как один миг. Через несколько часов раздались крики охранников:
– Raus! Raus! Schnell! Schnell! Выходи! Выходи! Быстро! Быстро!
Вим оделся за минуту. Тех же, кто хоть чуть задерживался, с нар выволакивали Stubendienst, все те же охранники с зелеными треугольниками. Здесь они были гораздо хуже, чем в Амерсфорте. Управлял бараком Blockälteste и его приспешники-уголовники. Они ясно дали понять, что постели должны быть аккуратно заправлены.
«Какой абсурд!» – думал Вим. Ему пришлось свернуть жесткое, грязное одеяло и засунуть под еще более грязный соломенный матрас, а потом идеально все разровнять. Если поверхность была недостаточно ровной, об этом узник узнавал по ударам дубинкой. Кроме того, заключенные должны были еще и пол в бараке подметать щеткой. Соломинки, выпавшие из матрасов, ночью взмывали в воздух и оседали в другом месте.
За всем следил Stubendienst. Если заключенные работали недостаточно аккуратно или слишком медленно, удары дубинкой следовали незамедлительно. Когда все было сделано, Виму позволили встать в строй и получить кусок черствого хлеба, который раздавали у входа в барак. Держа хлеб в руках, он смог выйти на улицу. Было шесть утра.
Карантинный барак был отделен от основной территории лагеря колючей проволокой. Рядом с их блоком 10 стоял такой же барак с большой цифрой 11. Оба барака окружала полоса голой земли метров двадцать шириной. Это было единственное место, где можно было спокойно стоять на улице. К счастью, земля просохла, но Вима мутило от мерзкого зловония. Все новые узники, прибывшие прошлой ночью, держались вместе и выискивали знакомых или родственников из того же поезда. Но вскоре Blockälteste скомандовал:
– Antreten! Стройся!
Почти все знали, что такое поверка, еще по Амерсфорту. Но поскольку жизнь узников теперь полностью зависела от маленькой кучки местных охранников, заключенные изо всех сил старались им угодить. Вим кинулся в строй и оказался в середине третьего ряда. Он полностью подчинился командам Blockälteste и его подручных. Заключенных выстроили в двадцать рядов по пять человек. Между рядами прохаживались эсэсовцы. Если лицо заключенного им чем-то не нравилось, тот получал удар по спине или в живот. У них явно были проблемы со счетом, потому что заключенных считали, пересчитывали и снова пересчитывали. Виму это казалось бессмысленным – ведь их было ровно сто, но для начальства лагеря это была своеобразная игра. Тела и разумы заключенных нужно было разрушить как можно быстрее, чтобы извлечь максимальную выгоду из их насильственного труда и не иметь никаких человеческих проблем. Заключенных муштровали на плацу несколько часов. Все было неправильно. Некоторые упражнения повторяли двадцать, а то и тридцать раз.
– Richten! Равняйсь направо!
– Augen links! Равняйсь налево!
– Mützen ab! Шапки долой!
Эсэсовец указал на узника, и капо несколько раз его пнул, а потом еще и дубинкой отходил.
– Mützen auf! Шапки надеть!
Вим стоял в шапке, пока не раздалась команда:
– Abmarschieren! Разойдись!
К десяти утра первая поверка закончилась, и у заключенных появилось несколько часов свободного времени. В барак войти никому не позволили. Знакомцы снова принялись искать друг друга. Вим познакомился с теми, с кем сидел в вагоне. Сквозь колючую проволоку они пытались рассмотреть, что происходит в лагере. Бараки им мешали. Бараки длиной по сорок метров стояли вдоль всего барьера.
Издалека доносились военные марши. Вскоре десятки людей выстроились перед колючей проволокой, отгораживавшей карантинную зону. Они пытались понять, что за праздник в лагере. Поначалу настроение было почти веселым, но скоро все изменилось. Между двумя бараками они увидели пятнадцать истощенных музыкантов. За ними шли десять живых скелетов в лагерной одежде. Они из последних сил тянули повозку.
За колючей проволокой наступила мертвая тишина. Деревянная повозка была нагружена трупами, голыми, истощенными, с желтыми лицами и впалыми глазами. Заключенные, тянувшие повозку, мало чем отличались от трупов. Эти узники дошли до предела. Достаточно было оглянуться, чтобы понять, что их ждет. Они изо всех сил старались поспевать за маршевым ритмом. Но куда направлялась эта мрачная процессия?
