Багратион возглавлял партию «горячих голов», которые требовали дать Наполеону генеральное сражение. Также он был очень популярен среди офицеров, особенно молодежи, которая расценивала отступательную стратегию Барклая-де-Толли как национальный позор.
Кроме того, Багратион был сторонником активного привлечения к борьбе с французами широких слоев простого народа. Он был одним из инициаторов партизанского движения. В противостоянии с Барклаем-де-Толли он опять-таки разыгрывал «русскую карту», в своих письмах утверждая, что генералы-немцы погубят Россию. А главнокомандующего, приказывавшего отступать, прямо называл изменником.
В принципе, такой национальный аспект проблемы во многом был обусловлен собственно национальным составом русского генералитета – только 60 % его представителей носили русские фамилии, а каждый третий генерал (33 %) – иностранную фамилию и не был православным.
Уже говорилось о том, что вынужденное отступление вызвало огромное недовольство в стране и армии. Характерным примером отношения в русском обществе к Барклаю являются слова Марии Волковой, московской великосветской дамы, в частном письме от 3 (15) сентября 1812 года: «Барклай, ожидая отставки, поспешил сдать французам все, что мог, и если бы имел время, то привел бы Наполеона прямо в Москву. Да простит ему Бог, а мы долго не забудем его измены». Вместе с тем сам Барклай позже писал в воспоминаниях по поводу отступления: «Я предаю строгому суду всех и каждого дела мои. Пусть укажут другие способы, кои возможно было бы употребить для спасения Отечества».
Для более полного понимания личностей обоих упоминаемых главнокомандующих необходимо кратко отследить их роль в боевых действиях после того, как 29 августа 1812 года в командование всеми войсками вступил М. И. Кутузов.
Барклай-де-Толли остался командующим 1-й Западной армии и в Бородинском сражении командовал правым крылом и центром российских войск. Во время боя он проявил большое мужество и искусство в управлении войсками. По утверждению очевидцев, генерал Барклай-де-Толли намеренно подставлялся под огонь врага, поскольку уже не в силах был выносить молчаливое осуждение армии и общества. Известно, что до Бородина его войска иногда отказывались приветствовать своего главнокомандующего, считая его главным виновником поражений. Ситуация кардинально изменилась после боя. Существуют документально не подтвержденные рассказы, что по ходу битвы под ним было убито и ранено пять лошадей.
Проявленное в Бородинском сражении мужество не свидетельствовало об изменении взглядов Барклая-де-Толли на тактику ведения боевых действий. В частности, он продолжал отстаивать необходимость стратегического отступления и на военном совете в Филях, где решался вопрос о том, дать французам сражение под Москвой либо оставить город без боя, высказался за отступление.
В личном письме жене от 11 (23) сентября (после оставления Москвы) он написал: «Меня нельзя упрекнуть в безучастности, потому что я всегда откровенно высказывал свое мнение, но меня явно избегают и многое скрывают от меня. Чем бы дело ни кончилось, я всегда буду убежден, что я делал все необходимое для сохранения государства, и если у его величества еще есть армия, способная угрожать врагу разгромом, то это моя заслуга. После многочисленных кровопролитных сражений, которыми я на каждом шагу задерживал врага и нанес ему ощутимые потери, я передал армию князю Кутузову, когда он принял командование, в таком состоянии, что она могла помериться силами со сколь угодно мощным врагом. Я ее передал ему в ту минуту, когда я был исполнен самой твердой решимости ожидать на превосходной позиции атаку врага, и я был уверен, что отобью ее….Если в Бородинском сражении армия не была полностью и окончательно разбита – это моя заслуга, и убеждение в этом будет служить мне утешением до последней минуты жизни».
Далее в письме Барклай-де-Толли написал жене о тяжелой моральной обстановке вокруг него. У него так же, как и с Багратионом, не сложились отношения с Кутузовым, который был человеком совсем другого склада характера.
После реорганизации армии Барклай-де-Толли оказался в двусмысленном положении. С одной стороны, он формально сохранял свой пост, с другой – был фактически отстранен от управления войсками. В итоге, получив в конце сентября 1812 г. отпуск, Барклай-де-Толли отправился в Калугу, затем через Петербург поздней осенью прибыл в свою деревню в Лифляндии. В длинном письме к Александру I он изложил свое видение войны и причины отступления русских армий. В ответе император признал правильность действий главнокомандующего 1-й Западной армией.
