я не знаю…»
«Толку с тебя!» — разозлился я.
«Не меньше, чем было при жизни, — отпарировал Александр. — Будь осторожен, сын. Не умирай. Через это, — он указал на клубящуюся за стёклами тьму, — не прорваться даже тебе. Она сожрёт всё и отправится дальше».
Я угрюмо молчал, глядя в чёрное зеркало.
«Мне пора уходить. Хочешь спросить что-нибудь ещё?»
«Мой мир. Ты знаешь, что с ним сейчас?»
Александр Григорьевич помолчал.
«Ну?» — поторопил я его.
«Твои товарищи продолжают бороться. Ты погиб — и твой подвиг стал новым знаменем в этой борьбе. Но…»
«Но усилия напрасны? Ты это хочешь сказать?»
«Да. Твой мир катится в пропасть. И рано или поздно окажется там. Это неизбежно».
«Ну, это мы ещё посмотрим, — вырвалось у меня. — Знал бы ты, сколько раз меня пытались напугать неизбежностью!»
Ни грамма рациональности мой ответ не содержал. Я просто не привык сдаваться.
Опустил голову и прикрыл глаза. Секунда молчания, секунда воспоминаний о том месте, из которого я пришёл. Каким бы ни был — это был мой родной мир…
И тут вдруг пришло ощущение, что я один. Я открыл глаза, поднял голову. Александра Григорьевича не было. Зеркала снова отражали друг друга.
— Срань, — сказал я, и слово прозвучало так, как положено.
Я резко встал с кресла, обошёл его и толкнул дверь. Та не поддалась. Я вспомнил, что дед открывал её вовнутрь, и поискал ручку.
Ручки не было.
Я уже рассматривал вариант применения Тарана, когда щёлкнул замок, и дверь приоткрылась — впуская в полумрак мягкий электрический свет из кухни.
— Получилось? — спросил дед.
— Я уснул, и мне приснилась какая-то дичь, если ты об этом. — Я вышел из пятиугольной комнаты, подошёл к столу и упал на стул. — Кофе…
Не успел договорить — дед придвинул мне чашку с чёрным напитком, исходящим паром.
— Спасибо. — Я взял чашку, вдохнул аромат, осторожно отхлебнул.
На удивление неплохо для крохотной кухоньки в подвале любителей половить глюки в зеркалах.
— Я полагаю, ты видел Тьму, — сказал дед, стоя напротив. — Что она делала?
— Какая разница, что делала Тьма у меня в голове? — пожал я плечами. — Просто была.
— Когда я видел её в последний раз, она клубилась в Бездне, лишь изредка выпуская оттуда щупальца. А теперь?
Нехотя принимая правила игры, я ответил:
— Теперь она повсюду. Кроме неё, ничего не видно.
Дед опустил голову.
— Вот и свершилось…
— Ну да, надежды нет. Даже помереть — не вариант, — хмыкнул я.
Дед вскинулся и уставился на меня.
— Кто тебе об этом сказал?
— А есть разница?
— Ты ведь кого-то видел? Ты сам не мог узнать, что даже души теперь не смогут покинуть этот мир!
Я помолчал, глядя на медную джезву, из которой ещё поднимался парок.
— Отца, — буркнул я.
Григорий Михайлович опустился в кресло, бледный, с трясущимися руками.
— Ну, то есть, не биологического отца капитана Чейна, — поправился я. — Я видел Александра Барятинского. Он знал, что я немного не его сын. И просил передать тебе, что ты ни в чём не виноват. Ты ведь понятия не имел, что происходит в его жизни. А ещё просил передать, чтобы ты не вздумал помирать, пока эта штука там.
Произнесённые слова казались мне полной чушью, но дед, услышав их, как-то сразу воспрянул духом. К нему вернулся нормальный цвет лица, а в глазах засветилось любопытство.
— Пока? — повторил дед. — Он так и сказал: пока она там?
— Так и сказал. — Я помолчал, вспоминая, и вдруг понял, что не могу точно воспроизвести слова покойника, потому что и слов-то никаких не было. Было какое-то телепатическое общение. Однако я уверенным тоном заявил: — Слово в слово.
— Значит, способ действительно есть! — Дед уже едва не выпрыгивал из кресла. — Александр считает, что ты справишься! Мёртвые никогда не лгут, Костя. Ты понимаешь?
Я только криво улыбнулся деду.
Мёртвые, может, и не лгут. А вот живые, передающие их слова, лишены подобных ограничений.
* * *
Получение письма с приглашением во дворец было всего лишь вопросом времени. Разумеется, вслух я так никому не сказал, но сам только его и ждал, загадав неделю. Если бы за неделю письма не принесли — я бы начал пробиваться во дворец своими силами. Через Кристину, через Анну, через чёрный ход, портал, танковую атаку — без разницы.
