Читать интересную книгу Восток — дело тонкое: Исповедь разведчика - Вадим Сопряков

И действительно, через несколько месяцев появилась информация о том, что Терешкова беременна, а затем, позднее, весь мир узнал имя первого ребенка космонавтов. А я приобрел в лице Жака настоящего врага на всю оставшуюся жизнь.

Действительно, Жак оказался прозорливее многих присутствовавших на том приеме в далекой жаркой Бирме. Он своим французским чутьем, усиленным профессиональными качествами, уловил, что в организме В. Терешковой зарождается новая молодая жизнь. Даже наши врачи еще не знали, а возможно, знали, но под страхом жестких кар не говорили об этой новости, так как Терешкова была еще незамужней. Естественно, по нашим этическим нормам такое положение первой женщины-космонавтки являлось не чем иным, как земным грехом. Не говоря уже о космическом.

Словом, я потерял, возможно, настоящего друга среди французов. Если Жак прочтет эти мои сегодняшние признания, то я приношу ему самые искренние извинения за срыв принадлежащей ему по праву сенсации на международном уровне. Прости меня, Жак, я вынужден был тогда так несправедливо поступить с тобой. Но я был разведчиком, оберегал покой космонавтов, и я был мужчиной, защищал честь соотечественницы.

Между тем заканчивался четвертый год моей работы в Бирме. Я полагал, что могу быть довольным удачным стартом моей разведывательной карьеры — освоил агентурную работу (работа с людьми получалась); добился конкретных результатов в вербовочной работе (провел первую в своей жизни вербовочную беседу, и мой новый агент воспринял ее как результат долгого и полезного совместного труда); почувствовал, что могу работать по основной проблеме нашей деятельности — по ГП, «мои американцы» видели во мне друга и товарища и доверяли мне; хорошо освоил оперативную работу — проведение конспиративной связи с агентурой и перспективными разработками, проверка на наличие за собой наблюдения; приобрел опыт общения с иностранцами, мои знакомые не уходили от развития отношений со мной в неофициальной «домашней» обстановке.

Пришел срок, и мы всем семейством вернулись домой на Родину с чувством выполненного долга.

Индия

Пробыв некоторое время на Родине после возвращения из Бирмы, мы вновь всей семьей отправились в очередную командировку. Наш путь лежал в прекрасную страну — Индию.

Время, которое я проводил дома, оказалось для меня печальным — пришлось хоронить отца. В общем-то здоровый человек, умер от банальной операции по поводу аппендицита. Правда, аппендицит в какой-то момент вдруг оказался отягощенным перитонитом, и врачи не смогли спасти его. Тяжело я переживал утрату, но жизнь продолжалась, и надо было делать дело.

К нашему удовольствию, в Индии мы встретили многих своих знакомых еще по первой командировке в Бирму. Здесь уже работали Вадим и Танечка Даниловы. Вадим Иванович руководил большим коллективом ССОД. Была тут и французская пара де Бувэ. У них появился сын, прекрасный, как все маленькие дети, Гаспар. Перед Индией французы побывали в Китае и потом делились с нами своими впечатлениями об этой стране. Были в Индии и некоторые бизнесмены, которых я встречал в доме бирманского ирландца. Таким образом, задел, сделанный в одной стране, помог быстрее влиться в общественную жизнь новой для меня страны. А это очень важно, когда на новом месте есть хорошие, добрые знакомые и друзья, они способствуют быстрее, без особой раскачки, включиться в работу по освоению местной обстановки.

Индия своими масштабами, бурной, кипучей жизнью поразила меня. Наша первая любовь — Бирма была по сравнению с ней такой тихой, спокойной небольшой провинцией.

Советско-индийские отношения были безоблачными, как само сине-голубое индийское небо в сухой сезон. Индира Ганди, как и ее предшественник Лал Бахадур Шастри, твердо и последовательно выступала за развитие всесторонних отношений с нашей страной. В общем, был расцвет индийско-советской дружбы — «Хинди-рус бхай, бхой!» — «Да здравствует индийско-советская дружба!»

Правда, в самой Индии обстановка была не совсем спокойной. Уже назревала конфронтация с Пакистаном, поднимался Восточный Пакистан, но война была еще далеко впереди.

Индийский народ тепло воспринимал советских представителей, был дружелюбен и гостеприимен. И мы верили в уже сложившийся миф об особом миролюбивом, ненасильственном характере индийского общества и его культуры. Миролюбие индийского народа стало общепризнанным штампом, а хитроумные индийцы умело подпитывали это мнение, отмечает Шебаршин в своей книге «Рука Москвы».

