Читать интересную книгу Пикник с покойником - Алена Смирнова

— Источник своей информации не открою, — предупредила я.

— Дыба, — сладко протянул Измайлов. — Дыба… Эффективное приспособление для налаживания диалога с неуравновешенными журналистками.

— Мент, — припечатала я.

— Ближе к мафии, пожалуйста, — не обиделся Вик.

Я кратко, но емко изложила историю с гонораром. Полковник обошелся без комментариев. И взял с меня слово не приближаться к гостинице. Я дала. В конце концов — чем мне там заниматься? Хватать за полы всех подряд и вкрадчиво нашептывать: «Признавайся в убийстве Левушки Зингера, признавайся…»?

Кроме того, я была уничтожена как инициативная единица. Обманывала Аллу, носилась по кладбищу за Ениной, поила Симонову, вникала в наркозный бред Гали, грызлась с Мишелихой. А проку? Никакого. Я искала причины, милиционеры — вещдоки и свидетелей. И мне, и им до успеха было неблизко.

— Вик, почему ты не женился? Работа адская, да?

У меня это вырвалось. Легко представить, в каком состоянии я находилась, если нарушила табу на обсуждение прошлого полковника.

— Поесть бы, — напомнил Измайлов.

Но подальше не послал. Видно, тоже временно утратил форму. Пока я разогревала щи, Вик раздувал ноздри. И вдруг заговорил:

— Я пришел в отдел по расследованию убийств в лейтенантских погонах и сразу сдружился с парнем по фамилии Луценко. Сейчас он руководит железнодорожной милицией, дважды дед. А когда-то его лихорадило от желания найти стойкую спутницу жизни. Однажды он представил нам красавицу-брюнетку. Мода на истощение еще не возникла, так что…

— Я когда-нибудь растолстею, Вик.

— Очень обяжешь, — улыбнулся полковник. — Прошел год, Луценко пригласил нас на свадьбу. И каково же было изумление почтеннейшей публики, когда в качестве нареченной он вывел страшненькую, между нами, подружку своей сногсшибательной пассии.

— Ой, она забеременела?

— Она пуговицы пришивала.

От Измайлова серьезности не дождешься. Для сохранения чувства собственного достоинства надо внушать себе, будто он имеет привычку подтрунивать, а не измываться.

— Ей-ей, Поленька, не жги меня взглядом. Луценко мужик хуторской, правильный. Мы ведь потребовали объяснений. Должен же быть повод для замены пантеры на крысу. Так вот, наш Ромео заметил как-то у красотки отпоротый подол юбки. Прожженную сигаретой дырочку на платье. Неделя миновала, починка тряпья не состоялась. И подумалось мудрому хохлу: «Она себя обиходить не может. А меня, мужчину?» Зато подруга, пока Луценко свою девушку в комнате общежития ждал, чаю ему плеснет, одежду на вешалке осмотрит, тут пуговицу укрепит, там заштопает.

— Я поняла, почему женился Луценко. Но почему не женился ты?

— Несовременная история, детка? Про общагу, чай, штопку?

— Вечная история. Почему ты не…

— Потому что согласен: жену следует выбирать по принципу и методу Луценко. И потому, что мне его принцип не подходит.

— Так зачем я, дура, готовлю, стираю, глажу, убираю?

— Я сам поражаюсь, — хохотнул Измайлов. — Наверное, потребность.

Кастрюля с горячими щами не была нахлобучена на его голову лишь чудом.

Вик подкрепился и ушел. Я быстро заснула. А утром у меня возникло странное ощущение. Помнится, выведывая кое-что о Леве у Лиды Симоновой, я упивалась образами реальных людей. Трудно расследовать убийство умозрительно. Теперь мне чудилось, будто эти реальные, подверженные страстям, переполненные разным жизненным опытом люди толпой надвигались на меня. Уже и лица их сливались в единственное — в лицо убийцы Левы. Но узнать его мне не удавалось. Потому что, в сущности, они «всем кагалом приложились» — разгильдяйствовали, лгали, соблюдали свою корысть. Как Измайлов вычленяет из однородной массы того, кто затягивает леску на шее или долбит голову пресс-папье? Как? Не мудрствуя лукаво, я спустилась к полностью одетому Вику, поцеловала его в пахнущие одеколоном губы и спросила:

— Каковы отличительные черты убийцы?

Он ответил мне адекватным поцелуем и убежал «вычленять». Ликбеза, на который я рассчитывала, не случилось. Слабеют мои чары. Лишь на физическую близость их и хватает, елки… А этого мне недостаточно. Это любая регулярно принимающая ванну и подкрашивающая ресницы кретинка может. Придется самой шевелить извилинами.

