Читать интересную книгу Ронины из Ако или Повесть о сорока семи верных вассалах - Дзиро Осараги

Распахнув калитку, в сад вбежал юноша. На вид это был миловидный паренек, почти подросток, лет шестнадцати-семнадцати, а если судить по челке,[43] то и еще того меньше. На его пухлом белощеком лице еще оставалось детское озорное выражение.

Когда шаги юноши огласили дорожку сада, за выходящими в сад светлыми сёдзи изнутри послышалось какое-то шевеление. Если смотреть с солнечной стороны, веранда, затененная низкорослым бамбуком, казалось, утопала в полумраке.

— Отец! — крикнул юноша, подбегая к дому.

Самурай в возрасте лет сорока с небольшим, что-то писавший за низеньким столиком, оторвался от своих занятий и поднял голову. Глаза, нос и все его полное, широкоскулое лицо, так похожее на лицо юноши, хранило отпечаток спокойной уверенности и достоинства. Это был Кураноскэ Оиси, старший самурай и командор замка Ако.

В глазах Кураноскэ отразились радость и отцовская нежная любовь. Он молча встал и вышел на веранду, под сень нависавшей бамбуковой листвы. «Ну вот, я как раз закончил письмо и теперь весь в твоем распоряжении», — казалось, говорил он всем своим видом.

— Отец, я тут такие чудеса видел!

Юноша хоть и был наружностью вылитый Кураноскэ, но в его голосе и манерах, кроме сдержанности и почтения к отцу, прорывалось еще и пылкое непосредственное чувство юнца, открывшего что-то новое.

— Ну, что же ты такое видел?

— Войну пчел! — выпалил юноша.

Кураноскэ только вскинул смеющиеся глаза, будто спрашивая: «Это еще что такое?»

— Да вон, у главных ворот полно народу собралось смотреть. Там под навесом ворот во-от такое громадное пчелиное гнездо появилось. Стражник говорит, его вчера еще не было — пчелы за одну ночь построили. Честное слово, вот такое огромное, как бамбуковая корзина. Ну, народ, конечно, дивится — с самого утра приходят смотреть. А тут откуда-то еще пчелиный рой прилетел и на этих напал. Ну вот, между ними настоящая война началась. Не знаю уж, сколько их там, но ужасно много — так и вьются, как столбы дыма. Перемешались все и дерутся между собой. А убитые и раненые так и сыпятся градом, так что аж вся земля почернела.

— Ну-ну, — ухмыльнулся Кураноскэ. — И кто же победил?

— Те, что напали на гнездо. Это были дикие пчелы, они крупнее. Когда тех, что защищали свой замок, уже почти всех перебили, оставшиеся собрались вместе и куда-то улетели. Просто удивительное зрелище! Там некоторые еще поговаривали, уж не знамение ли какое, волновались…

Сосновая пыльца осыпала сад, ярко освещенный лучами солнца. Слушая рассказ сына, Кураноскэ любовался небосводом над кронами деревьев и перевел взгляд на юношу, только когда тот закончил.

— Действительно, очень интересно. Похоже, борьба у них шла за мед, — заметил Кураноскэ звучным, хорошо поставленным голосом, отчетливо проговаривая слова. — Мне тоже доводилось видеть. Такое нередко можно наблюдать в весеннюю пору.

По тону высказывания можно было понять, что командор отнюдь не считает войну пчел событием из ряда вон выходящим.

— А Дайдзабуро тоже ходил смотреть?

— Да, братца Хатискэ принес на закорках.

— Вот как? — рассеянно ответил Кураноскэ, надевая гэта[44] и спускаясь с веранды в сад.

— Вон как цветы уже распустились на ветвях! Что у нас сегодня? Девятое? Ну да, завтра как раз день приема императорских посланников. Его светлости придется нелегко. Мы тут хоть и далеко от Эдо, а все-таки забывать об этом не должны. Непременно надо всем помолиться, чтобы церемония прошла благополучно, — заметил юноша.

Отец только улыбнулся словам Тикары, обнаруживающим похвальное благонравие, и направился по тропинке к пруду.

При звуке шагов резвившиеся в пруду карпы ушли было на дно, однако узнав в пришельце хозяина, снова всплыли и, виляя хвостами, принялись играть у самой поверхности воды, прогретой солнцем. Кураноскэ смотрел на их беспечные забавы, а у самого на лбу явственно обозначились морщины от тревожных дум. Отвернувшись от сына, он пытался понять, что именно так угнетало его, так томило душу все эти последние дни.

В знамения и приметы он никогда не верил. Просто случаются удивительные вещи, а люди потом невесть что домысливают, сопоставляют и толкуют, мол, вот так-то сказали — так оно и случилось. Произвольно связывают события, вот и все. Ну кто может обычному человеку предсказать, что сулит ему судьба?

