Виконтесса уставилась на шкатулку:
— Это великолепная штучка.
Стараясь скрыть неловкость, Эванджелина взяла шкатулку и подала ее матери:
— Я пока еще не уверена в этом вздоре о проклятии, но я предлагаю сделать вывод тебе.
— В таком случае я надену его.
С легкой улыбкой виконтесса взяла шкатулку и извлекла из нее бархатный мешочек.
— Разговор о проклятии — сущий вздор. Я надеюсь, что причина того, что ты не хочешь его надеть, совсем не в этом.
— Разумеется, не в этом.
— И если бриллиант приносит неприятности, — продолжила мать, — то, возможно, что у кареты лорда Роли отвалится колесо, и мы побудем на балу без его сопровождения.
Дрожь пробежала по коже Эванджелины. Этот мужчина на последнем вечере фактически посмеялся над ней. Она никак не ожидала, что он пришлет ей письмо, напоминающее о том, что он будет в восемь часов, чтобы сопровождать ее и ее родителей на бал к Хаулетту. Виконтесса посоветовала ей отклонить приглашение, но чем больше Эванджелина думала об этом, тем больше склонялась к тому, чтобы проинформировать Коннолла о том, как мало ее интересует его мнение.
Конечно же, она не хотела выйти замуж за слугу. Дворецкий не мог сделать ее виконтессой или графиней. Если в ней говорит корысть, и она хочет мужа с титулом, но не хочет его диктата и не желает выслушивать его неумные высказывания, то пусть будет по сему. Вероятно, самым эффективным способом подтвердить правильность этой точки зрения будет ее согласие принять в следующий раз предложение Редмонда или Дэпни. Но тогда больше никаких удивительных поцелуев со стороны Коннолла Аддисона.
Эванджелина нахмурилась. После того вечера никто из них больше ее не целовал. Доретта закрепила жемчужное ожерелье на шее Эванджелины, и она встала.
— Я не сомневаюсь, что он приедет поздно независимо от везения или невезения, — сказала она, не обращаясь ни к кому конкретно.
— Я не знаю, почему ты приняла его приглашение о сопровождении, — заметила виконтесса, знаком показывая Доретте, чтобы та помогла ей надеть ожерелье с бриллиантом. — У лорда Редмонда великолепная карета.
Признавшись, что она сама не вполне понимает, как это случилось, Эванджелина могла нарваться на нотацию.
— Я не могла отклонить его приглашение, не показавшись грубой, — сымпровизировала она.
— Вероятно, он и твой отец затеют разговор о лошадях, о сигарах, о чем-нибудь еще и оставят нас наедине. Ты знаешь, что лорд Редмонд непременно будет, равно как и лорд Дэпни.
— Лорд Дэпни говорил об этом.
— Ты решила для себя, кого ты предпочла бы? Должна отметить, что у каждого из них есть свои достоинства. — Виконтесса подошла к двери, взялась за ручку и остановилась. — Дэпни обеспечит тебе пожизненное сопровождение, и ты сможешь участвовать во всех общественных или политических союзах. Редмонд, скорее всего, скоро устанет и предоставит тебе возможность посещать любые вечера, которые тебе по душе, и, без всякого сомнения, у тебя будет очень комфортная жизнь, как у богатой вдовы.
Это выглядело несколько корыстным — выставлять смерть в качестве условия комфортной жизни.
— Я не тороплюсь принимать решение, — медленно проговорила Эванджелина. — В конце концов, я не хотела бы ошибиться в выборе.
— Очень мудро с твоей стороны. Увидимся внизу.
— Мисс Манроу, — спросила Доретта, когда виконтесса вышла из спальни. — Если я, конечно, не преступаю границы дозволенного, вы полагаете, что ваш бриллиант проклят?
— Нет. Разумеется, нет. Люди просто распространяли такие слухи, чтобы воры не делали попыток выкрасть их драгоценности.
— Тогда почему вы сняли его в тот вечер?
Почему она сняла? До этого она один раз поцеловалась с Дэпни, и ощущение было вполне приемлемым, хотя и не возбуждающим. В тот вечер, когда происходила дискуссия по Шекспиру, было такое ощущение, словно она поцеловала рыбу. Слюнявый, любительский, ужасный поцелуй. Да, она до этого была за союз с ним, но мысль о том, что бриллиант мог… подтолкнуть его к еще одному предложению, вызвала у нее легкую тошноту. И как только она снимала ожерелье, тут же появлялся Коннолл.
— Я сняла его, — наконец заговорила Эванджелина, поняв, что Доретта продолжает вопросительно смотреть на нее, — желая увидеть, что же произойдет. Ничего, естественно, не случилось, и я забыла, что снимала его.
— Знаете, если бы вы спросили меня, я бы сказала, что он проклят. До того как он появился у вас, вы были настроены на то, чтобы лорд Редмонд сделал вам предложение. А теперь вы думаете не о нем. И это не порадует вашу маму.
— А вот теперь ты преступаешь границы, Доретта, — резко оборвала ее Эванджелина, натягивая белые, по локоть, перчатки. — Ничего не изменилось. Вероятнее всего, я выйду замуж именно за лорда Редмонда. Если я до этого позволю себе один или два поцелуя с очень воспитанным джентльменом, то это дело только мое и никого другого не касается.
— В таком случае я прошу простить меня, мисс Манроу. — Горничная сделала книксен.
Эванджелина встата.
— Ну ладно! Если мои предположения о том, что бриллиант приносит удачу или несчастье тому, кто его надевает, верны, мы выясним это сегодня вечером. Я хорошо знаю, чего мама желает для меня.
Доретта суеверно скрестила пальцы и очертила ими круг. Эванджелина притворилась, что не заметила этого — защита даже от выдуманного проклятия не помешает. Дедовские часы на площадке показывали пять минут восьмого, когда они стали спускаться по лестнице. Она снова задала себе вопрос, почему лорд Роли все-таки хотел обеспечить ей сегодня сопровождение. Насколько она помнила, последние слова, которые она ему сказала, были «уходите прочь» или что-то в этом роде.
Если он собирался воспользоваться возможностью снова подразнить ее за ее план обеспечения будущего, она залепит ему смачную пощечину. Или же снова напомнит ему, что они встретились благодаря тому, что он был пьян и свалился на нее. Если кто и заслуживал того, чтобы над ним посмеялись, то это именно он.
Когда Эванджелина спустилась в холл, кто-то постучал во входную дверь. У нее екнуло сердце, и это ее рассердило. Да, его поцелуй стал дьявольским наваждением, породившим грешные мысли, но ничего другого, говорящего в его пользу, не существовало.
Клиффорд открыл дверь.
— Добрый вечер, — послышался бас Коннолла, после чего в холл шагнул сам маркиз.
— Добрый… — У Эванджелины открылся рот, когда она увидела его.
— Я полагаю, что вы потеряли дар речи от восхищения, — сказал Коннолл, смахивая пылинку с голубого рукава сюртука. — Именно об этом вы меня просили.