девочки хохотали, им нравилось, что он знал все их прозвища.

- Почтенное стадо, где же твой синий пастух?

- У нас все еще чужеземка, она к себе "вознеслась" ("Возносился" тот, кто жил наверху, а кто жил внизу, тот "закатывался" (Прим. автора.).

- Хорошо сделала; если б я тоже мог вознестись до какого-нибудь завтрака, то был бы очень доволен.

- Павел Иванович, хотите пирога? - предложила ему Постникова, жертвуя пирогом для любимого учителя.

- А с чем?

- С картофелем и луком, вкусно!

- Редкое кушанье, давайте!

Девочка вытащила из кармана свое угощение, Степанов взял и спокойно в три укуса справился с ним.

- Ну, барышни, теперь воды, - попросил он, - а то я чувствую, что "элемент" не проходит.

Девочки бросились в конец класса и чуть не передрались за удовольствие подать ему кружку воды.

- Минаев! Минаев! - закричали в коридоре. Девочки сразу смолкли, насупились и молча, недоброжелательно уставились на дверь.

Вошел Минаев, на лице его было искательное, ласковое выражение. Он был смущен, так как чувствовал глухую оппозицию и еще не понял, вероятно, как держать себя. Он поздоровался со Степановым, который сразу понял положение и пришел ему на помощь.

- Милости просим, пожалуйте в наш "физический кабинет", тесновато у нас, да и не богато, а посмотреть не мешает.

Минаев рад был выбраться за загородку из толпы девочек, разглядывавших его бесцеремонно и недружелюбно. Войдя туда, он, однако, обратился к классу.

- Как ваша фамилия? - спросил он Евграфову, стоявшую ближе всех.

- Иванова, - ответила она без запинки. Девочки переглянулись. Начиналась травля.

- Ваша фамилия? - спросил он Кутузову.

- Александрова.

Итак, у двадцати девочек подряд, дерзко столпившихся вокруг балюстрады, оказались именные фамилии, весь класс состоял из Ивановых, Николаевых и Александровых. Высокий лоб инспектора покрылся краской, он взглянул на учителя, тот щипал свою козлиную бородку и молча, серьезно глядел на девочек.

- Ваша фамилия? - спросил инспектор, глядя в упор на Баярда.

- Франк, - ответила девочка отчетливо и громко. Инспектор вздохнул с облегчением.