Короче говоря, Крекинг-завод оказался ненужным, и после того, как с него смонтировали все ценное оборудование и бросили тут же около стен ржаветь, он долгое время стоял пустым и заброшенным призраком, гигантским памятником погибшим строителям. И по ночам только совы, свившие себе гнезда под его высокими сводами, нарушали своим криком могильную тишину каменной громады.
Так простоял он десять лет. В 1948 году в Орешниковском районе стали организовывать МТС, и Столбышев для него захватил пустующее здание завода. Несколько месяцев Подколодный не замечал вторжения на свою территорию, но потом акт агрессии был обнаружен и началась тяжба. Столбышев в области доказывал, что Крекинг-завод, построен из расчета на ресурсы Орешниковского района, значит, он принадлежит ему. Подколодный доказывал, что завод построен на земле его района и, значит, он принадлежит ему. Область же в равной степени относилась к требованиям обеих сторон. Она с легким сердцем выдавала обеим сторонам любые бумажки и каждая бумажка, выданная Столбышеву, аннулировала бумажку, выданную Подколодному, и наоборот. Главная сила была в датах принятых в области решений, противоречащих своим же прежним решениям. Долголетняя война районов проходила с переменным успехом. Но Орешниковская МТС, превратив Крекинг-завод в крепость, еще ни разу ее не сдавала. Иногда осады длились месяцами. Подколодный разрушал и сжигал мост через ров в Орешниковский район. Осажденные голодали и терпели недостаток в питьевой воде, машины МТС не выходили на уборку и сев, но под командой доблестного директора Гайкина закаленный в боях коллектив не сдавался. Вот и сейчас Подколодный шел в атаку на твердыни МТС.
Вскоре после того, как в МТС пробили боевую тревогу, по дороге из чахлого леса на выжженное поле выехала головная походная застава Подколодного: две полуторатонки, груженые милиционерами. За ними на джипе ехал сам Подколодный с районным прокурором. За ними следовала еще одна полуторатонка с партийными работниками и там же находился, случайно приблудившийся в Демьяновский район, штатный агитатор обкома. Его накачивали водкой, щекотали под мышками и для злости давали закусывать несоленым хреном. Согласно генеральному плану он должен был сыграть роль осадного тарана. Дальше в наступающей колонне шли тракторы, комбайны, сеялки, веялки Демьяновской МТС, кои должны были моментально вселиться в освобожденный завод и занять там оборону.
Но не дремал и доблестный защитник товарищ Гайкин. Прочные дубовые ворота усадьбы МТС раскрылись и из них выехали лазутчики на юрком форде 28-го года. Бесстрашно подлетев к противнику, они метнули в него привязанными к камням бумажками и, лихо повернув, на полном ходу въехали в ворота. Ворота с треском захлопнулись. Рассчет опытного Гайкина оправдался. Пока Подколодный читал старые решения обкома, привязанные к камням, Гайкин бросился к телефону звонить в райком и обком. Но телефон безмолвствовал: не менее опытный Подколодный еще в самом начале наступления приказал перерезать провода. Осажденные очутились в тяжелом положении. Гайкин, на ходу призывая всех умереть, но не сдаваться, выбежал на стену и из-под руки посмотрел на полчища подколодинцев.
— Пустите в них копией решения обкома и облисполкома за номером 2148! — скомандовал он и, прыгнув со стены — там было уже опасно, прильнул к амбразуре.
Выброшенную бумажку наступающие даже не подняли с земли. Враг подошел к воротам и остановился.
— Выселяйтесь! — разорвался криком, как бомба, Подколодный.
— Согласно решению обкома и облисполкома за номером 2157 — вон из здания!!!
— А я этому решению не подчинюсь. Мне Столбышев хозяин, с него и требуй! — парировал Гайкин.
— Плюю я на Столбышева! Я здесь хозяин! Выселяйтесь, а то хуже будет!
— Я требую подчинения закону! — в тон Подколодному зарычал прокурор.
— Мне Столбышев закон!
— Что твой Столбышев, где он?! Месяц назад, когда мы его захватили живьем при переходе границы, он у меня чернила пил и клялся освободить Крекинг-завод. Так где же он сейчас?!
— После этого мы получили еще три решения…
— А ты чернила у меня еще не пил?!
— Вот, поговори мне, — отвечал мужественный Гайкин, — поговори… Подхватим арканом, тогда узнаешь, где раки зимуют!
