– Слушай, я у тебя книжку нашел на столе, – как бы невзначай произнес дед. – Ты что, стихами стал увлекаться? Молодец! Помнишь, нам доктор что говорил? «Пусть учит стихи!» Стихи, понимаешь? Чтобы память развивать.
– Угу, – хмыкнул внук. – Т-ты з-зачем см-мотрел?
События уходящего дня – ссора с Коршуновым, подглядывание за Анной Петровной и Валиком на лестнице и встреча с черным котом все это теперь отошло на задний план. Он даже забыл, что вчера купил целый выводок мышей и стал тайным свидетелем жестокой драки. Теперь все его мысли были лишь о книге, которую он прочитал ночью. Такою странной была теперь его память – она связывала его лишь с теми событиями, на которые как-то указывали предметы, находящиеся перед глазами или те, о которых кто-то говорил.
Книга, о которой говорил дед, потрясла его воображение, которое уже два с лишним годом рисовало ему лишь серый забор и картину аварии. Читая строчку за строчкой, он вдруг представил лето, солнце и теплое море, где он никогда не был. Он читал рифмованные строчки, и словно говорил с человеком, который тоже бежал вдоль серого забора, но в отличие от него самого, видел не вспышку взрыва, а нежный свет восходящего солнца.
Раньше ему не нравились стихи. Конечно, мама в детстве читала ему много стихов, но они не возбуждали в его воображения. Ему гораздо больше нравились формулы и алгоритмы, где была стройность и красота. Стихи, в отличие от формул, не рождали в нем никаких чувств и казались лишь набором звуков. К тому же все поэты уже давно умерли. Даже тот, кто написал эту книжку. Инок вдруг догадался, что тот молодой мужчина в серой куртке, с которым устроили драку его однокурсники, и был автором белой книжки. Думать о том, что этот молодой поэт тоже умер, было для Королева больно и тяжело. Нежный свет в конце серого забора вдруг сменился яркой вспышкой взрыва.
Что же так потрясло его в этой книжке? Многие стихотворения в ней были посвящены виртуальным мирам, и сочинить их мог сочинить только настоящий геймер. Стихотворные строчки были похожи на извилистые лабиринты, блуждать по которым было не менее увлекательно, чем по продвинутой бродилке. Прочитав до конца, Инок понял, что вышел на новый уровень.
А потом его отвлекли мыши, которые пищали в своей клетке.
– А ты знаешь, какая у нас новость? – вдруг заговорщицки спросил дед. – Твоя мышь родила.
Кеша не понял, о чем это он.
– Что?
– Да белая мышь принесла потомство, – пояснил дед. – Опросталась, как все самки. Пятеро мышат.
Инок вмиг перестал думать о книге и помчался в комнату. Теперь в тесной клетке было настоящее месиво из шевелящихся тел. Инок насчитал в ней восемь живых существ – пять пушистых и три розовых.
– А где ж-же й-е-еще два? – с трудом произнес он.
– Да она их, наверное, съела, – развел руками дед, с укоризной глядя на невнимательного внука. – Ты же их кормить забываешь. Ты им даже воды не дал!
Инок почувствовал, как на глаза у него снова наворачиваются слезы.
– Ладно, не расстраивайся, – дед легонько провел ладонью по его затылку. – Мыши они и есть мыши. Плодятся быстрее всех.
– Н-но я н-не хотел! –закричал Инок, дергаясь всем телом.
Дед отшатнулся от него, как от припадочного и с тоской произнес:
– Я сходил в магазин, купил две клетки. А то, неровен час, мальчики оприходуют девочек и нам придется утилизировать излишних едоков.
Эта шутка показалась старому чекисту забавной, и он глухо рассмеялся.
Но Иннокентию было не до шуток. Чтобы не расплакаться, он с силой кусал себя за нижнюю губу, и скоро на ней показались капельки крови – точь-в-точь такие, какие были утром на шерстке белой мыши. Отступив от мышей, он прислонился лбом к холодному оконному стеклу.
Ему вдруг стало так жаль всех на свете, а больше всего – самого себя – такого странного и одинокого. И вдруг, под влиянием этого нового чувства, он почувствовал прилив непонятной силы. Она сводила ему скулы и сжимала кулаки. Движимый этой неведомой ранее силой, он с силой ударился лбом об оконную раму. Скрутив ему руки сзади, дед еле-еле оттащил его от треснувшего стекла.
Увидев ссадины на виске внука, перепуганный Мошкин хотел уже звонить в скорую, но передумал. Ему совершенно не хотелось давать показания по поводу телесных повреждений.
– Да у тебя еще и температура! – проворчал дед, укладывая обессилившего отрока на тахту. – Промок сегодня?
Тот кивнул в ответ, а потом четко произнес:
– Да, я сильно замерз и промок.
Дед насторожился, но ничего не сказал. Может, ему просто померещилось? Голос внука, обыкновенно сбивчивый, был спокоен и размерен. Он напоминал голос электронного диктора, а не мальчишеский тенорок с сильным заиканием.
– Ну ладно, ты лежи, а я за аспирином схожу, – пробормотал Кузьмич.
Когда дед ушел в аптеку, Инок, как ни в чем не бывало, встал с тахты и уселся в кресло напротив клетки и стал наблюдать за живностью. Взрослые мыши пищали и дрались за остатки корма, а маленькие голые мышата присосались к самке. Та неподвижно лежала в лужице крови, точно натурщица. «Наверное, так Бог наблюдает за людьми», – подумал странный юноша и, взяв карандаш, стал делать набросок в первой попавшейся тетрадке.
Это занятие так увлекло его, что он не заметил, как пришел дед, как позвал его и не получив ответа, в сердцах хлопнул дверью и ушел в свою комнату.
Он рисовал, зачеркивал, принимался за новый рисунок, переворачивал страницу и начинал заново. Когда все страницы тетрадки были разрисованы усатыми мордами и хвостатыми телами, художник бессильно откинулся на спинку кресла и уронил тетрадь. Все свои силы, которые вновь обуяли им и возбудили его спящие чувства, он вложил в свои рисунки. Фантастические существа, которые ничуть не напоминали забавных диснеевских персонажей, были настоящими мутантами – с тремя, пятью и даже семью головами. У одних были уродливые хилые тела, а у других – наоборот, брюхо было чересчур жирное.
Инок страшно захохотал, поднял с пола тетрадь и снова взялся за карандаш. Выбрав самую противную мышь – с семью головами, обвислым животом и редкой шерстью, он пририсовал ей за спиной плащ, как у Бэтмена, на животе – корону, а в левой лапе – нож.
– Ты будешь Мышиным Королем! – услышал дед в соседней комнате и вздрогнул от испуга.
Этот странный отрок все больше тревожил его.
За долгую службу в «конторе» подполковнику Мошкину пришлось перевидать разных человечков, но он ни разу не испытал ни жалости, ни отвращения к кому либо. Люди были лишь материалом, из которых строилась его карьера. Ему и в голову не приходило сравнивать их с собой. Когда же товарищи проводили его на заслуженный отдых, он остался один на один со своей подагрой. Он думал, что это серьезная проблема. Как же он ошибался! Взяв опекунство над внуком-инвалидом, он понял, что недооценивал всю серьезность своего положения.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});