Читать интересную книгу И узре ослица Ангела Божия - Ник Кейв

XI

Я помню времена, когда еще благорастворялись воздухи. Времена, когда небеса были лазурно–голубыми и разве что яичная скорлупа кучевых облаков покрывала их безбрежную гладь. Времена, когда долину наполняли только пронзительные песни цикад да нескончаемое перешептывание листьев тростинка. Времена, благоухавшие сосновой смолой и цветами апельсинового дерева. Времена, когда в сумерках блуждающие огоньки и летающие светлячки мерцали в зарослях орляка и воронца, когда гудящее дыхание лета ласкало зыбкие ланиты вод, раскачивая из стороны в сторону стебли осоки. Помню времена, когда в году все еще было четыре сезона, а день сменялся ночью. Времена зорь вечерних и утренних, дисков солнечных и лунных. Времена, когда вся зелень долины торопилась выспеть, дабы принести людям щедрый урожай в награду за радение в тяжком труде. Люди же славились крепким здоровьем, ладным бытом, христианским милосердием, братолюбием и богобоязненностью, и солнце никогда не забывало осыпать их своими благодеяниями. Я помню те времена, когда в долине еще царил мир.

Но только не для меня. Уж я–то всегда был здесь чужим.

По правде сказать — и я надеюсь, что в словах моих нет тайного злорадства, — единственные годы, когда мне было легко нести свой крест, были те самые проклятые года потопа. Как только я привык к настойчивости ливня и распознал руку Провидения, сжимавшую рукоять сего безжалостного бича, я полюбил его. Мне, Юкриду Юкроу, стал нравиться дождь.

Непогожими и унылыми днями я часто выходил на крыльцо и сквозь водную пелену внимательно изучал долину. Я пристально рассматривал опустошенные поля и некогда бойкий город, населенный ныне призраками. Я окидывал взглядом черный окоем и всклокоченное подбрюшие неба, размышляя, по какой такой причине все это зрелище так созвучно моим чувствам. Наконец, решив, что не стоит, как говорится, смотреть дареному коню в зубы и проявлять немудрую пытливость, я заключил, что дело, скорее всего, в том, что страдание есть относительное состояние, ощутимое только на фоне чужого счастья. И если принять во внимание тот факт, что население долины в ту пору испытывало жесточайшую нужду, неудивительно, что я ощущал, как заметно полегчало бремя моих страданий.

Кроме того, что дождь возвел нужду и отчаяние в закон, он сделал для меня еще немало хорошего. Так, он позволил мне под покровом пасмурного неба безнаказанно проникать в город — особенно в последние годы потопа, когда уже мало кто из жителей отваживался покидать свои пришедшие в упадок безмолвные дома. Иногда мне даже удавалось пройтись по Мэйн–роуд, насвистывая песенку или пиная жестянку, и даже в самом центре города не повстречать ни одного прохожего. А если я кого и встречал, то они проходили мимо с опущенной головой, глядя себе под ноги, будто опасаясь меня. Словно я был их приятелем или знакомым в солнечные дни, еще до того, как начался дождь, покрывший стыдом и позором всех и каждого.

Но тут явился По, и счастью моему пришел конец.

XII

Счастливая звезда упала Уиггему Большие Кулаки прямо в пакостливые ручонки.

Большие Кулаки задумал продавать укулитам в качестве сувенира пули из револьвера Эби По. В поисках пуль уиггемовский мальчишка тщательно осмотрел каменную кладку, окружавшую колодец. Он не нашел пуль, но нашел в щели между двумя камнями записку, вложенную в пластиковый мешок. Сузив глазки, он быстро прочитал текст и захихикал.

Милый Сардус,

Я бесплодна, Господь счел меня недостойной стать матерью твоего ребенка. Я останусь твоей женой в вечности. Мы встретимся снова в лучшем из миров, ибо мы немало страдали в земной юдоли. Я возьму тебя за руку и введу в Царствие Небесное и усажу тебя на трон, возведенный в моем сердце.

Обнимающая тебя в грядущем

Ребекка

В полдень Большие Кулаки пришпилил записку самоубийцы к доске объявлений у входа во Дворец правосудия. К шести часам того же дня во всей долине не осталось ни души, которая бы не побывала у доски, чтобы прочесть письмо несчастной Ребекки, за исключением, может быть, самого Сардуса Свифта, ибо тот уже год как не выходил из своего логова на свет Божий.

XIII

Период беспрестанного ливня получил среди укули–тов имя Трех Проклятых Лет, и имя это стало синонимом смерти, катастрофы, божественного гнева и всеобщего разрушения. Как показывают цифры, к концу второго, 1942 года, смертность возросла более чем в два раза по сравнению с годом 1940–м. В 1943 году умерло уже втрое больше людей, чем в последний год перед дождем.

