Зазвонил телефон, Виктор ждал звонка в диспетчерской. Он снял трубку и сразу же услыхал голос Архипа Иваныча.
– Витек, – сказал тот, – здорово! Ты чего пропал? Я уж соскучился…
– Я не пропал, Архип Иваныч. Я вот он, тут весь, это вы пропали.
– Вить, а Вить, ты сейчас подъезжай в одно местечко, ладно?
– Не поеду.
– Ты чего, Вить? Ты обиделся, может, на меня? Ты мне правду скажи…
– Ни на кого я не обиделся. Просто сказал – не приеду, и все.
– Ты погоди. Вить, ты не думай там про чего-нибудь. Я ведь один тебя прошу. На полчасика, внучек помирает, мне только в аптеку надо, к приятелю, лекарства достать, а нога у меня болит…
– Какой внучек?
– Коленька. Он маленький, ему годика еще нет. Выручи, Витенька.
– У меня только полчаса времени есть. Больше я не могу…
– Да мы обернемся, что ты… Давай я, куда скажешь, подойду.
– Ладно. У Лаврушинского. Через пять минут будете?
– Через десяток бы, Витек.
– Ладно. Только…
– Будет, будет, – заторопился Архип Иваныч, – кому надо, рублевочку посули, у меня деньги есть с собой, есть…
Допрыгались
Садчиков постучал в дверь. Открыла Надя. Вместе с Садчиковым вошли еще трое.
– Как вы быстро, – сказала Надя, – и много вас… Все водопроводчики?
– Почти все, – ответил Садчиков, – мы из уголовного р-розыска. – Он быстро прошел в комнату и сказал гладко выбритому, томному спортсмену, который лежал в постели: – Ну-ка, одевайтесь, красавец мужчина.
– А в чем дело?
– Сначала одевайтесь, п-потом объясню.
Надя стояла у двери и медленно бледнела.
– Вот ордер на обыск, – сказал Садчиков, – д-давайте мне телефон Читы.
– Но его же нет дома…
– Где он?
– Не знаю…
– Лжете.
– Может быть, у Сударя.
– Адрес?
– Мы там были поздно ночью… Я не запомнила…
– Телефон?
Она вышла в прихожую, взяла со столика записную книжку и стала ее листать. Спортсмен тихо сказал:
– Товарищ, у меня трое детей, я мастер спорта, советский человек и патриот, объясните, пожалуйста, в чем дело?
– П-при чем здесь трое детей? – удивился Садчиков. – И еще патриотизм…
– Мое имя не станет достоянием гласности? Я ведь езжу на соревнования за рубеж…
– Ваше имя обязательно станет достоянием гласности, – сказал Садчиков, – и хватит вам трясти ч-челюстью.
– Но это не политическое?
– Политическое, – ответил Садчиков.
– Боже мой, какой позор, – сказал спортсмен и обхватил голову руками, – только этого мне не хватало…
Из коридора вернулась Надя.
– Вот телефон, – сказала она.
– Звоните ему.
– Что сказать?
– Скажите, чтобы он немедленно п-приехал.
– А если откажется?
– Уговорите.
Садчиков позвал одного из сотрудников и шепнул ему на ухо:
– Быстренько установите адрес, б-берите людей – и туда.
– Есть.
– Только без глупостей, – сказал Садчиков Наде, – н-не вздумайте с ним б-беседовать о нас. С-скажите, что у вас для него есть а-американский костюм. Он же любит костюмы. С-скажите, чтобы он немедленно приезжал пос-смотреть.
Надя набрала номер. К телефону подошел Сударь.
– Здравствуй, Саша, – сказала Надя и улыбнулась Садчикову жалкой улыбкой. – Кот у тебя?
– Зачем он тебе? – ответил Сударь. – Я лучше. Как спортсмен?
– Мы с ним расстались.
– Приезжай к нам.
– Потом. Ты позови Кота.
– Сейчас, – сказал Сударь и крикнул: – Эй, киря! Тебя.
– Алло, – сказал Чита.
– Это Надя.
– А я думал – Софи Лорен… – хохотнул Чита.
– Костя, ты можешь сейчас ко мне приехать?
– Что, надоело развлекаться с бывшим князем, а ныне трудящимся Востока?
– Не говори глупостей.
Садчиков, нагнувшись к трубке, слушал каждое слово Читы.
– У меня есть хороший костюм, Кот. Из дакрона. Очень красивый.
– С разрезом?
– Да.
– А какого цвета?
– Белый, в серую полоску.
– Сколько?
– Совсем недорого…
– Я вечером приеду.
Садчиков быстро взглянул на женщину и отрицательно покачал головой…
– Нет, – сказала она, – его через час заберут.
– Как же быть? У меня сейчас дело…
– Приезжай на пять минут, – повторила Надя то, что Садчиков сказал ей шепотом.
– Я сейчас не могу.
Садчиков снова посмотрел на женщину.
– Тогда ничего не выйдет, – сказала она. – Костюм уйдет.
– Он новый?
– Еще не одеванный.
– Подожди.
Чита сказал Сударю, который уже стоял на пороге:
– Я на полчаса к ней сгоняю, ладно?
– Не пойдет.
