сторону большей физической активности, чем наши ленивые предки — человекообразные обезьяны, предлагает нам ряд интересных выводов о сути биоэнергетики человека, поскольку эволюция действует последовательно, продолжая предшествующие линии развития. Поскольку мы произошли от схожих с шимпанзе человекообразных обезьян (о чем подробнее поговорим ниже), наши древние предки, должно быть, тоже вели относительно малоподвижный образ жизни. Многие линии доказательств позволяют предположить, что человекообразных обезьян естественный отбор специально приспосабливал под необычайно низкий уровень физической активности, помогая им благополучно существовать во влажных тропических лесах. Мы уже видели, что человекообразным приматам за пищей далеко ходить не надо, а их богатый растительной клетчаткой рацион для успешного переваривания требует продолжительного покоя между приемами пищи. Кроме того, из-за приспособленности к лазанью по деревьям как ходоки они из рук вон плохи. По сравнению с большинством млекопитающих, включая человека, типичная особь шимпанзе затрачивает на прохождение расстояния в километр вдвое с лишним больше энергии[68]. Если ходьба настолько затратна в плане расхода энергии, то естественный отбор неизбежно толкает человекообразных приматов как можно меньше транжирить силы, разгуливая по лесам, чтобы их как можно больше оставалось на полезную репродуктивную функцию. Человекообразные приматы приспособлены лодырничать.
Предположим, мы произошли от человекообразных обезьян вроде шимпанзе с их необычайной склонностью к сидячей жизни. Возникает вопрос: почему человек стал намного более физически активным, чем его предки, и как их наследие сказывается на нашем уровне подвижности? Ответ, как мы узнаем из следующих глав, в том, что изменение климата подстегнуло наших предков развить и усвоить необычный, но чрезвычайно успешный для выживания образ жизни: охоту и собирательство, которые требуют значительно большего труда. Охотники-собиратели тратят на высокую физическую активность всего по несколько часов в сутки, но преодолевают 8–16 км в день, перетаскивают добытую пищу и носят на себе детей, по многу часов копают, иногда переходят на бег и выполняют множество других задач, обеспечивающих их выживание. А чтобы наши предки могли кооперироваться, общаться и изготовлять орудия, естественный отбор наделил их крупным и дорогостоящим в плане энергии головным мозгом. Далеко не в последнюю очередь мы эволюционировали в сторону высокой физической активности, чтобы питать энергией нашу уникальную в животном мире и на редкость чрезмерную репродуктивную стратегию.
Энергетически дорогостоящая репродуктивная стратегия охотников-собирателей настолько важна для понимания эволюции физической активности человека, что требует подробного сопоставления энергетических бюджетов человека и шимпанзе. У самки шимпанзе, когда она в двенадцать-тринадцать лет обзаводится отпрыском и начинает кормить его, суточная потребность в энергии составляет примерно 1450 ккал, которые она получает за счет сбора пищи, в основном диких фруктов. Такой бюджет позволяет ей каждые пять-шесть лет рожать по одному детенышу[69]. В отличие от шимпанзе типичной женщине племени охотников-собирателей требуется восемнадцать лет до достижения детородного возраста, а когда она становится матерью, ей в сутки необходимо минимум 2400 ккал, чтобы поддерживать собственный организм плюс выкармливать младенца. Чтобы получать больше энергии, чем самка шимпанзе с детенышем, женщина-мать питается более качественной и разнообразной пищей, в том числе фруктами, орехами, семенами, мясом и зеленью, но только часть всего этого она добывает сама, а остальное ей обеспечивают муж, ее мать и другие члены племени. Более того, благодаря приготовлению части пищи на огне женщина получает больше калорий, чем если бы употребляла продукты в сыром виде[70]. Благодаря этой дополнительной энергии женщина может позволить себе рожать по ребенку не раз в пять-шесть лет (как самка шимпанзе), а чаще, она раньше отнимает от груди малыша и обычно рожает раз в три года. Таким образом, для женщины-матери типично одновременно кормить и растить больше чем по одному ребенку-иждивенцу. Кроме того, для достижения детородного возраста женщине требуется вдвое больше времени, чем шимпанзе, что повышает количество времени и затрат на то, чтобы вырастить каждого отпрыска.
Общий вывод таков: человек эволюционировал в сторону потребления и расходования большего количества энергии, чем шимпанзе. Как мы увидим в следующих главах, за счет того, что мы, люди, ежедневно проходим большие расстояния, копаем, иногда бегаем, готовим пищу и делимся ею, мы тратим больше энергии на повседневную физическую активность, чем шимпанзе, однако наши повышенные в сравнении с ними энергозатраты позволяют нам добывать больше калорий и не только быть более физически активными, но и вдвое чаще приносить потомство. Дополнительно добываемая энергия позволяет нам также иметь мозг большего объема, накапливать в организме больший запас жира и проделывать другие полезные штуки. Но это, как и все на свете, имеет свою цену. Чем больше калорий нам требуется, тем уязвимее мы перед их недостатком. Стратегия охотников-собирателей — очевидное благо для нашего репродуктивного успеха, но она способствует отбору в сторону отказа от растраты калорий на необязательную физическую активность.
Разумеется, эта логика распространяется на весь животный мир. Будь вы человек, человекообразная обезьяна, собака или золотая рыбка, естественный отбор всегда направлен против физической активности, которая растрачивает энергию в ущерб репродуктивному успеху. В этом смысле всем животным надо быть как можно ленивее. Но факты позволяют предположить, что человек гораздо больше не приемлет бесполезную физическую активность, чем другие виды, потому что в ходе эволюции от наших предков с необычайно низким энергетическим бюджетом мы выработали крайне дорогостоящий способ повышения нашего репродуктивного успеха. А при больших расходах каждый сэкономленный грош не лишний.
Ода физической неактивности
Вчера, подъехав к супермаркету, я не раздумывая остановился подождать, когда отъедет другая машина и освободит парковочное место в первом ряду, прямо напротив входа, чтобы не пришлось топать лишние десять метров. Пока я добывал тележку для охоты и собирательства на просторах супермаркета, я укорял себя за леность. А потом вдруг подумал: не становлюсь ли я одним из тех назойливых экзерсистов, кто бесконечно клюет нам мозг (в мой огород камень), убеждая парковаться в задних рядах, чтобы лишний раз пройтись. Как получилось, что нормальное инстинктивное побуждение сэкономить энергию накрепко связалось с грехом лености?
Может, я и ленив, но в религиозном смысле я вне подозрений. Смертный грех праздности происходит от латинского acedia, что означает «небрежность, беззаботность». В понимании раннехристианских философов, например Фомы Аквинского, праздность не имела ничего общего с физической леностью, а истолковывалась как своего рода духовная апатия, отсутствие интереса к миру. Если руководствоваться этим