Читать интересную книгу Укус скорпиона - Виталий Пищенко

— Марш в строй! — проревел он мне.

— Но я не знаю, куда именно, — тоскливо признался я.

— Сэр! — заорал сержант. — Когда со мной разговариваешь, следует добавлять «сэр»!

— Да, сэр. Я не думал, сэр. Вы ведь не офицер, сэр, чтобы я так к вам обращался.

— Для тебя, червь навозный, я — офицер! Понял, кусок дерьма?

— Да, сэр.

— Не «да», а так точно, ублюдок!

«Вот оно, — с тоской подумал я. — Как же мне не хотелось оказаться в армии, а все же угораздило. И ничего не поделаешь, вляпался по самую макушку. Теперь придется терпеть, радует только, что этот кошмар продлится всего лишь месяц. Надо только покрепче сцепить зубы и считать дни. Месяц — это не так уж и много…»

Как я был наивен в тот миг! В Кэмп-Пири день шел за год. Это я уяснил в первые же сутки пребывания здесь. Впрочем, как оказалось, — и последние. Но пока я этого не знал…

— Запомни, ублюдок, — продолжал орать сержант. — Тебя определили во второй взвод, и, к твоему несчастью, этим взводом командую я. Так что особо не радуйся, что у тебя укороченный курс подготовки. Ты будешь у меня вкалывать за четверых. Либо я сделаю из тебя настоящего солдата, либо ты захлебнешься в собственном дерьме. Все понятно?

— Так точно, сэр!

— Стать в строй.

Я опять растерялся, но потом, заметив разбудившего меня негра, поспешил занять свободное место рядом с ним. Похоже, я не ошибся, так как сержант ничего не сказал, а, обойдя шеренгу, остановился перед строем, широко расставив ноги и заложив руки за спину.

Тем временем остальные взводы, понукаемые своими сержантами, стали трусцой покидать плац.

— Хопкинс! — выкрикнул мой сержант.

— Я, сэр.

— Тебе не кажется, что ты выделяешься из этого стада?

|Я огляделся и только сейчас заметил, что из всего взвода единственный одет и единственный разут. — Так точно, сэр, — ответил я. — Но я и не подумаю, дружище, что-либо менять. Ты так и побежишь босиком.

Эта фамильярное «дружище» и притупило мою бдительность. Я даже решил, что он сжалился надо мной, углядев мозоли на ногах, которые я уже успел натереть этими идиотскими башмаками. Но я тогда еще не знал, что это самое страшное слово в лексиконе сержанта. Оно означало, что он уже выделил меня из общей массы, а значит, ничего хорошего в ближайшем будущем меня не ожидало.

— Бег-гом арш! — рявкнул сержант.

И началась первая пытка из бесконечной череды вкушенных мною в Кэмп-Пири в этот день…

На первом километре я выдохся, на втором — мои подошвы превратились в кровоточащее месиво, на третьем — я бежал, постоянно спотыкаясь и ничего не видя перед собой. На четвертом — я упал под каким-то кустиком и слабеющим голосом попросил, чтобы меня здесь и похоронили. Остальные шесть километров меня волокли на себе знакомый уже негр и какой-то молодой парень с кривым носом и ушами, оттопыренными так неестественно, словно они выросли задом наперед.

Я их просил, уговаривал, умолял бросить меня, говорил, что никуда не спешу и вообще мне никуда не надо…

Они же пытались втолковать мне, что если взвод не прибежит обратно в полном составе, то всех заставят бежать еще десять километров.

Я им, конечно же, не верил, я им говорил, что это садизм и в наши дни никто не имеет права так измываться над людьми.

На что они отвечали, что все это я могу рассказать сержанту.

Я им пообещал, что так и сделаю, и уже больше не сопротивлялся…

Едва меня уложили на бетон плаца, я услышал голос сержанта:

— Когда эта падаль очухается, покажете ему, где лазарет. А теперь умойте свои потные рожи и набейте желудки тухлятиной, которую состряпал вам повар. Ровно в семь построение!

Я остался один на бетонке, еще не понимая, жив ли, или уже на том свете. Но когда солнце начало поджаривать меня, словно цыпленка на гриле, понял, что все-таки еще не отдал Богу душу, с трудом поднялся и, хромая на обе ноги, побрел искать лазарет.

Мне повезло, я тут же наткнулся на какого-то солдата, и он указал мне на серое невзрачное здание, больше напоминавшее покосившийся сарай.

Док, плюгавый старикашка с красным носом, помятым лицом и трясущимися с перепоя руками, долго цокал языком, разглядывая мои раны, потом спросил невнятно, будто у него рот был набит кашей:

— Нофенький?

— У-у, — простонал я.

— Фзфот какой?

— Чего? — не понял я.

— Фзфот какой, гофорю. Подразделение?

— Кажется, второй.

— Значит, Брэг постарался, — удовлетворенно констатировал он.

