Когда мы позже пришли к нему в гости, он в небольшом сарайчике занимался снятием шкуры с убитого тигра — и это был большой страшный зверь.
Закончив свою работу, он предложил мне купить эту роскошную шкуру за 40 рублей. Мне очень хотелось приобрести ее на память, но смутно я понимала, что если я попадусь с этой шкурой, могут быть серьезные неприятности, да и денег у меня было в обрез.
Что поразило меня в его доме — это облик его жены: передо мной сидела породистая, красивая русская женщина-аристократка — и по манере держаться, и по манере говорить, и по тонким классическим чертам лица, изящным тонким рукам с длинными пальцами. К сожалению, нам нужно было уезжать до наступления темноты, а при всех мне как-то неловко было ее расспрашивать на деликатную тему о том, как она попала в эту глушь.
Но я вспомнила, что в первую половину тридцатых годов всех аристократов, не успевших эмигрировать, ссылали именно в район Алма-Аты.
Мои прегрешения
Директивные указания (Д.У.)
Молодому поколению трудно сейчас представить себе, какими ограничениями были обставлены выезды за рубеж советских учёных в пятидесятые годы. Перед выездом всю делегацию вызывали в Центральный Комитет ЦК КПСС, где наряду с пристрастным описанием «опасностей», подстерегающих нас в стране, которую мы собирались посетить, строго обуславливали правила поведения делегатов за рубежом. До середины пятидесятых годов командируемый должен был каждый день являться в посольство и в письменном виде отчитываться о прошедшем дне — где был, с кем встречался, о чём говорили и т. д. Я в этот период не выезжала за границу, но мне об этом многократно рассказывали.
Во второй половине пятидесятых годов каждый делегат должен был представить письменный отчёт руководителю делегации, в обязанности которого входило информировать посольства о текущей деятельности делегации в стране. Согласно «Директивным Указаниям» (Д.У.) поведение делегатов за рубежом было строго регламентировано — запрещалось отлучаться поодиночке ни на прогулку, ни в магазины, ни в кино, ни в театр, а также встречаться один на один с иностранными делегатами. Недопустимым было принимать приглашения домой на ленч или обед — особенно, если приглашали только вас. Велено было не отвечать на случайные попытки заговорить с незнакомцами на улице или в магазинах — особенно, если они обращались к вам на русском языке. То есть ограничивались все возможные человеческие контакты. Крайне строго были сформулированы пункты директивных указаний, касающиеся выступлений в зарубежной прессе, по радио или по телевидению. Такие действия должны были быть известны заранее, согласованы с руководителем делегации и загодя разрешены посольством.
Отдельным пунктом, особо была выделена недопустимость посещения ночных клубов (которые советские учёные так и так посещать не могли — на те мизерные суточные, которые они получали во время этих командировок).
Вскоре после того, как в связи с подготовкой и проведением исследований по программе Международного Геофизического года (МГГ) начались выезды за рубеж — у меня возникли трудности в следовании ряду правил поведения, перечисленных в Д.У. Эти указания утверждались в Академии Наук, а затем в отделе науки Центрального Комитета КПСС. По существу они лишали «послушных» командируемых возможности проявления столь необходимых в организации плодотворного сотрудничества инициативы и установления личных, доверительных отношений. Кроме того, ряд пунктов Д.У. был просто оскорбителен по своему недоверию к самим делегатам.
Первый выезд большой советской делегации геофизиков (несколько десятков человек) состоялся в конце лета 1955 года, на международное совещание по МГГ, проходившее в Брюсселе. Мы не долетели на самолёте авиакомпании САС до Брюсселя, нас высадили в Стокгольме, сказав, что ночь мы проведём в пригородном отеле, так как ряд блоков самолёта требует проверки, а утром полетим дальше. Отель, в который нас привезли, был расположен в тенистом парке с небольшими озёрами. Было ещё светло, но запуганные директивными указаниями, мы не знали, можно ли нам выходить из отеля, не безопасно ли это… Кроме того, ведь это была страна, в которую у нас не было виз…
Однако, усмотрев, что иностранцы, летевшие с нами в самолёте, свободно выходили из отеля, разгуливали по парку, мы постепенно, робко, сперва по одному, выходили в парк, собирались группами, выжидая, что нас остановят и водворят обратно в отель. Спустя некоторое время стало очевидно, что никому до нас нет дела, и вдоволь нагулявшись, мы возвратились в отель, где, по слухам, нас должны были бесплатно накормить ужином. Всей делегацией мы дружно вошли в ресторан отеля, где большинство из нас впервые столкнулись с таким способом самообслуживания, как «шведский стол». Сперва, подойдя к ломящемуся под изобилием яств длинному столу в центре зала, мы очень скромно положили себе на тарелочки немного пищи, оглядываясь друг на друга и примеряясь к порциям, взятым другими. Мы отходили от стола, понимая, что останемся голодными и с чувством неудовлетворённого гастрономического любопытства — ведь так хотелось всё попробовать… Вскоре однако прошёл слушок, передаваемый с уха на ухо, что брать пищу с центрального стола можно не один раз, и тут все бесстыдно менее чем за полчаса «смели» — к крайнему удивлению растерявшегося обслуживающего персонала — почти всё, что на нём было… Получив нагоняй за обжорство от руководства делегации, мы умерили свой аппетит за утренним завтраком, и вскоре уже летели в Брюссель.
Мне не приходило в голову, что у меня будут какие-либо трудности с иностранной речью. Однако одним из самых удручающих впечатлений от этой поездки было неожиданное для меня непонимание быстрой английской речи. В отличие от немецкого и французского, у меня почти не было практики разговорной речи в английском, да и уроков у меня было два-три десятка. Этот язык я практически выучила сама, главным образом потому, что, зная его, можно было зарабатывать деньги переводами научной литературы. (В то время почему-то новинки этой литературы издавались преимущественно на английском языке). Финансовое положение нашей семьи было в то время весьма трудным, так как мой муж, талантливый физик, был уволен с работы и не мог негде устроиться в связи с антисемитской государственной политикой. Поэтому переводы были серьёзной поддержкой. Кроме того, они были такой работой, которая позволяла не отлучаться из дома, то есть не покидать моих маленьких детей, близнецов Катю и Петю.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});