это было, влетевшее у меня за спиной в дверь, мне было неизвестно. Я любезно раскланялся застывшей истуканом в приёмной секретарше, и вышел.
Представляю, сколько «приятных» слов услышит пока ещё адвокат Воскресенская от главврача клиники, когда та лишится своего бизнеса. Но именно так и бывает, когда в угоду влиятельного клиента начинают забывать о врачебной этике, да и вообще теряют берега. Но это уже были не мои проблемы. Мне и своих хватало.
Правда, от этого разговора просто так не получилось отмахнуться и выкинуть из головы.
«Я был не только слеп, но и глуп?» – скрёб я бороду, направляясь с офис. Что-то не нравилась мне эта фраза Татьяны Владимировны. Что значит «слеп»? Чего, чёрт подери, я не увидел?
И почему она не защищалась? Взяла на понт. Верю. Я был так расстроен из-за Янки, что не особо и отказывался. Но не могла она, опытный, матёрый адвокат, наехать, не имея в рукаве доказательств или весомых аргументов. Значит, приберегла их на будущее? Ждала мой первый ход? Чего-то выжидает или что-то не срослось?
Может, рассчитывала на дочь, а та отказалась идти в полицию?
Нет, Янка ради неё инкубатором готова была стать, согласилась бы на всё ради матери. Или не на всё? Или вообще не в этом дело?
Янка. И где-то в груди опять заныло, когда два дня спустя я шёл длинными коридорами в свой кабинет и снова вспоминал как она была здесь со мной.
Мой Зверёк. Господи, как же я по ней скучал. Как, чёрт побери, это вообще происходит? Что вот жил человек, что-то делал, куда-то ходил, бегал, летал. Кого-то трахал. Кому-то звонил. И всё как-то шло и шло, не принося ни особых радостей, ни хлопот. А потом вдруг раз… и всё завертелось вокруг неё. Всё о чём я думал, что делал и чего хотел, всё вдруг стало ради неё.
Я думал, это чувство вины. Думал, покаюсь перед ней, ведь я без балды, честно переживал, и пройдёт. И ведь она искренне простила, видел, что не держит зла. Но не прошло.
Думал, это клокочет в груди чувство несправедливости. Помогу неулыбчивому человечку. Поставлю на место зарвавшуюся мамашу. На работу устрою. Восстановлю хоть немного справедливость и отпустит. Не отпустило.
И о том, каково будет мне видеть её каждый день рядом, когда предложил ей эту работу, я ведь подумал в последнюю очередь. Но хрен с ним, ей то нравится, хоть мне и тяжко. Я же сказал, что её проблемой это не станет.
Ну и какие ещё найти причины? Что она так и осталась загадкой?
– Рома, что значит, ты ни хрена не выяснил? – ударил я ладонями по столу и нагнулся к безопаснику. – Чем вы вообще занимались? Где, блядь, ответы на мои вопросы? По херу мне, что было потом. Я хочу знать, что было «до». Кто её отец? Как он погиб? Почему эта кукушка восемнадцать лет с дочерью не общалась? Неужели я должен вам объяснять, как это делается? Они прожили с бабкой всю жизнь в одном месте. И я тебе всё, что она рассказала, уже передал.
– В том-то и дело, Арман, – и не дрогнул невозмутимый безопасник, – если бы это было так просто. В архивах ничего нет. Квартира сгорела, едва девчонка оттуда выехала. Соседей давно не осталось. Дом и так был аварийный, никто кроме них, считай, не жил. А ей даже удалось квартиру сдать, за копейки, но нашлись жильцы. Только после пожара там никого и ничего не осталось. Ни фотографий. Ни друзей. Ни знакомых. А что касается матери…
– Да с матерью и так всё ясно, – выдохнул я. – Срать эта Воскресенская хотела на дочь. Ей свою личную жизнь надо было устраивать. Шутка ли, только официальных три мужа. А тут такая обуза. А теперь ещё и конкуренция. Она притащила девчонку только потому, что решила использовать. Про неё уже забудь. Про отца мне её выясни.
И уже по дороге домой я неожиданно вспомнил, что ещё мне не понравилось в разговоре с мадам Воскресенской. Вот эта её фразочка, что девственницы – полезно для потенции.
Что-то больно часто я её слышал за последние несколько дней. Сначала губернатор. Теперь она. Сейчас такое мракобесие в тренде или что?
Я даже решил порыться в интернете на всякий случай, придя домой. Но у квартиры меня ждал сюрприз.
Глава 17. Арман
– Приветики! – отделилась от стены Карина, известная публике под фамилией Солод. В тёмных очках, кепке, капюшоне – в этот раз о конспирации она позаботилась как никогда, раз стояла во всём этом «маскараде» даже в подъезде.
– И тебе не хворать, – раздумывал я, впускать ли её. За то, что не позвонила, её тоже не мешало бы проучить. Но, честно говоря, видеть я её в принципе больше не хотел, так к чему продлевать «агонию». Я демонстративно достал телефон, а не ключи. – Давно ждёшь?
– Час, – пожала она плечами.
– Звонить не пробовала?
– Хотела сделать тебе сюрприз.
– А я говорил, что люблю сюрпризы? – ни звонков, ни сообщений от неё не было, и я всё же достал ключи.
– Арман, ну чего ты злишься? – обняла она меня сзади, пока я колдовал над замком. – Я соскучилась.
В нос резанул запах свежей уборки, чистоты и моющего средства, которым пользовалась моя уборщица. А в этой девственной генеральной чистоте, что она наводила раз в неделю, я любил проводить время в одиночестве.
– Скучаешь ты по своему сыну, которого видишь редко, потому что живёт он у бабушки, – был я настроен глубоко скептически на счёт чувств певички, – а ко мне приходишь сама только когда тебе что-то надо. Сколько?
– Ну, что ты с порога сразу про деньги, – надула она губки. Редкий случай на нашей эстраде, но нормальных размеров губки, красивой формы от природы, не обезображенные силиконом. – Давай, ты в душ, а я принесу нам что-нибудь перекусить в спальню. Твоё любимое. Или хочешь минетик? Глубокий, с душой? – невинно хлопала она густыми наращёнными ресницами. – А потом уже, может быть, и поговорим. Или