— Прррокурор!!! Запишите оскорбления, нанесенные…
— У-у-у-у! У-у-у-у! У-у-у-у! — завыла оглушительная сирена в осажденной крепости. Разговаривать стало невозможно. Некоторое время Подколодный еще бесновался, показывая разные бумажки, подымая их на шесте. Осажденные специальными крючьями пытались их сорвать и уничтожить. Потом, по знаку Подколодного, к стенам поднесли приблудившегося штатного агитатора обкома. Будучи не в силах говорить, он плевался. И, наконец, милиционеры стали ломать ворота, а защитники поливали их сверху горячим автолом.
Столбышев лежал на краю оврага, ни жив ни мертв от страха, и судорожно копал руками ямку для головы. Поэтому не заметил он, как к оврагу подъехал немецкий трофейный мотоцикл БМВ, как с него соскочил вихрастый парень, перебрался через овраг и вскарабкался на стену. Через несколько минут сирены МТС перестали выть и был дан отбой.
— Что за штучки?! — взвыл Подколодный. А ему из-за стены отвечал Гайкин торжественным тоном победителя:
— Только что получено решение обкома за номером 2158…
Когда полчища Подколодного отступили и скрылись с поля зрения, Столбышев поднялся с земли, отряхнулся и не особенно громко позвал:
— Товарищ Гайкин!
Разговор между секретарем райкома и директором МТС велся через овраг (мост был уничтожен Подколодным) и длился недолго. Гайкин требовал продовольствия, воды, медикаментов и сообщил, что у него к уборочной ничего не готово, так как борьба отнимает все время и силы.
— Вы, того этого, хоть пару тракторов для вида пустите подымить по колхозам. Механизация все-таки… — робко просил Столбышев.
— А как они в район проедут?
— Я уже постараюсь, вымолю решение насчет моста…
— Ну, тогда посмотрим…
Мужественный Гайкин явно третировал Столбышева, и Столбышев переносил все, лишь бы тот не отдавал Крекинг-завода.
— Подумать только, такое грандиозное, так сказать, сооружение… Отдать его — просто преступление, — постоянно вздыхал Столбышев. А когда какой-нибудь, чудом прорвавшийся из МТС в район, трактор появлялся в колхозе, матери водили детей смотреть эту диковинную штуку.
Солнце двигалось к закату. Джип грохотал через колдобины и ухабы. Столбышев со страхом оглядывался, доставал из мешочка домашние коржики утюговского производства и ел. Гусь смирился с судьбой и дремал на сиденьи. Неожиданно машина осела набок.
— Ну вот, наконец-то, — словно бы обрадовался шофер Гриша, остановил джип и вылезая пояснил: — Едем и едем, думаю, что за чертовщина, как бы чего не случилось плохого: не спускают скаты и хоть ты убей… Ну, теперь, кажется, все нормально.
Он поднял машину на домкрат, снял колесо, разбортовал его и принялся латать дыру.
— Ты бы, того этого, все-таки запасное колесо возил.
— Как можно запасное? Отвинтят на ходу и украдут. Шоферы, сами знаете…
— Мда…
Столбышев доел коржики и достал из другого мешочка ватрушки.
— Наедайтесь, у Егорова ничего не дадут…
— Мда, сволочь этот Егоров, а не председатель колхоза… Его давно пора, того этого, в загривок, чтобы и не пахло развратом в районе… Хорошие ватрушки мастерит Утюгов… Мда!..
— Вы знаете, — с натугой говорил Гриша, затирая рашпилем место на камере для латки, — Утюгов, заведующий птицефермой, мог бы подойти на место Егорова.
— Это какой? Дядя, кормилец наш?
— Он самый. Обходительный человек такой, умный, работящий… Да вот народ в «Заре» упрямый, не захотят его выбрать председателем…
— Ну, ты, того этого, не заговаривайся. Как так, не захотят выбрать? Сорок дней и сорок ночей, если надо, буду держать на собрании, пока не выберут. Рекомендация райкома — это тебе не шутка… Кровь из носа, хоть плачь, да выбирай! Иначе какой же это, так сказать, демократический централизм? Где тогда центр и где демократия??.. Жать на них надо и все! Поживем, так сказать, посмотрим…
Столбышев доел ватрушки, кротко, по-монашески, вздохнул и струсил крошки с гимнастерки.
— Покормить бы гуся? — предложил Гриша.
— Ничего, не сдохнет! — тоном опытного хозяина ответил Столбышев и погладил гуся по голове. — Говорят, они Рим спасли. Умная птица и бывает вкусная. Мда… Дела, дела… В роте, того этого, сухо… Плохо на данном этапе. Голова распухла и чувство такое, как будто я не секретарь райкома, а головастик какой-то…
— Пол-литра бы на поправку, — деловито заметил Гриша, намазал латку клеем, подул, пошептал и прихлопнул ее к камере.
— Эх, Егоров, Егоров… Доиграется он еще у меня…