На сегодняшний день практически все современные историки признают, что поскольку принципиальная стратегическая линия, которая была намечена Барклаем-де-Толли еще на начальном этапе войны с Наполеоном, не была изменена Кутузовым, то не только преемственность в командовании была сохранена, но и на практике была доказана состоятельность этой модели.
Что касается Багратиона, то он также принимал активное участие в битве при Бородино, где его 2-я Западная армия, составляя левое крыло боевого порядка русских войск, отразила все атаки Наполеона. Там же на поле боя 26 августа (7 сентября) около 12 часов дня осколок ядра раздробил ему берцовую кость левой ноги. В своем рапорте Александру I он упомянул о ранении: «Я довольно нелегко ранен в левую ногу пулею с раздроблением кости; но ни малейше не сожалею о сем, быв всегда готов пожертвовать и последнею каплею моей крови на защиту отечества и августейшего престола…» Вскоре у Багратиона началось гноение раны и гангрена. От ампутации ноги Багратион отказался и умер в результате ранения 12 (24) сентября 1812 года.
Несомненно, что и Барклай-де-Толли и Багратион, несмотря на разные характеры и тактику ведения боевых действий, вошли в историю как выдающие русские военачальники.
«Идем бог знает куда и без всякой цели»: Смоленское сражение
После соединения под Смоленском 2-й Западной армии Багратиона с основной 1-й армией главнокомандующего Барклая-де-Толли на театре военных действий наступило относительное затишье. Как уже говорилось, Наполеон сделал остановку в Витебске, чтобы подтянуть отставшие тылы и привести в порядок измотанные быстрым наступлением части. Для лучшего фуражирования и обеспечения армии продовольствием он разбросал свои войска на достаточно большом пространстве.
В это время после объединения и российские войска также получили передышку. Исходя из этого, а также учитывая фактор усиления соединением армий Багратиона и Барклая-де-Толли, большинство офицеров считало, что необходимо начать действовать наступательно. К тому же к такой мысли подталкивало положение войск Наполеона – они были разбросаны на достаточно обширной территории. В частности, в Витебске находился сам Наполеон с гвардией и дивизией 1-го корпуса, в Сураже – корпус вице-короля Италии Евгения Богарне, в Половичах – две дивизии 1-го корпуса, в Лиозно – 3-й корпус маршала Нея, в Рудне – три кавалерийских корпуса маршала Мюрата, в Орше – корпус генерала Жюно, около Расасны – 1-й корпус маршала Даву, в Могилеве – корпус польского генерала Понятовского.
Несмотря на это, Барклай-де-Толли отстаивал необходимость дальнейшего отступления, но под давлением он отдал приказ о наступлении на кавалерийские корпуса Мюрата.
Успех этого плана наступления, учитывая численный перевес французской армии, объективно оценивал Карл фон Клаузевиц, впоследствии знаменитый военный, который лично наблюдал описываемые события: «Хотя это наступление русских едва ли привело бы к действительной их победе, то есть к такому сражению, в результате которого французы были бы вынуждены, по меньшей мере, отказаться от дальнейшего продвижения или даже отойти на значительное расстояние, но все же оно могло развиться в отчаянную схватку… Всё предприятие в целом дало бы в конечном результате несколько блестящих стычек, значительное число пленных и, быть может, захват нескольких орудий; неприятель был бы отброшен на несколько переходов, и, что важнее всего, русская армия выиграла бы в моральном отношении, а французская – проиграла бы. Но добившись всех этих плюсов, все же, несомненно, пришлось бы или принять сражение со всей французской армией, или продолжить свое отступление».
Движение главных сил российской армии от Смоленска на Рудню, где стоял Мюрат, началось в конце июля. Согласно плану, там они должны были обнаружить центр французской позиции и развить успех за счет атаки на левый фланг. Чтобы прикрыть возможное движение противника с правого фланга, в Красном (в 45 километрах к юго-западу от Смоленска) был оставлен отряд генерал-майора Оленина. Его силы были подкреплены пехотной дивизией и драгунским полком.