Глава 10

Как хорошо быть журналисткой, а не сыщицей-любительницей. Сосредоточиваешься на проблеме, вникаешь, но не рвешься вычислять одного-единственного виновного. Добиваешься справедливости, но не настаиваешь на наказании. Лишь бы люди узнали правду, а после — как им бог на душу положит, ведь все разные.

С такими благостными мыслями я нажала кнопку звонка на просторной лестничной площадке второго этажа бывшего элитного дома. Мне отворили, и я без проволочек оценила понятия «обеспеченность» и «индивидуальный проект». Дитя панельных пеналов, ну как я опишу рукотворную прелесть этого жилища? Двери с витражами, арки, полукруглые ниши, темнеющие на фоне стен, обитых тканями пастельных тонов. В нишах — антиквариат. Паркетный пол золотисто блистал. Овальные окна были задрапированы тем, что раньше называлось «задергушками». Да, «задергушками» из натуральных шелковых платков цветов сочных, гармонирующих — сказка! Проснуться бы здесь однажды.

Евгения Альбертовна Енина предложила мне устраиваться в гостиной и отлучилась за минералкой. Я глазела вокруг, что не мешало мне и прислушиваться. В кухне вполголоса разговаривали женщины.

— Не уверена. Стоит ли бередить наши раны? И как втолковать этой девочке, что приличный с виду дом прогнил от старости до последней нитки на занавесках? Не в ее возрасте понимать разницу между формой и содержанием. Еще решит, будто мы не все вложили в операцию Колюши.

— Как ты можешь рассуждать об имидже? На твой первый вопрос отвечаю однозначно: стоит. Стоит ради живых. Мы миллион раз обсуждали эту тему. Родная, после операции мальчику было бы вредно очутиться в сарае. Мы же приучали его к роскоши. Если не жить, то умереть. Извини. Прости. Но девушка ждет чего-то для своей газеты.

— Я не выдержу.

— Так, как условились — выдержишь.

— Ладно, идем. Неудобно томить человека.

«А как вы условились?» — чуть не вырвалось у меня. Но для того, что называется человеческой речью, необходимы движения нижней челюсти. Моя же отвисла и не шевелилась. Потому что на пороге возникли две Евгении Альбертовны. Одна в голубом атласном халате, другая — в желтом. Случаются глюки от жары? Наверняка. Верю.

Видимо, они привыкли к подобной реакции на совместный выход, поэтому ждали, пока я созрею. «Сестры? Близнецы или двойняшки? Боже, не вспомню, одни — однояйцевые, другие — нет, и это определяет степень схожести… Ничего не соображаю, ничегошеньки…» Мысли диким табуном скакали в моей голове и, кажется, сильно пылили. Вот, пожалуйста, уже и зрение подводит. За кем я увязалась? С кого не сводила глаз в автобусе и на кладбище? Елки-палки, черты лиц у них не слишком сходные. Тогда почему я сбита с толку и блею?

— Здра-а-а-вствуйте, да-а-амы.

Мне вдруг почудилось, что они сейчас хором ответят: «Здравствуй, здравствуй, черт мордастый». Захотелось перекреститься. Даже неосуществленное это желание помогло. Я кинула на Ениных прояснившийся взгляд и ощутила, что дар речи ко мне вернулся. Попросила:

— Простите мое замешательство. Но и загримировавшись шутки ради, вы не произвели бы более сильного впечатления. Не познакомиться ли нам?

Они не возражали. После незатейливых представлений Ляля примостилась справа, а Евгения Альбертовна села напротив меня. Я достала блокнот и приступила к делу.

Очередная грустная история из тех, что всех трогает и никого не ранит. В родильном доме у Коли Некорнюка проглядели порок сердца. Косолапость выявили, а главное упустили. Мальчик чах, держался лишь благодаря прекрасному уходу и инстинктивной вялости. В десятилетнем возрасте его, наконец, приговорили к обязательной операции и поставили в очередь. Девятьсот восемьдесят вторым. Пока спасали первые три сотни детишек, медицина изменилась. «Платники» сломали график. У Евгении Альбертовны денег тогда не было.

— Я развелась с мужем и прервала с ним всякие отношения, когда Коленьке поставили диагноз, — монотонно вещала Енина. — Зареклась имя его произносить. Не вздыхай он столь демонстративно при виде чужих наследников, я бы не беременела, делала бы свою карьеру. Но стоило родить Колю, как чадолюбивый отец мгновенно к нему охладел. Услышав же о болезни, обозвал «уродцем».

— Бывает, — посочувствовала я.

— Бывает, да. Многие продолжают удерживать мужей, а я его, поганца, выдворила.

Енина билась, как могла, однако рушившиеся «пирамиды» и кризисы уничтожали ее сбережения, будто нарочно. И вот, когда она наловчилась менять все рубли на доллары, доллары рассовывать по жестянкам от чая и бдительно следить за изменениями курса, Коля влюбился, попытался стать мужчиной и умер.