Мне необходимо было поговорить с императором.
Но письмо пришло уже на третий день после того, как великий князь Борис Александрович вернулся в отчий дом. Писал явно секретарь, под диктовку, но подпись поставил лично Его Величество. Меня приглашали во дворец.
Не теряя времени даром, я подхватил давно упакованный вещмешок и направился к гаражу. Да, всё это время я отдыхал в Барятино, стараясь не думать ни о чём, просто дышать, питаться и набираться сил. Мог бы проделывать всё это в академии, но предполагал, что письмо Его Величества скорее придёт сюда — и не ошибся.
Наш особняк в Барятино, как и обещал Витман, отремонтировали. Частью — при помощи Реконструкции, частью — при помощи чёртовой прорвы денег и такой же прорвы ремонтников. В спальне у меня теперь стояла новая кровать, компанию которой составлял новый стол.
Нина укатила в свадебное путешествие — не с лёгким сердцем, конечно, но мы с дедом настояли. Дед остался в городском особняке, сославшись на служебные дела. На самом деле мы прекрасно знали, что он просто терпеть не может перемен — даже если они касаются всего лишь приобретения новой мебели. Китти осталась при нём. Бегать по пятам за мной с некоторых пор опасалась. Таким образом, в Барятино жили теперь только мы с Надей, да прислуга.
Выйдя из комнаты, я постучал в соседнюю дверь.
— Костя? — отозвалась сестра. — Заходи.
Я толкнул дверь. Надя сидела за столом, что-то писала.
— Уезжаешь? — спросила она, не поднимая головы.
— Да. Во дворец, а потом — в академию. Скучать не будешь?
— Нет! — Надя подняла на меня взгляд сияющих глаз. — Я рассылаю резюме в лучшие театры города.
Я со вздохом опустился на кровать, поставив у ног вещмешок.
— Ты же понимаешь, что будет? — спросил я.
— Костя… — Надя встала. — Чем ты хочешь меня напугать? Тем, что дедушка станет гневаться? Но ты сам говорил: это — моя жизнь, и мне решать, что с нею делать. Когда мне исполнится восемнадцать, мы с Владимиром поженимся. Я возьму его фамилию, как бы там дедушка ни упирался. У Владимира есть доход, который он, полагаю, будет только приумножать.
«Этот будет, факт», — подумал я. И невольно улыбнулся.
Позавчера утром Вова примчался в Барятино сообщить, что вот буквально час назад к нему в мастерскую прибыл курьер и передал пакет с внушительной пачкой наличных внутри. К пакету прилагалась записка: «Вѣрному сыну Отѣчества для компѣнсацiи понѣсѣннаго ущерба».
Если перевести эмоции Вовы на язык аристократов, то он готов был послужить отечеству ещё не раз. Вместе с мастерской, а желательно — с тремя или пятью такими же «сараями». При условии, конечно, что разрушение каждого из них ему будут компенсировать столь же щедро. Подробностей я не запомнил, но, если верить Вове, на полученную компенсацию можно было смело купить очень приличный автосервис в очень приличном районе, и деньги ещё остались бы. Надя, вероятно, имела в виду в том числе это.
— А я — прекрасная актриса! — продолжила она, топнув ногой. — И я не собираюсь больше стыдиться своего таланта. Не хочу всю жизнь прожить, будучи всего лишь светской дамой — одной из сотен таких же светских дам. Однажды — и очень скоро, вот увидишь, Костя! — всё изменится. И тогда артистов будут уважать не меньше, чем сейчас уважают аристократов! Люди будут гордиться знакомством с артистами!
«И это — тоже факт», — подумал я.
— Кроме того, хорошие актёры очень неплохо зарабатывают, — продолжила Надя. — Я узнавала. Разумеется, это не тот доход, которым мы располагаем, будучи родом из Ближнего круга, но прожить на эти деньги я сумею. Вместе с Владимиром мы сможем позволить себе неплохую квартирку в Петербурге и даже приходящую домработницу.
— А с ним-то ты всё это обговаривала? — улыбнулся я.
— Нет… — Надя немного смешалась. — То есть, пока ещё нет. Но я уверена, что он меня поддержит! Или, ты думаешь, станет возражать? — Она обеспокоенно посмотрела на меня.
— Поддержит. — Я встал, привлёк к себе Надю, обнял её. — Не сомневайся! Владимир тебя во всём поддержит. И дед злиться тоже не будет.
— Почему? — удивилась Надя.
Потому что наш мир окутала Тьма, и он в любой миг может прекратить своё существование. Потому что даже смерть — не выход. И в сложившейся ситуации даже такой