Кураноскэ достаточно хорошо знал своего господина. О том, что за личность Кодзукэноскэ Кира, ему тоже не раз доводилось слышать. Хотя с его светлостью всегда рядом Катаока и другие верные вассалы, на сей раз в замке сёгуна ему предстоит на церемонии приема полагаться только на себя, причем часто придется общаться с Кирой. Конечно, хорошо было бы самому отправиться в Эдо и помочь его светлости, да нельзя: он ведь в ответе за замок. К тому же все равно не поспеть, слишком далеко — несколько сот ри через горы и реки. Тревожные мысли не давали Кураноскэ покоя, а ведь до сих пор он в любой ситуации сохранял полнейшее хладнокровие…

И вот ведь удивительное дело — теперь его волнуют какие-то знамения!

Ширма эпохи Гэнроку

Ушли в прошлое те времена, когда по улицам Эдо в шести направлениях от замка браво вышагивали патрульные наряды полицейской стражи в кимоно с укороченными рукавами и заткнутыми за пояс мечами в ножнах. Горожане, когда дело доходило до сыска и следствия, нередко жалели о том, что того красочного зрелища больше уж нигде не увидишь. Теперь приметами городской жизни, особенно в увеселительных кварталах и местах людных сборищ, стали ячейки агентов тайного сыска во главе с такими мастерами своего дела, как Гомбэй — Китайский пес из Дзёо, Итиробэй из Юмэ или Дзюдзаэмон Зоркое око из Канбуна, у которых под началом были ячейки помельче, а у тех агентов под началом — рядовые агенты еще помельче. Одним из таких агентов был и Токуро по прозвищу Китайский лев,[45] что проживал в Нижнем Мэйдзине, в нагая[46] Myнэвари. Личность его была хорошо известна в городе от Кайвай до Юсимы, и в какую бы харчевню он ни заглянул, хозяюшки неизменно встречали его учтивыми словами и чаркой сакэ. За это Токуро, обмахиваясь веером и вытянув ноги на татами, во всех подробностях делился с ними новостями, пришедшими бог весть каким путем из дальних краев. Китайским львом прозвали его за то, что по всей спине у него была татуировка, изображающая пион и льва. К тому же во рту у него сверкал и переливался ряд золотых зубов.

В этот раз Китайский лев, слегка пошатываясь от принятых по дороге нескольких порций сакэ и распахнув кимоно, чтобы ветер мог свободно обдувать густую поросль у него на груди, шагал вдоль ограды храма. Дело было поздно вечером, и окутанная дымкой весенняя луна висела высоко над кровлями квартала. Тени от подсвеченных лунными лучами ограды храма и деревьев храмовой рощицы наискосок ложились на землю.

Токуро, стараясь не стучать деревянными сандалиями, шагал вдоль стены, держась в тени. Пребывая в понятной рассеянности, он не заметил человека, шедшего навстречу, пока не приблизился к нему вплотную.

Сначала в лунных бликах он заметил только свободно сидящее на незнакомце кимоно с синим отливом, а когда присмотрелся повнимательней, на какое-то мгновенье кровь заледенела у него в жилах и ноги приросли к земле, будто их прибили гвоздями. Неужто сам Владыка Небесный?.. Да нет, едва ли. На незнакомце было плотно запахнутое на груди просторное кимоно синих тонов. На плечи ниспадали длинные распущенные волосы, а лицо украшали редкие усы, что делало всю эту странную фигуру, обрисовавшуюся на темном фоне храмовой ограды, удивительно похожей на вырезанное из дерева хрестоматийное изображение Конфуция. Диковинная фигура, залитая призрачным лунным сияньем, громко шаркая пятками по гравию, подходила все ближе. Токуро затаил дыхание, когда фигура, шурша подолом кимоно, поравнялась с ним, как вдруг из-под редких усов послышался знакомый голос:

— Добрый вечер.

С этими словами фигура проследовала дальше, а Токуро, разом протрезвев, наконец сообразил, с кем он повстречался. Это был один тип по прозвищу Китаец-Уховертка, который, бывало, устроившись на перекрестке, лицом и жестами выражая преувеличенное подобострастие, предлагал прохожим прочистить уши от серы.

— Вот черт! — невольно крякнул Токуро. — Ну что за бездельник! Шляется тут, пугает добрых людей!

Он страшно разозлился, но одновременно и развеселился, поняв свою ошибку. Двинувшись дальше, он некоторое время продолжал беззвучно двигаться по затененной полосе вдоль ограды, но внезапно резко остановился, хлопнув себя по колену, подвернул подол кимоно и поспешил в обратную сторону.

Никогда не знаешь, что может войти в моду, и порой мода преподносит удивительные сюрпризы. Так, в годы Гэнроку[47] появилась странная мода на чистильщиков ушей. Отчего-то в народе вдруг решили, что никто, кроме китайцев, с таким трудным делом как прочистка ушей, справиться не может. Китайцы, воспользовавшись благоприятными обстоятельствами, обзаводились клиентурой, похвалялись друг перед другом и ссорились из-за сфер влияния. На Канде в третьем околотке Красильного квартала особо славился китаец по имени Иккан. В подражание ему и другие китайцы стали заниматься доходным ремеслом, так что в людном месте всегда можно было найти одну-две палатки ушных дел мастеров с редкими усиками, напоминавших популярного героя иллюстрированного романа «Троецарствие»[48] Лю Бэя. В углу в такой палатке непременно висел свиток с хайку: