Вышел на улицу. Вечер догорал на западе красным маревом, было тепло. Путь проходил мимо женского модуля (так на современный лад именовались длинные одноэтажные бараки – сборно-щитовые конструкции), все в бригаде называли это общежитие «Кошкин дом». Почти ежедневно там кипели нешуточные страсти (куда там Шекспиру с его «Отелло»). Вечером барак жил особенно бурно. Многие окна были распахнуты настежь, отовсюду неслась музыка из заграничных магнитофонов: «Арабески», «АББА», «Чингисхан» и прочие зарубежные группы, звучал и Высоцкий. Бригада отдыхала…
Невский подошел к «жилому городку» офицеров управления бригады: здесь можно было увидеть и домики на колесах, и аккуратные сборно-щитовые дома. Замкомбригады жил в бочке (да-да, как древний философ Диоген, только не в деревянной, а в настоящей металлической цистерне, в которой раньше возили горючее). В этой большой емкости вырезали отверстие для двери, для пары окон, внутри уложили деревянные полы, обустроили. Живи – не хочу. К деревянной двери был приставлен авиационный трап. На земле у трапа Невский заметил одинокую фигуру военного с автоматом, подошел ближе, узнал знакомого сержанта Степанова Степана, поздоровался с ним за руку:
– Что пишут из Нижних Карасиков, все нормально дома?
– Вчера только письмо получил, уже ждут моего возвращения, скоро замена моя прилетит.
– Вот и славненько. Как там полковник?
Лицо сержанта приобрело озабоченное выражение, чудесные ямочки на щеках спрятались:
– Да, что-то расхворался мой полковник, цельный день нынче лежит, проходите, товарищ старший лейтенант.
Он отступил в сторону, пропуская Невского по трапу наверх. Александр поднялся по ступенькам, постучал и сразу открыл легкую дверь. В помещении было тепло, работал электрический обогреватель, громко звучал телевизор, в глаза бросился небольшой холодильник. За перегородкой из тяжелых штор с восточным орнаментом стояла широкая кровать. Невский подошел ближе.
На кровати, укрывшись до подбородка одеялом, лежал на спине Василий Иванович, глаза его открылись, в знак приветствия он кивнул головой в ответ на доклад старшего лейтенанта. Даже в полумраке, в стороне горела только настольная лампа, была заметна его смертельная бледность. Невскому показалось невероятным видеть такого сильного, боевого офицера в таком беспомощном положении. Тот выпростал тонкую жилистую руку из-под одеяла, указал доктору на стул у кровати. Невский осторожно присел на краешек, стараясь осознать происходящее. Что могло сразить этого неутомимого человека-оптимиста? Наконец, овладев собой, спросил:
– Что вас беспокоит, на что жалуетесь?
– Понимаешь, док, совсем нет сил, даже чтобы подняться в туалет, Степка мне «утку» подносит, как дистрофику. Есть не хочется, да и уснуть не могу совсем. Вот в телевизор пялюсь весь день. А завтра должен проводить совещание. Что делать – ума не приложу. Медицину не вызывал, думал сам оклемаюсь.
Невский посчитал пульс, еле нащупав редкие удары. Послушал сердце – глухие ослабленные тоны, температура была пониженной, артериальное давление тоже ниже нормы. Ничего не указывало на инфекционное заболевание, да и язык был чист, как у младенца.
– Ну, как Невский, Великий князь, я буду жить? – по пытался даже пошутить Василий Иванович.
Дежурный доктор лихорадочно соображал, прокручивая в голове подобные случаи из врачебной практики. Ничего похожего. Тут взгляд его остановился на столе, заваленном бумагами, папками и множеством знакомых флакончиков с улыбающимся богатырем на этикетке. Число пустых емкостей превышало десяток… Он быстро схватил один и поднес к глазам больного:
– Вы это принимаете, товарищ полковник? Какими дозами? – похолодев и внутренне напрягшись, спросил Невский.
– Да, пью уже не первый день, а сегодня после третьего (?!) пузырька сердце совсем останавливаться начало, вроде бы наоборот должен этот «Тоник» силы придавать. Ничего не понимаю…
Невский заскрипел зубами от чудовищного невежества пациента. Перед глазами сразу возникли мучения бедных кошек на лекциях по фармакологии.
Дальше он действовал уже быстро, осознано набирая необходимые лекарства в шприцы. Ввел очень медленно внутривенно пару сердечных средств, внутримышечно полковнику тоже досталось. Василий Иванович покорно поворачивался по требованию доктора. Уже через несколько минут лицо больного порозовело, черты лица больше не напоминали болезненную бледную маску. Он глубоко и облегченно вздохнул.
