Читать интересную книгу Двойник китайского императора - Рауль Мир-Хайдаров

Женитьба на Востоке -- дело тонкое. Пулат не кинулся сломя голову на предложение -- а вдруг отказ, какой удар по авторитету! -- но прибегать к чужой помощи не стал. Побывал два-три раза в Доме культуры, где работала Миассар, и, хотя ни о чем личном они не говорили, девушка по-няла, что неспроста стал наведываться секретарь райкома и не очаг культуры -- главный объект его забот.

-- Здорово выиграл наш Дом культуры, когда вы стали за мной ухаживать, -- шутила потом не раз жена, хотя, по европейским понятиям, редкие наезды вряд ли можно считать ухаживанием, но в ее памяти это осталось именно так.

Неизвестно, как долго длилось бы такое ухажи-вание, если бы Миассар однажды не пришлось сроч-но позвонить Пулату Муминовичу. Готовила она зал для партийной конференции, и потребовалось срочное вмешательство райкома. Вопрос она решила быстро, и, когда уже собиралась положить трубку, Пулат Муминович вдруг, волнуясь, спросил:

-- Миассар, вы пошли бы за меня замуж?

-- Вы что, все вопросы решаете по телефону? -- не удержалась Миассар.

Пулат на миг опешил. Он не ожидал, что она будет подтрунивать над ним, но быстро понял, что спасет его только шутка:

-- Да, конечно. А вам не нравится кабинетный стиль ухаживания? Говорят, сейчас доверяют судьбу компьютерам, брачным конторам, а я хотел обой-тись лишь телефоном.

-- Ах, вот как, значит, действуете в духе времени, шагаете в ногу с прогрессом, -- смеется Миассар. -- Если пришлете сватов как положено, я подумаю: мне кажется, у вас есть шансы... -- ответила она кокетливо и лукаво улыбнулась -- она ждала его предложения.

Скоро они сыграли нешумную свадьбу. Позд-равляли их родня и близкие знакомые -- вторые бра-ки на Востоке не афишируют. И новая семья у Пулата Муминовича оказалась удачной: жили они с Миассар дружно, и где-то в душе он считал, что секрет его моложавости, энергии кроется в молодой жене. Ему всегда хотелось быть в ее глазах сильным, уверенным, легким на подъем человеком, а уж ве-селостью, самоиронией он заразился от Миассар; раньше он не воспринимал шутку, считая, что она всегда некстати должностному лицу.

Росли у них два сына, погодки, Хусан и Хасан; сейчас они отдыхали в Артеке.

-- Я очень рада, что у вас сегодня хорошее на-строение, -- говорит Миассар, наливая мужу чай, -- всю неделю приходили домой чернее тучи. Трудные времена для начальства настали: обид у народа на-копилось много, вот и спешат выложить, боятся не успеть высказаться и от торопливости в крик срываются, а многие за долгие годы немоты, как я вижу, и по-человечески общаться разучились.

-- Да, в эпоху... -- Пулат на миг запнулся.

-- Гласности, гласности, -- напоминает Миассар мужу и тихо смеется. -Не можете запомнить это слово, а пора бы, четвертый год идет перестройка, а вдруг где-нибудь на трибуне позабудете -- там ни-кто не подскажет. Не простят...

-- Не забуду, я с трибуны только по бумажке читаю, -- отшучивается Махмудов.

Но шутка повисает в воздухе -- ни Миассар ее не поддерживает, ни сам Пулат не развивает.

-- Перестройка... гласность... -- говорит он незло-биво после затянувшейся паузы и задумчиво про-должает: -- Я кто -- я низовой исполнитель, камешек в основании пирамиды, винтик тот самый, и мне говорили только то, что считали нужным. Всяк знал свой шесток. -- Он протягивает жене пустую пиалу и продолжает: -- Я-то вины с себя не снимаю, только надо учесть -- ни одно мероприятие без указания сверху не проводилось, все, вплоть до мелочей, согласовывалось, делалось под нажимом оттуда же, хотя, как понимаю теперь, с меня это ответствен-ности не снимает.

Я что, по своей инициативе вывел скот в личных подворьях, вырубил виноградники, сады, запахал бах-чи и огороды и засадил в палисадниках детских садов вместо цветов хлопок? Я ли держу сотни тысяч горожан до белых мух на пустых полях? Я ли травлю их бутифосом? От меня ли исходят эти слова: нельзя, нельзя, не положено, не велено, запретить?

-- И от вас тоже, -- вставляет Миассар, но Пулат ее не слышит, он весь во власти своего горестного монолога: прорвалось...

-- А для народа я -- власть, я крайний, с меня спрос, я ответчик, впрочем, как теперь вижу, и сверху на меня пальцем показывают: вот от кого перегибы исходили.

-- Что и говорить, рвением вас Аллах не обде-лил, -- снова вставляет Миассар.

Но Пулат опять пропускает ее колкость мимо ушей, главное для него -выговориться, не скажет же он такое с трибуны, пользуясь гласностью.

