дом. Вернулся через минуту, и, когда он проходил мимо, я уловил сильный запах бренди.
«Так-так, приятель, – обратился мистер Тревор к гостю. – Чем могу быть полезен?»
Моряк, прищурившись, с развязной усмешкой продолжал вглядываться в хозяина:
«Неужто не узнаете?»
«Бог ты мой, да уж не Хадсон ли это?» – с деланым удивлением протянул мистер Тревор.
«Так точно, сэр, – ответствовал моряк. – Да ведь уж тридцать лет с гаком прошло, как мы не виделись. Вы вот в собственном доме сидите, а я до сих пор таскаю солонину из бочки».
«Ну-ну, прошлого я не забываю, сами убедитесь! – Мистер Тревор подошел к моряку вплотную и что-то сказал ему вполголоса. – Пройдите на кухню, – громко продолжил он, – там вам дадут выпить и закусить. Какое-никакое местечко я вам наверняка подыщу».
«Благодарю вас, сэр, – отозвался моряк, коснувшись пряди на лбу. – Я два года оттрубил на грузовом пароходе. Тащился он со скоростью восемь узлов, да и рабочих рук там не хватало, так что я малость подустал. Задумал передохнуть либо у вас, либо у мистера Беддоуза».
«Вот оно как?! – вскричал Тревор. – Вам известно, где сейчас мистер Беддоуз?»
«Господь с вами, сэр! Мне ли не знать, где все мои старые друзья?» Моряк зловеще осклабился и поковылял вслед за служанкой на кухню. Мистер Тревор промямлил, что сдружился с этим типом, когда оба они служили матросами, возвращаясь морем на прииски. Потом, оставив нас на лужайке, направился в дом. Часом позже, войдя в гостиную, мы обнаружили старика на диване, мертвецки пьяного. Весь этот инцидент показался мне очень неприятным, и на следующий день я без сожаления покинул Донниторп, понимая, что своим присутствием должен вызывать у моего друга чувство неловкости.
Все это случилось в первый месяц каникул. Я вернулся в Лондон и семь недель занимался опытами по органической химии. Но вот однажды в разгар осени, когда каникулы близились к концу, я получил телеграмму от моего друга с настоятельной просьбой вернуться в Донниторп: ему крайне необходимы мой совет и моя помощь. Разумеется, я бросил все дела и вновь отправился на север.
Мой друг ожидал меня на станции в догкарте, и я с первого взгляда увидел, что два последних месяца дались ему нелегко. Он похудел, выглядел измученным, говорил через силу и невесело – совсем не так, как прежде.
«Отец при смерти», – это были первые его слова.
«Невозможно! – воскликнул я. – Что с ним?»
«Апоплексический удар. Нервное потрясение. Весь день на грани. Не уверен, застанем ли мы его в живых».
Вообразите, Ватсон, как меня ужаснуло это неожиданное известие.
«Чем вызван его недуг?»
«В том-то и загвоздка. Садитесь в экипаж, по дороге обсудим. Помните того субъекта, который явился к нам вечером накануне вашего отъезда?»
«Отлично помню».
«А знаете, кого мы тогда впустили в дом?»
«Понятия не имею».
«Сущего дьявола, Холмс!» – выкрикнул мой друг.
Я воззрился на него в изумлении.
«Да-да, это сатана во плоти. С тех пор нам и часа спокойного не выпало. Отец как повесил голову в тот вечер, так больше ее и не поднимал, а теперь жизнь его кончена, сердце разбито – и всему причиной этот треклятый Хадсон!»
«Как же он забрал себе эдакую власть?»
«Да я все отдам, лишь бы это выяснить. Мой отец – добрый, щедрый, великодушный старик – как он мог попасть в лапы этому мерзавцу? Но я очень рад, что вы приехали, Холмс. Целиком полагаюсь на вашу рассудительность и прозорливость. Уверен, что лучшего советчика мне не найти».
Мы неслись по гладкой белой сельской дороге; впереди открывался широкий вид на Норфолкские озера, мерцавшие в алых лучах заходящего солнца. Слева за рощей различались высокие дымовые трубы и флагшток на доме Треворов.
«Отец поставил негодяя садовником», – продолжал мой спутник, – «а потом, когда тот остался недоволен, назначил дворецким. Дом, казалось, сделался его вотчиной: он повсюду болтался и творил что вздумается. Служанки жаловались на его пьяную развязность и сквернословие. Папа, чтобы их как-то вознаградить, повысил жалованье всем без исключения. Негодяй брал у отца лодку, лучшее ружье и вовсю развлекался охотой. И все это – с кривой, насмешливой, наглой гримасой! Я двадцать раз сбил бы его с ног, не будь он меня старше. Поймите, Холмс, я вынужден был все это время сдерживаться, зато теперь спрашиваю себя: дай я себе тогда чуточку свободы, разве пришлось бы мне об этом сожалеть?»
«Так вот, дела у нас шли все хуже и хуже: Хадсон, скотина, зарвался дальше некуда, и как-то раз, услышав, как нагло он отвечает отцу, я схватил его за шиворот и вытолкал вон из комнаты. Он подчинился, но окинул меня злобным и угрожающим взглядом, говорившим о его ненависти ко мне красноречивее всяких слов. Не знаю, что после этого произошло между ним и моим несчастным отцом, но наутро папа пришел ко мне с просьбой принести Хадсону извинения. Я, как вы догадываетесь, наотрез отказался – и спросил, с какой стати отец позволяет этому проходимцу распоряжаться у нас в доме, будто он тут хозяин.»
«Ах, мой мальчик, – услышал я, – тебе хорошо говорить, но ты не ведаешь, в каких я тисках. Скоро, Виктор, ты обо всем узнаешь. Я позабочусь о том, чтобы ты обо всем узнал, а там будь что будет. Ты ведь не подумаешь дурно о своем бедном старом отце – правда, малыш?»
Отец был очень расстроен, заперся на целый день в кабинете, и через окно было видно, как он сосредоточенно что-то писал.
Тем вечером у меня гора свалилась с плеч: Хадсон заявил, что собирается нас покинуть. Он вошел в гостиную, когда мы сидели там после обеда, и объявил хриплым полупьяным голосом:
«Сыт я по горло вашим Норфолком. Нацелюсь на Хэмпшир. Мистер Беддоуз, думаю, обрадуется мне не меньше вашего».
«Надеюсь, Хадсон, вы не держите на нас зла», – кротко отозвался отец, отчего кровь забурлила у меня в жилах.
«Извиниться передо мной так и не удосужились», – угрюмо буркнул Хадсон, метнув взгляд в мою сторону.
«Виктор, – обратился ко мне отец, – признай, что обошелся с этим достойным человеком не совсем вежливо».
«Напротив, – возразил я. – Полагаю, мы оба проявили по отношению к нему чудеса терпения».
«Ах вот вы как! – огрызнулся Хадсон. – Ладно-ладно, приятель. Мы еще посчитаемся!»
Ссутулившись, он выбрался за дверь и спустя полчаса покинул наш дом, оставив отца в самом жалком взвинченном состоянии. По ночам я слышал, как он без устали вышагивает по комнате из угла в угол. К отцу только-только начинало возвращаться прежнее самообладание, когда разразилась катастрофа.
«Что же произошло?» – нетерпеливо перебил я.
«Нечто в высшей степени странное. Вчера вечером отец получил письмо с почтовым штемпелем Фордингбриджа. Прочитав его, отец схватился за голову и принялся кругами бегать по комнате, точно помешанный. Когда