– Что это со мной было, доктор?
Вместо ответа, Невский задал неожиданный вопрос:
– Вы знаете французский язык, товарищ полковник?
Замкомбригады даже приподнялся на кровати, лицо его выражало крайнее изумление:
– Да я не только французский, но и русский тут скоро забуду, один матерный командирский приходится использовать. (Все в бригаде знали о его невероятной способности виртуозно, даже красиво ругаться. Казалось, он не повторяется никогда). А чего ты вдруг спрашиваешь?
– Дело в том, что когда я передавал вам коробки с «Тоником» вашему сержанту Степанову, я строго велел передать: принимать только по 1 десертной ложке 3 раза в день, еще оговорился, мол, не фужерами, а ложками… В крайнем случае можно прочитать на этикетке, но написано по-французски. Он все вроде понял.
– Да что-то он мне нес про ложки, не запомнил, мол, какие, но вот во Франции сказал, что пьют фужерами. Я решил – чем я хуже французов? А хорошо действовал этот ваш эликсир первые дни, я все везде успевал. Что случилось-то, сильно превысил что ли?
Невский был явно обескуражен, опять рассказывать о бедных кошках не хотелось. А больше этого снадобья полковнику ни в коем случае нельзя, сразу погибнет: чудовищная доза уже скопилась в организме. Выход нашелся. Не сильно преувеличивая, он пояснил, что следующий прием этого чудо-напитка просто убьет организм. Связано это, мол, с идиосинкразией человека.
– С чем-чем? – переспросил полковник. – Ты меня вроде с идиотом сравнил?
– Так называется индивидуальная непереносимость лекарств.
– Усе понял. Прикажу Степке выбросить оставшиеся флаконы на помойку. – Полковник явно повеселел, силы быстро возвращались к нему.
– Зачем выбрасывать, верните обратно в медроту. Мы используем для раненых и больных, очень помогает выздоровлению.
– Так и сделаем. Завтра вам Степка занесет остатки, еще почти полная вторая коробка осталась. – Полковник сел на кровати, опустив босые ноги, протянул руку и крепко пожал руку Невского. – Спасибо большое! А ты, и правда, – Великий князь, тот тоже умел творить чудеса. Удачи тебе, старлей! Скажи Степану, чтобы принес мне поесть, аппетит вдруг разыгрался.
Невский подхватил сумку с крестом и вышел. Стало смеркаться, ночь здесь наступает стремительно как всегда на юге. Передал просьбу сержанту, тот явно обрадовался – сильно испугался за своего любимого командира. Бегом побежал в офицерскую столовую.
Крепко вдохнув уже прохладного воздуха, Невский, не спеша, двинулся в обратный путь. На душе было радостно и спокойно. Помог такому хорошему человеку – не зря учился на врача. Взгляд его то и дело натыкался на пустые флакончики от «Тоника», разбросанные по территории жилого городка. Бригада активно принимала чудодейственный бальзам….
Несколько дней спустя Невский по плану был направлен на рабочее прикомандирование в Кандагарский госпиталь. Постепенно «страсти» по «Тонику» в бригаде улеглись – все начали готовиться к встрече Нового 1983 года…
«Врач резал вдоль и поперек…»
1За восемь бед – один ответ.В Афгане тоже есть лазарет, —Я там валялся, я там валялся.Врач резал вдоль и поперек,Он мне сказал: «Держись, браток!»Он мне сказал: «Держись, браток!» —И я держался.
Беззастенчиво перевирая слова, Иван Владимирович нарушил молчание. Это был хороший знак – значит, можно расслабиться, все самое тяжелое уже позади. Второй час операции подходил к концу. Все знали о большой любви начальника хирургического отделения Кандагарского госпиталя к прославленному русскому барду. Он имел огромное количество кассет с песнями Высоцкого, постоянно их слушал и в ординаторской, и в своей жилой комнате. Кроме того, сам часто их напевал, совершенно не имея ни слуха, ни голоса. Но это его не смущало. Он, как рассказывал, с детства слегка заикался, врачи посоветовали ему говорить нараспев, чаще самому петь. Так и следовал этим указаниям десятки лет. Но в минуты сильного волнения или возмущения заикание опять возвращалось. Однако у врача имелись в запасе слова-выручалочки («так, сказать», «в общем и целом», «э-э-э» и т. д.). Это помогало.