Читать интересную книгу Гном. Трилогия - Александр Шуваев

– И чего тут, – Сталин слегка нахмурился, в голосе его впервые промелькнули нотки нетерпения, – необычного? Я жду, товарищ Стрелецкая.

– Необычно здесь то обстоятельство, что практически любые требования, любые задания, любую работу он действительно выполняет. В том числе такую, которую выполнить кажется невозможным. Я справлялась у посторонних людей, на других производствах того же профиля. И второй интересный факт: официальное начальство готово разбиться в лепешку, когда этот их подчиненный чего‑то все‑таки требует. Справедливости ради надо сказать, что все его запросы и заявки касаются только производства и никогда не касаются зарплаты, условий работы, бытовых удобств, продолжительности рабочего дня, – Жар‑Птица размеренно загибала пальцы, – непомерного круга обязанностей и официального положения самого Беровича. Если бы не Карина, он жил бы в цеху, питался всухомятку, а по выходным проживал бы в общежитии на койке, в комнате на двенадцать человек, нажил бы язву и чахотку, но эта самая Карина такая стерва, что с ней предпочитают не связываться никто, в том числе руководство…

– У вас получается какой‑то идеальный исполнитель без амбиций. Вроде джинна Аладдина: именно Аладдин отдает приказы, которые выполняются, но кому он интересен без джинна?

– Да. Очень похоже. Если бы это сравнение пришло мне в голову, я смогла бы доложить то же самое гораздо быстрее. Спасибо, товарищ Сталин.

– Я попробую догадаться. Это он затребовал себе исключительно девичий коллектив?

– Да, товарищ Сталин. Не то, чтобы затребовал, но так сложилось.

– А он их не… Вот к тебе самой, Жар‑Птица, не приставал?

– Кто? – От такого вопроса Настя даже замерла на секунду. – Саня Берович?! Товарищ Сталин, я, очевидно, очень плохо описала личность этого человека, если у вас вообще возник такой вопрос.

– А что такого? Человек молодой… Ну не евнух же он, в конце концов?

– Нет. Периодически он сожительствует с Катькой… с Екатериной Бутенко, тысяча девятьсот девятнадцатого года рождения, не проявляя при этом ни фантазии, ни какого‑либо умения. Очевидно, вообще не догадывается, что такое умение существует, тороплив и однообразен. При этом, судя по всему, обладает совершенно нормальной потенцией и половыми потребностями.

– А ты неплохо разбираешься в вопросе.

– Аналитик, который не разбирается в половом вопросе, никуда не годен. А мои знания по этой части носят чисто теоретический характер. Дело в том, что я до сих пор остаюсь девушкой в самом прямом и пошлом смысле этого слова. И совершенно не привержена утехам, которые помогли бы обойти это досадное обстоятельство.

– Тогда откуда же такие сведения?

– А от той же гражданки Бутенко. Она обладает привычкой обсуждать подробности своего сожительства в компании многочисленных подруг, вслух, довольно громогласно, с большим, хотя и несколько грубоватым, юмором и использованием множества цветистых сравнений. Вообще желающих затащить его в ЗАГС довольно много, но Карина оберегает его от претенденток, как цепной пес. Кроме как от гражданки Бутенко, которой на Карину плевать. Единственный человек, который ее не боится вообще.

– А сам он вообще как? Ученый идиот не от мира сего?

– Нет. Самый близкий тип – темный рабочий паренек с окраины, со всеми достоинствами и недостатками такого типа людей… вот только ставший джинном. Поэтому темнота его и бескультурье… довольно своеобразные. Невозможно предсказать, когда он неожиданно проявит редкую компетентность и очень глубокий ум. У него это прекрасно уживается с удивительной наивностью и убогим кругозором в очень многих вопросах. Впрочем, ему всего двадцать два и он продолжает учиться. Его нельзя недооценивать, и при разговоре следует постоянно держаться настороже. Иначе разговор может дать результат… далекий от того, на который рассчитывали.

– Интерэсный тип. Надо будэт, при случае, познакомиться с ним поближе.

Она ничего не сказала, не позволила себе никак выразить своего отношения к этим словам, она только на миг отвела взгляд. Он как будто бы и смотрел‑то в другую сторону, но, однако же, этого хватило.

– Ви хотели что‑то добавить, товарищ Стрелецкая?

– Хотела, но посчитала это неуместным и невежливым.

– Почему?

– Потому что от меня требуются только те мнения, которые можно убедительно обосновать.

– Ви говорите, говорите.

– Мне кажется, что ваша своевременная встреча с Беровичем может оказаться самым важным делом из всех возможных в нынешних обстоятельствах. Обосновать не могу. Уверена, что вы поймете суть моих затруднений. Я столкнулась с явлением, для внятного описания которого у меня нет слов. Только чутье, которое к делу не пришьешь.

– Это нэ страшно. Ви еще очень молодой человек, Жар‑Птица.