Вим посмотрел вдаль. Там высилось каменное здание. Из трубы валил жирный желтоватый дым. Тошнотворный запах был сильнее обычного. Вим все понял, и его затошнило. Ему хотелось вырваться из кошмара, который становился все страшнее. Он повернулся и пошел к бараку, но перед дверью стоял охранник из Stubendienst. Нельзя. Вим глубоко вздохнул и заставил себя успокоиться. Он дал себе обещание: никогда не превратиться в такой истощенный скелет. Никогда. Им его не сломить.
Blockälteste скомандовал возвращение в барак, и его подручные взялись за работу. Они просто помахивали дубинками, и заключенные стремительно втягивались в барак. В бараке Вим встал в очередь и получил исцарапанную коричневую эмалированную миску и ложку. Охранник из Stubendienst что-то помешивал половником в ржавом котле. На его зеленом треугольнике стояла большая буква «Р». Вим дружески кивнул ему и получил половник жидкой бурды неопределенного цвета – похоже, это был суп. Он нашел себе место на скамье за столом в середине блока. Вим принялся ложкой хлебать суп, пытаясь понять, что плавает на дне миски.
– Тебе повезло, – сказал молодой узник, сидевший рядом. – У тебя хоть картошка и брюква есть. Этот тип избил меня утром. Похоже, он меня запомнил, потому что налил мне с самого верху. Смотри – одна вода.
Он зачерпнул ложкой и вылил обратно в миску. Вим выловил несколько кусочков овощей и переложил в миску соседа. Ему действительно не хотелось есть эту слизь, которую называли брюквенным супом, но, вспомнив только что увиденную процессию, он заставил себя есть все. Еда – вот что отделяло жизнь от смерти. Порой новые узники оказывались настолько глупы, что оставляли свои миски и ложки на нарах. И они тут же их теряли – эта ошибка могла оказаться смертельной.
Не успел Вим съесть и половины, как охранники принялись кричать:
– Raus! Raus! Schnell! Schnell! Выходи! Выходи! Быстро! Быстро!
Он одним глотком выпил остатки супа и выбежал на плац.
Поверка длилась несколько часов, а потом их снова распустили. Солнце еле пробивалось сквозь серые тучи. Вим еще кое-что узнал о лагере. Вокруг бараков были устроены клумбы с красными и желтыми цветами, а за ними стояли лейки для полива. Вдали виднелся ряд бараков, обнесенный таким же двойным рядом колючей проволоки. Вим задумался, что это и почему те бараки отделены от основных.
Он познакомился со своим соседом по нарам, Йоханом, и соседом по столу, Сипом. Их мрачные истории не улучшили ему настроение. Это было не то, что требовалось, чтобы выжить здесь. Сипу было всего девятнадцать, он оказался на два года младше Вима.
– Держи нос выше, – сказал ему Вим. – Ты должен быть сильным, иначе они сделают с тобой все, что захотят.
Парень кивнул, но Вим чувствовал, что его слова пропали даром. Они вместе отошли в угол плаца, где собирались узники из основного лагеря. Среди них было несколько голландцев, и они делились опытом с несчастными новичками. Вим впитывал все как губка. Среди заключенных были те, кто провел в лагере уже несколько лет. Значит, это можно сделать – можно выжить в этих нечеловеческих условиях. Но заключенные рассказывали и о смертях. Каждый день люди умирали десятками, особенно те, кто работал во «внешних командах».
– Старайтесь побыстрее найти себе работу в лагере, – советовали опытные заключенные. – И старайтесь не попасть в Revier.
– Revier?
Вим понял, что ему еще многому нужно учиться.
– Это лагерная больница. Шансы выйти оттуда живым равны нулю. Если там кончатся места, получишь смертельный укол.
Вим спросил про узников с повязками с надписью «TORSPERRE».
– Это приговоренные к смерти: «Не позволено выходить». Видишь того парня с красным кругом на спине? Это мишень. Если он приблизится к изгороди, охранникам на вышках будет легко его пристрелить. Их судьба уже решена, просто никто не спешит исполнить приговор. Это может произойти завтра, а может и через год.
У одного из таких заключенных на голове была выбрита широкая полоса – «дорожка Туманна». Название она получила