Но, утверждая эту теоретическую возможность (к тому же без учета кули), я крайне далек от неоправданно оптимистичной оценки перспектив на успех. Прежде чем мы попрощались, я задал Буллоку такой вопрос: «Каковы шансы, что данный отряд сможет подняться в текущем году?» После тщательного размышления он ответил: «Пятьдесят против одного». Его ответ выразил и мои ощущения. Возможно, теперь, на большем расстоянии от горы, я настроен более оптимистично. Если найдутся люди, готовые год за годом осаждать Эверест, я верю, что он в конце концов покорится. Но для каждой отдельной экспедиции шансы на успех и в самом деле невелики. Я надеюсь, что проверенные временем принципы «Альпийского клуба» будут соблюдаться на Эвересте не меньше, чем на других горах. Альпинисты, конечно, всегда идут на риск, но их опыт показывает, что в некоторых случаях следует à priori[174] отказаться от дальнейшего подъема. Например, отряд из двух человек, взбирающихся на вершину, где каждый настолько изможден, что уже не сможет помочь товарищу, – это громкий материал для прессы. Но такое безрассудство вызвало бы порицание с точки зрения разумности. Если кто-то заболеет в самом высотном лагере, он должен спуститься оттуда с надежным сопровождением, и как можно скорее. Даже если это случится в кульминационный день экспедиции. И кули, изможденным переноской грузов, нельзя позволять спускаться самостоятельно. При переутомлении они теряют компетентность, и за ними нужно как следует присматривать. Мы должны учитывать эти сложности и нужды. Но я полагаю, что, если честно и справедливо взвесить все условия и обстоятельства, от которых зависит подобная экспедиция, придется сделать вывод: шансы на успех для любого отдельного отряда воистину невелики.
* * *
Зачитано на совместном заседании Королевского географического общества и «Альпийского клуба» 20 Декабрь 1921 года. Опубликовано под названием «Гора Эверест: Разведка».
Альпийский журнал. Том 34, стр. 215 и далее.
Глава шестая. Черные скалы
Разведка горы Эверест, 1921 год
Северный подход
Факт, что самая высокая гора в мире привлекла внимание еще в 1850 году, уже стал достоянием истории. Когда мы отправились в наши путешествия в 1921 году, о ней уже кое-что было известно с точки зрения геодезии; это была триангулированная[175] вершина с указанием местоположения на карте. Но с альпинистской точки зрения почти ничего не было известно. Гору Эверест видели и фотографировали с разных точек хребта Сингалила[176], а также из Кхампа-Дзонга[177]. На этих фотографиях можно кое-как разглядеть, что снег лежит на верхней части восточного склона под не слишком крутым углом, в то время как длинный гребень, окаймляющий этот склон с севера, плавно спускаясь, уходит на значительное расстояние. Но общий угол, образуемый на большой вершине расстоянием между двумя этими самыми удаленными друг от друга точками обзора, составляет всего 54°. Северо-западные склоны горы никогда не фотографировали, и об ее нижних частях ничего не было известно. Вероятно, наиболее ценный для альпиниста дальний обзор открывается с Сандакфу[178], поскольку с этой вершины можно увидеть гигантские пропасти на южной стороне великой горы, – так что нам не нужно сожалеть о том, что доступ в этом направлении закрыт по политическим причинам.
Настоящая разведка началась в Кхампа-Дзонге, не менее чем в двух милях отсюда, и вследствие несчастий, которые, вероятно, не забыл читатель, в силу необходимости была поручена мистеру Г. Г. Буллоку и мне, единственным представителям «Альпийского клуба», оставшимся в настоящее время в экспедиции. Может показаться иронией судьбы, что на следующий же день после печального события – смерти доктора Келласа[179] – мы испытали странный восторг, впервые увидев Эверест. Было прекрасное раннее утро, когда мы поднимались по голым склонам над нашим лагерем, возвышающимся за старым суровым фортом, который сам по себе является необычайно эффектным зрелищем. Мы поднялись примерно на 1 000 футов, остановились, обернулись и увидели то, ради чего сюда и прибыли. Две великие вершины с западной стороны невозможно было не узнать: та, что слева, наверняка Макалу[180] – серая, суровая и в то же время, бесспорно, грациозная; а другая, справа, – кто бы мог усомниться в ее сущности? Это был колоссальный белый клык, выросший из челюсти мира. Мы не вполне ясно могли рассмотреть очертания горы Эверест из-за легкой дымки вдали; это обстоятельство вносило нотку таинственности и величия. Мы были уверены, что самая высокая из гор нас не разочарует. И мы узнали один очень важный факт: нижние части горы скрыты грядой более близких к нам гор, четко показанной на карте. Эта гряда, простирающаяся на север от Нила-Ла, теперь называлась хребтом Гьянгкар, но все, что было видно вблизи Эвереста за ней, можно было различить по разнице в тоне. Мы были уверены, что один большой скалистый пик, виднеющийся немного левее Эвереста, должен относиться к его ближайшему рельефу.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
По мере продвижения на запад от Кхампа-Дзонга мы неизбежно теряли Эверест из виду. Через несколько миль даже его вершина была скрыта от нас хребтом Гьянгкар, и мы, естественно, начали гадать, нельзя ли подняться на одну из этих ближайших вершин – с них, несомненно, должен открыться чудесный вид. Я надеялся, что мы пересечем хребет по высокому перевалу, а тогда было бы несложно подняться на какое-нибудь возвышение рядом с ним. Но в Тинки[181] мы узнали, что наш маршрут будет пролегать в ущелье к северу от гор, где река Яру прорезает себе путь с востока, впадая в Арун[182].
Ранним утром 11 июня мы с Буллоком выдвинулись из Гьянгкар-Нангпа[183], расположенного у подножия скалистой вершины высотой более 20 000 футов, и продолжили спуск по ущелью. Это было чудесное утро, и в кои-то веки у нас появились вполне проворные животные, на которых можно ехать верхом. Нам повезло выбрать верное место для перехода вброд через реку, и мы были в прекрасном настроении. Как могло быть иначе? С тех пор как мы потеряли Эверест из виду, горы Гьянгкара заслоняли нам обзор горизонта на западе. День за днем, по мере нашего приближения к ним, наши мысли все больше и больше фокусировались на том, что лежало за ними. На дальней от нас стороне простиралась новая горная местность. Скоро великая река Арун раскроет свои тайны, и мы снова увидим Эверест, почти вдвое сократив расстояние до горы. Из-за формы ущелья мы до последнего момента не могли утолить наше любопытство. Перейдя поток, мы двинулись по пологому краю его правого берега, и вздымающиеся над нами скалы вывели нас к выходу из ущелья, почти смыкаясь вокруг него. Затем через минуту мы оказались на краю широкой песчаной котловины, причудливыми волнами тянущейся к далеким холмам. Здесь были песок и бесплодные холмы, как и раньше, но с одним отличием – мы увидели длинную долину Арун, идущую на юг, сквозь Гималаи, и ее западный рукав, по которому нам предстояло следовать к Тингри. И там были следы более древних русел рек и странных внутренних озер. На мой взгляд, это был пустынный пейзаж. Не было видно ни цветов, ни каких-либо признаков жизни, кроме нескольких чахлых кустов утесника на ближайшем склоне холма и участков жесткой коричневой травы, а единственными местными «жилищами» были сухие нерукотворные руины. Но, каким бы мертвым ни было окружение, наш интерес был жив.