– Там костюм дакроновый.
– В этом походишь.
– Знаешь что?! Иди к чертовой матери! Тоже командир здесь нашелся! «Нельзя»! «Не пойдет»! Что я, тебе подчиняюсь? Тогда вообще топай сегодня один!
– Кончил?
– Да.
– Кретин. Если за полчаса не управишься – пеняй на себя.
– Санечка, я обернусь, – обрадовался Чита, – на такси туда и обратно.
– Опоздаешь ведь. Ты как баба – время ценить не умеешь… Ладно, едем – я еще раз дом посмотрю, а с Прохором увижусь, как условились. Ты будь к трем. И пистолет возьми, сюда мы не вернемся…
Чита сказал:
– Надюш… Сейчас приеду.
– Жду, – ответила Надя и, медленно положив трубку, заплакала.
– Ч-что это вы? – спросил Садчиков.
– Ничего… Просто неприятно себя чувствовать сволочью.
– В-вы сейчас поступили правильно. Д-дальше мы во всем разберемся, хочу вас только спро-осить: вы знали, когда он последний раз участвовал в грабеже?
– Что?!
– То, что слыш-шите.
– Я ничего не знала.
– Ладно. Сколько времени он сюда проедет?
– Не знаю. Минут двадцать – двадцать пять.
Пришел оперативник и, вызвав Садчикова в прихожую, сказал:
– Александр Николаевич Ромин, тридцать четвертого года рождения, по кличке Сударь, проживает вот здесь, – он протянул листок бумаги с адресом. – В прошлом тренер.
– Хорошо, – сказал Садчиков, – берите людей из управления – и немедленно туда. Если его нет, останьтесь в засаде. Имейте в виду, там есть оружие. Мой звонок: три раза короткие, а четвертый – звоню очень долго.
– Есть, товарищ майор.
– Что со мной будет? – спросила Надя, когда Садчиков вернулся в комнату.
– Р-разберемся.
– Но я действительно ничего не знала о нем, честное слово…
– А об этом? – кивнул Садчиков на спортсмена. – Тоже ничего не знаете?
– Не-ет…
– А к-как же с ним спите?
– Мы встречаемся…
– Это у вас называется «встречаться»? – усмехнулся Садчиков.
– Врет, – сказал спортсмен, – заманила меня, проститутка. Я ее позавчера только увидел, клянусь мамой.
– Ты б пап-пой лучше клялся, – сказал Садчиков.
– Зачем оскорбляете? – спросил спортсмен. – Я спортсмен. Что мне, с женщиной общаться нельзя?
– Общаться можно, – согласился Садчиков. – Хватит разговоров. С-сидеть тихо. К-когда он постучит, молчите, мы сами откроем дверь.
– Если он на меня полезет, резать буду, – сказал спортсмен.
– Чем будешь р-резать? – поинтересовался Садчиков.
– Зубами, – ответил спортсмен, – как волк ягненка.
– Это можешь, – разрешил Садчиков, – только не до с-смерти.
Прохор действует
Прохор сидел рядом с Витькой в машине и быстро говорил:
– Ты чудной, Витек, прямо как ребенок. Ты меня слушайся, я всем вам добра хочу. Любочку зря ты обидел, она прямо как ягодка – красавица, глаз с нее не свесть. Был бы помоложе – отбил бы, право слово, Витек…
Витька хмыкнул, потому что представил рядом с Любой старенького Архипа Ивановича.
– Чего, – словно угадав его мысли, мелко засмеялся Прохор, – думаешь, не смог бы? Милай, хорошенький, ты меня и не знаешь вовсе, и каким я красавцем был, за мной бабы табуном ходили…
Витька засмеялся. Прохор махнул рукой и укоряюще вздохнул. Закурил. Начал напевать песню тоненьким бабьим голосом.
– Ты чего меня звал, Архип Иваныч? Если б у тебя внучек серьезно заболел, ты б грустный был, а так песню поешь.
– Ты хитрый, Вить, ух, какой хитрый! И умненький. Тебя не проведешь. Э-хе-хе, старость не радость. Угадал ты, Витек. Один я, как сокол. Нет у меня племяша и внучка нет. Только вот вы и есть, вас-то я и люблю. Ты уж меня выручи, старика, Вить. В последний раз, а? Вить? Чего молчишь?
– Не буду выручать, Архип Иваныч. Завязал.
– Шнурок завязывают, Вить… Чего тебе завязывать-то? Если б ты какой бандит, спаси господи, был, а то работяга, шофер. Откуда ты знаешь, чего везешь? Попросил Архип Иваныч, ну ты и подсобил больному старику. Сударик мои вещички, три чемоданчика, на Курский отвезет – и все. Триста рябчиков я тебе сразу выкладываю.
– Не пойдет, Архип Иваныч, – сказал Витька и улыбнулся. – У меня жена рожать вздумала. Все. Завязал.
– Господи, вот радость-то! – сказал Прохор. – Дите – оно в семью всегда мир приносит. Это вы здорово решили. А твой?
Витька не понял.
– Младенец-та чей? – спросил Прохор. – Твой?
– А чей еще?
– Она уж полтора месяца одна, не ровен час, согрешила…