Да еще и девственница, как выяснилось. Он как‑то не задумывался об этом вопросе. Где‑то доводилось слышать, что колдовские девы теряли силу, утратив невинность… а ведьмы, с другой стороны, славились как раз склонностью к разврату. Интересно, чем отличались одни от других? Но куда интереснее, зачем она сказала ему это? Ведь кто‑кто, а она ничего зря не делает.

– Ви прэдполагаете остаться там и дальше?

– Готова выполнить любой приказ. Место интересное и перспективное, но очень уж какое‑то… жутковатое. Вроде муравейника.

– Харашо. Увольняйтесь и уходите. Но так, чтобы без проблем вернуться при нэобходымости.

Вот так‑то. А нечего было произносить какие‑то лишние слова. Хотя это и совсе‑ем другое дело, чем "болтать лишнее".

– Все, Карина Сергевна, – проговорила Жар‑Птица, показывая Морозовой повестку, – забирают меня от вас. Не чаяла, что доверят все‑таки.

– Погоди‑ка, – Карина забрала повестку, и пробежала глазами текст, – так это ж в армию?

– Так точно.

– И с каких это пор в армию начали призывать девушек? Парней недостаточно?

– С недавних пор, Карина Сергевна. Парней хватает, специалистов мало в кое‑каких воинских специальностях.

– А ты?

– А я как раз специалист. Радиодело. Без лишней скромности скажу, что радистка я классная, вот и берут инструктором.

У Карины вообще‑то был нехороший взгляд. Как у человека, которому чужая жизнь – копейка. Насте было с чем сравнивать, поскольку она знала товарищей с большим опытом исполнения. У Карины, как и у них, такой взгляд был всегда, но тут он, кажется, все‑таки потеплел.

– Ну что тебе сказать, Стрелецкая? Рада за тебя, хотя и завидую немного. Поверстали в солдаты – значит, хочешь не хочешь, приняли за своего. Да и… правильно. Прости, но была ты тут как‑то не ко двору. Все, вроде, хорошо, а не наша. Ты "Отверженных" Гюго читала? Так это про нас. А ты какая‑то другая, может, и повезет еще в жизни… И это, – голос ее изменился, – чего гребут‑то специалистов? Будет что?

– А кто ж его знает? Нам не говорят, да и сами, может, не все знают. Понимаешь, не от нас одних это зависит. От фашистов еще, от Адьки‑сволочи. Но, по всему, не миновать нам фронта. Так что, боюсь, увидимся. Не поминай лихом, Сергеевна.

– Служи там, пусть знают, – она вдруг сжала кулачок так, что побелели костяшки, – наших, кто с 17‑го завода. Бывай.

"Великая Германия" не зря считалась одной из лучших дивизий германских вооруженных сил, а уж те, кто имели честь служить там, были уверены, что она просто лучшая. В ходе этого гигантского, тягучего, невероятно тяжелого сражения, напоминающего ночной кошмар без выхода, соединение неоднократно играло роль своего рода "пожарной команды" всей группы армий. И теперь условия заснеженного леса заставили фузилерный полк из ее состава, основную его часть, двигаться практически одной колонной, а командиров – допустить это вопиющее безобразие. Несмотря на низкую облачность, время от времени сеющую мелкий, сухой снег, где‑то там, в небе неотступно, то приближаясь, то удаляясь, гудел самолет, и нельзя было узнать, свой это или русский: гул был какой‑то непонятный. А потом, как это случалось уже дважды, голова колонны на протяжении почти четырех километров вдруг разом вспыхнула адским огнем, и сразу же, без интервала, то же случилось на следующих двух километрах. На этот раз машин было всего три, залпа – два, перекрывающихся зон поражения не было, поэтому не было и поголовного уничтожения головы далеко растянувшейся по узкой снежной тропе колонны. Колонна не умерла сразу: в красивой комбинации диких одновременных потерь, оглушительного шока и полной неразберихи она превратилась в подобие курицы с отрубленной головой. Там, на опушке леса, минометчики привычно подняли опоры, смотали провода и попрыгали в машины. Куда дальше, специально выделенные люди засекли залп и передали направление дежурной группе пикировщиков, ждавших именно этого сигнала. Протесты командира, говорившего что‑то про погоду, были задавлены недрогнувшей рукой, и машины вылетели на охоту за кошмарным оружием русских, то ли существовавшим, то ли нет, под водительством "кондора", вооруженного новейшим радаром. Километрах в шести от атакованной колонны их тоже засекли и дали знать истребителям Шестакова: у них тоже был свой поводырь с радаром, только он висел в здешнем небе почти постоянно, меняясь раз в несколько часов. Пикировщики прошли над сводным "усиленным" танковым батальоном из корпуса генерала Соломатина, но "поводырь" не стал отвлекаться от выполнения четко поставленного задания, – орднунг есть орднунг, – и двадцать две "тридцатьчетверки", героически модернизированные уже во время сражения, врезались в полковую колонну почти точно "лоб в лоб", проходя то, что от нее осталось, насквозь.