1940 5 смертей

1941 9 смертей

1942 12 смертей

1943 16 смертей

Но если мы хотим постичь трагедию укулитов во всем ее размахе или, вернее сказать, во всей глубине, то нельзя пройти и мимо того факта, что к концу потопа в долине насчитывалось на четыре приверженца Укулоре больше, чем до потопа.

И по весьма простой причине: разверзшиеся хляби вызвали невиданный прирост рождаемости. Вот цифры: 1940 3 новорожденных 1941 4 новорожденных 1942 18 новорожденных 1943 17 новорожденных 1944 16 новорожденных Таким образом, если исходить только из вышеприведенной статистики, период вполне мог бы носить имя «Трех Плодовитых Лет». Недаром детей, зачатых в то время, называли «Дети Дождя».

XIV

— Что еще надлежит нам совершить в день сей? Что? Теперь, когда мы очистили наши души в святой воде, . ] что нам делать дальше? — вопрошал По с кафедры.

Волна приглушенного шепота пробежала по собранию; все посмотрели друг на друга. Но большинство глаз уставилось на Фило Холфа, старшего из братьев Холф, которого негласно считали выразителем мнения всей укулитской общины.

Холф был простым, но разумным человеком, внушающим уважение если ^ не рассудком, то своей статью. Одно время на него даже возложили попечение над маленьким Музеем естественной истории, располагавшемся в пристройке к Дворцу правосудия. Ныне музей пребывает в прискорбном запустении и почти всегда закрыт.

Мощная фигура Фило воздвиглась над церковной скамьей, сопровождаемая шлейфом сочувственных взглядов. Красноречие было неведомо почтенному Фило. Помедлив немного, он без охоты молвил: «Если позволите, наставник По, то это вам видней, что нам делать теперь, когда мы очистили наши души».

— Неужто следует снова окунуться в помойную яму, в которой мы чуть было не захлебнулись? Этого ли вы желаете? Почивать на наших чертовых лаврах и оплакивать нашу треклятую участь? Бить баклуши в ожидании того часа, когда на небе иссякнет вода? Братья и сестры! Чего мы ждем? Снова и снова я повторяю: нет времени ждать! Ибо днесь Господь взирает на нас и судит нас по грехам нашим. И сегодня зачтется нам все. Святым таинством крещения смыли мы мерзость с наших душ и приготовили дух наш словно пахотную землю, дабы упало в нее семя Творца. Смотрите! Се — прорастает семя Господне/ Во многих душах пустит оно пышные побеги, но! — есть и такие среди нас, в ком растет лишь дурная трава, черная и спутанная. И это именно они погубили нашу долину и обрекли ее на гнев Божий!

При этих словах проповедника дождь полил еще сильнее, словно соглашаясь с ним. Мягко, но настойчиво Фило спросил: — Но как нам распознать ее, наставник По? Как нам распознать дурную траву?

Собрание одобрило вопрос новой волной перешептываний.

—Я, Эби По, главный знаток сорняков.'Я — та рука, что пропалывает поля! Они не посмеют более нагло утверждать: «Мы — Древо Жизни», ибо они суть Плевелы Смерти!

Воодушевленный одобрительными возгласами, Фило воскликнул: — Но нам–то что делать? Что ты хочешь сказать, когда говоришь «Древо Жизни», «Плевелы Смерти»?

— Плевелы Смерти суть те, кто преступили границы пристойности, кто погрязли в похоти и забрели в трясину неверия и прелюбодеяния. Те, кто тайно почитают чуждых нам ложных кумиров. Те, кто водрузили позолоченные венцы на свое чело. Те, кто искушают и совлекают с пути истинного праведников. Те, кто затворили свои уши для слова Божьего. Те, кто всуе произносят имя Господне! Вот каковы Плевелы Смерти! Мы распознаем их и вырвем их с корнем По воздел руки к потолку и сжал кулаки.

— Я семь серп, который срежет Плевел Смерти! — изрек он и с этими словами обрушил кулаки на Библию в кожаном переплете, лежавшую на кафедре.

— Но кто же они, наставник По? Кто именно? — спросил, внезапно вскакивая на ноги, Карл Холф. Его требовательный вопрос был подхвачен всеми верующими, вслед за ним вскочившими со скамей, производя немалый шум и грохот. Эби По вновь воздел руки, на этот раз широко расставив пальцы в стороны. Так он стоял пару–другую минут, склонив голову и ожидая, пока уляжется шум. И тогда проповедник поднял голову и сказал: — Полагаю, среди нас найдется по крайней мере одна отважная особа, которая бросит камень первой. Миссис Элдридж, прошу вас.

От паствы отделились шесть женщин под предводительством калеки, целый взвод старух с морщинистыми лицами, обезображенными годами, прожитыми в постоянной желчности и злобном презрении к миру. Шесть жен, подобных шести ядовитым ящерицам, одно дыхание которых уже смертоносно. И смолк ропот толпы. И ничего не стало слышно, кроме скрипа и стона погнутых колес инвалидного кресла. Уильма подъехала к кафедре и развернулась перед ней лицом к залу.