Но когда реально сталкиваешься с индийской действительностью, то этот миф улетучивается. Индийцы ничуть

не миролюбивее и не воинственнее любого другого народа, их отвращение к насилию представляет собой интеллигентную выдумку. Жизнь в Индии жестока к тем, кого она не милует и в других странах, — к неимущим, к национальным меньшинствам, к чужакам, к слабым вообще.

Не питает отвращения к насилию и индийская политика на всех уровнях и во всех направлениях. Война для Индии такое же продолжение политики, как и для любого другого государства. Моральные устои, общечеловеческие ценности, философия ненасилия, идеи миролюбия и гуманизма никоща не фигурировали в реальной политике индийского руководства. Трезвый расчет, прагматизм, строгий учет государственных интересов — таков стержень индийской политики, замаскированный гирляндами цветов, ворохами философских трактатов. Умение индийцев добиваться своих целей не может не вызывать уважения и даже белой зависти. Так оценивал Индию, ее политику, устои, традиции Леонид Шебаршин.

Справедливость этого заключения я почувствовал на собственной шкуре с первых же дней пребывания в Индии. Здесь я познакомился с работой наружного наблюдения местной контрразведки, почувствовал «дыхание» агентуры из местных граждан. Все они следили в меру своих сил и возможностей за каждым моим шагом, за каждым контактом с индийскими гражданами и иностранцами, пытаясь выяснить и по возможности помешать моей работе и действиям. Меня часто сопровождали автомашины «наружки», когда я выезжал в город и за город. Любопытные местные граждане знакомились со мной, общались и пытались собрать нужную для кого-то информацию обо мне и моих знакомых. Шла обычная работа и жизнь, борьба разведки и контрразведки. Я понимал, что мои «друзья» из ЦРУ и СИС проинформировали местную контрразведку о своих догадках в отношении меня, о возможной моей принадлежности к КГБ.

В общем, я все больше приобретал опыт работы под неусыпным оком противника, в постоянной бдительности, продумывании и взвешивании каждого своего шага заранее. Такова жизнь разведчика.

Резидентура КГБ в Индии была больше, чем в Бирме. Руководил ее работой талантливый разведчик, энергичный, всегда полный новых идей и задумок Дмитрий Александрович Ерохин. Находясь еще в Центре, я выяснил, что Ерохин и был тем майором, из-за которого начальник отдела Старцев, как должен помнить читатель, был вынужден проводить со мной при приеме в отдел не совсем приятную повторную беседу о меньшей должности. Ерохин своей активной личной работой в «поле», нацеленной на успех, горячим желанием сделать порученное дело как можно качественнее подавал отличный пример своим подчиненным. И весь коллектив резидентуры был слаженным, четким и работоспособным механизмом, действовал уверенно и успешно, без каких-либо сбоев. Я уверен, что это была одна из лучших резидентур нашей разведки в то время, которая вела боевую, наступательную работу по всем фронтам. Успех сопутствовал Ерохину, коллектив его уважал и любил за заботу о каждом подчиненном. Но он был жестким и требовательным руководителем, и это также способствовало успешной работе всего коллектива и каждого разведчика в отдельности. Все были увлечены выполняемым делом, трусов и лентяев среди нас не было.

В подтверждение своей мысли о передовых позициях делийской резидентуры хочу привести только один факт — эта резидентура воспитала в своих рядах двух будущих начальников Внешней разведки — Леонида Шебаршина и Трубникова. А основу такой работы резидентуры заложил Дмитрий Ерохин, самый молодой в свое время генерал. Не чета Калугину.

Свою работу в Индии я начал, как и в Бирме, с заведения полезных и нейтральных знакомых и связей. Это диктовалось и активностью работы местных спецслужб. Нужно было показать контрразведке часть своих контактов, отвлечь ее внимание на мои второстепенные связи. Недооценивать возможности местных спецслужб было бы неправильно. Естественно, в повышенной активности есть свой риск, но в моем случае это объяснялось тем, что я недавно прибыл в Индию, полон энергии и желания ближе познакомиться с жизнью дружественной страны.

Я вступил, памятуя бирманский опыт, в делийский яхт-клуб. Располагался он на берегу реки и был далеко не таким прекрасным, как рангунский. Но польза от него тоже была. Позднее я, с разрешения резидента, вступил в богатый Джимхана клуб. Членами этого общественного клуба были богатые индийский граждане, правительственные чиновники всех рангов, члены дипкорпуса. Клуб действовал регулярно, его члены проводили там деловые встречи, отдыхали, занимались спортом. При клубе имелись замечательные индийские травяные теннисные корты, созданные еще при англичанах. Рекомендации для вступления в этот клуб мне дали несколько богатых бизнесменов, моих знакомых еще по Бирме. Были уже и у меня