— Кто?

— Сержант тфой, кто же еще? Ублюдок, какиф мало. Но дело сфое, стерфец, знает. Из любого сопляка мужчину сделает.

Это как раз меньше всего меня и радовало. Но не было сил высказать свое мнение вслух.

Доктор тем временем обработал мои ступни каким-то раствором и плотно перебинтовал.

— Зафтра будешь как нофый пятицентофик, — пообещал он. — А сегодня я скажу Брэгу, чтобы он тебя не напрягал на фечерней пробежке.

Нет, что ни говори, красиво он говорил, приятно было слушать! Хотя о чем это я? Нашел о чем думать. Тебя собираются загнать в гроб, а ты думаешь о логопедии.

Я вздохнул и только сейчас заметил, что старикашка куда-то подевался, видимо, подался выпить неразведенного спирта. Я блаженно растянулся на кушетке, где мне делали перевязку, и задумался:

«Что же теперь делать? Сбежать я не могу, это значит вновь оказаться в Стрэнке. Значит, придется терпеть, грызть землю и терпеть…»

Я опять вспомнил разговор вертолетчика с сыном: «Если ты все же попадешь в армию, сынок, — говорил он, — запомни: первая заповедь солдата — никогда не выделяться, иначе ты пропал. Все шишки будут сыпаться на твою голову».

Мальчик тогда еще рассмеялся и спросил, какие шишки — еловые? На что отец ответил, что те шишки, к сожалению, похуже.

Как он все-таки был прав!

В двери показался док, увидел меня и вытаращил глаза.

— Ты еще здесь? Ишь разлегся, стерфец. Марш ф казарму!

Я нехотя поднялся и, тихо выругавшись, вышел вон.

За время, пока меня «лечили», под открытым небом стало еще жарче. Тут же с меня потекло в три ручья, и я как мог поспешил к казарме, по-прежнему прихрамывая на обе ноги. Вы когда-нибудь хромали на обе ноги? Тогда вам не понять, что это за удовольствие.

Но оказалось, что спешил я зря. Уже наступило время построения. Я только успел заскочить в казарму и с трудом натянуть на распухшие от ран и бинтов ноги проклятые свои башмаки.

Сержант запаздывал. Мы успели взмокнуть, но никто не решался высказать своего неудовольствия. Все молча потели, переминаясь с ноги на ногу. Единственный, кто не потел, так это мой знакомый негр. Кстати, он был и единственным чернокожим в нашем взводе. Представляю, как ему было не по себе среди нас.

Как ни крути, а расизм остается острой проблемой и в двадцать первом веке. Может быть, не настолько актуальной, как в прошлом и, еще в большей степени, в позапрошлом столетии, но все же проблемой. К счастью, у меня самого не просыпались дремучие инстинкты при виде кожи цвета, отличного от моей собственной. Любой человек прежде всего разумное существо, а уж какими внешними данными наделила его природа — не имеет никакого значения. Поэтому я без обиняков обратился к негру первым:

— Давно здесь? Он кивнул:

— Третий месяц.

— Ого! — присвистнул я. — При таком сержанте, наверное, несладко?

— Привык.

— Похоже, ты прежде уже служил в армии.

— Довелось.

— Тогда тебе легче, — вздохнул я. — А мне вот не приходилось. Думал, вообще Бог милует, а вот не помиловал.

— Зачем же тогда в контору пошел? — хмуро спросил он.

— Обстоятельства, — улыбнулся я, в последний миг решив не раскрываться перед ним до конца. Почему? Я и сам, наверное, не смог бы ответить. Неужели дух тотальной секретности, витавший вокруг в последнее время, успел впитаться и в меня?

Негр, видимо, понял, что я решил не откровенничать, и, сотворив на лице равнодушную мину, отвернулся. Это меня не устраивало, я почему-то обязательно хотел с кем-то сдружиться и потому представился:

— Меня зовут Эндрю Хопкинс. Можно просто Энди.

— А меня — Болдуин.

— Как? — я с трудом сдержал смех.

Уж к кому, к кому, а к нему это имя абсолютно не клеилось. Негр посмотрел на меня, а потом, мрачнея на глазах, добавил:

— Но ты будешь звать меня Болом и не иначе.

— Хорошо-хорошо, — поспешил заверить я его, — как скажешь. И уж прости, если я тебя чем-то обидел. Это не нарочно. Честное…

— Что за стадо баранов? — разнеслось над плацем, заглушив мой лепет.

В мгновение ока взвод преобразился. Все подтянулись, задрали подбородки, руки вытянулись по швам. Ни малейшего движения или звука. Даже солнце, казалось, встало по стойке «смирно».

Сержант вырвался из-за наших спин, разгоряченный и злой. В глазах сверкали молнии, на губах застыла улыбочка, от которой враз леденеет кровь.

— Хопкинс!

Я непроизвольно втянул голову в плечи.

— Два шага вперед!