-- Да, мы не хотим быть винтиками, -- горячится Миассар, -- но вы не вините себя сурово, наш рай-он -- не самый худший в области, и вы один-един-ственный остались из старой гвардии на своей дол-жности после ареста Тилляходжаева, значит -- новое руководство доверяет вам.

Пулат долго не отвечает, но потом улыбается и говорит:

-- Извини, что втравил тебя в такой разговор, не мужское дело плакаться жене, а за добрые слова спасибо. А виноват я, наверное, во многом, и хо-рошо, что не впутывал тебя в свои дела.

-- И зря, -- перебивает его жена. -- Разве я не го-ворила, что не нравится мне ваша дружба с Анваром Тилляходжаевым, хотя он и секретарь обкома. Прах отца потревожил, подлец: десять пудов золота прятал в могиле, а в народе добрым мусульманином, чтя-щим Коран, хотел прослыть, без молитвы не садился и не вставал из-за стола, святоша, первый комму-нист области...

Пулат вдруг от души засмеялся -- такого долгого и искреннего смеха Миассар давно не слышала. Смех мужа ее радует, но она не понимает его при-чину и спрашивает с обидой:

-- Разве я что-нибудь не так сказала?

-- Нет, милая, так, все именно так, к сожалению. Просто я представил Тилляходжаева: если бы он мог слышать тебя, вот уж коротышка побесился -- ты ведь не знала всех его амбиций.

-- И знать не хочу! Для меня он пошляк и двуличный человек, оборотень. Я ведь вам не рассказывала, чтобы не расстраивать. Когда я возила нашу районную самодеятельность в Заркент, глянулись ему две девушки из танцевального ансам-бля. И он подослал своих лизоблюдов, наподобие вашего Халтаева, но я сразу поняла, откуда ветер дует, да они по своей глупости и не скрывали этого, думали, что честь оказывают бедным де-вушкам, -- так я быстренько им окорот дала и при-грозила еще, что в Москву напишу про такие художества. В Ташкент писать бесполезно -- там он у многих в дружках-приятелях ходил, хотя, наверное, при случае самому Рашидову ножку под-ставил бы не задумываясь.

-- Были у него такие планы, -- подтверждает Мах-мудов и вдруг смеется опять. -- А ведь он с первого раза невзлюбил тебя, говорил: на ком ты женился? А я отвечал: не гневайтесь, что не рассыпается в любезностях, как положено восточной женщине, мо-лодая еще, никогда не видела в доме такого боль-шого человека...

-- А я и не знала, что вы такой подхалим, -- улыбается Миассар; она видит спесивого коротышку в гневе рядом с рослым и спокойным мужем. -- Он меня раскусил сразу, а я -- его. Значит, мы оба оказались мудры и проницательны, так почему вы пользовались только его советами? -- спрашивает Миассар и заглядывает мужу в глаза.

-- Я однажды послушал тебя, -- отвечает Пулат, любуясь женой.

-- И что же?

-- Ну и притвора, вроде не помнишь. Выговором с занесением в учетную карточку за непонимание момента отделался.

Она знает, о чем речь, и говорит:

-- Я думаю, лучше иметь выговор, чем зани-маться пустым делом. Разве вам сразу не была понятна глупость надуманного почина? Разве вы сожалеете, что поступили по-своему, не пошли на поводу у обкома?

-- Хитрая, -- Пулат ласково треплет жену по щеке.

И вспоминается ему давний случай -- он тогда только женился на Миассар. В то время со страниц республиканских газет, журналов, с экранов теле-визора не сходило имя Турсуной Ахуновой, знатной женщины, "командира хлопкового корабля" -- так во-сторженно писали журналисты о женщине за рулем хлопкоуборочного комбайна. Имя это, и заслуженно, оставило след в хлопковой республике... Но кому-то из руководителей Узбекистана увиделось что-то романтическое в женщине за рулем комбайна, и был брошен клич: "Девушки, за штурвалы "голубых ко-раблей"!" Наверное, запоздало, через сорок лет, ре-шили поддержать почин Паши Ангелиной. И как по волшебству появились повсюду школы механи-заторов, и стали свозить туда из кишлаков девушек на ускоренные курсы. Вновь газеты запестрели снимками, теперь уже групповыми, и каждый район почему-то норовил отобрать самых статных и кра-сивых, словно для конкурса красоты. Когда подобная директива дошла до Пулата Муминовича, он решил, что с курсами ему поможет Миассар, -- возле нее, в Доме культуры, вся молодежь района крутилась.

Но Миассар сказала: "Я вам в зряшном деле не помощница", и, горячась, пояснила: "На шести-десятом году советской власти женщину -- на ком-байн? В республике, где каждый третий мужчина не работает, -- зачем? Красивое мероприятие? Жен-ское ли дело работать на трясущемся, ломающемся каждые два часа комбайне, среди отравленных вреднейшим ядом -- бутифосом -- полей? И куда только наши горе-медики смотрят? Ведь женщина прежде всего мать... Нет, на меня не рассчитывайте, я отговаривать девушек буду".