Граф поднес ее пальцы к губам и восхищенным взглядом смотрел на нее.
– Джори, ты меня заворожила. Мне так нравится, как ты отбрасываешь назад волосы, как говоришь: «Я твердо решила». Ты часто повторяешь эту фразу, в ней слышится вызов каждому, кто посмеет усомниться в конечности твоего решения.
– Скажи, ведь правда, любовь – самое лучшее чувство на свете? Мне хочется петь, танцевать, делать что-нибудь необыкновенное. Хочется забраться на крышу резиденции де Клэров и на весь мир закричать, что я до сумасшествия влюблена в Гая де Бошана!
– Более расчетливая женщина никогда бы не сказала мужчине, что любит его. Ей кажется, она становится от этого более уязвимой.
– Сказать по секрету, я всю жизнь чувствую себя уязвимой.
В душе Гая возникло страстное желание защитить ее. В этой девушке была хрупкость, которая задевала тайные струны его сердца. Жизнь так часто бывает жестока к своим самым прекрасным и нежным созданиям, и он молча поклялся защищать эту девушку всеми своими силами и всей властью. Граф обнял Джори и прижал к своему сердцу.
Они провели вместе почти весь день: катались верхом, болтали, смеялись, целовались, а вернувшись в замок, получили от Гилберта приглашение поужинать с ним и Джоанной. Гай согласился. Молодая графиня Глостер не выказала дружелюбия Уорику, она держалась холодно и отстранение. В результате мужчины стали беседовать друг с другом о завтрашнем заседании парламента и грядущей войне с Францией, которая представлялась им неизбежной. Еще они говорили о волнениях в Уэльсе, где за последние десять лет оба провели много времени, участвуя в битвах, строя крепости, совершая рейды по уэльским дюнам, охраняя покой в этой стране.
Джори внимательно слушала и лишь теперь начала понимать, что все дворяне королевства вместе со своими людьми должны являться на службу по первому требованию короля Эдуарда Плантагенета. Если начнется война, то оба эти графа, ее брат и дядя окажутся в авангарде войска, в передних рядах сражающихся.
– Как только мужчины собираются вместе, то непременно говорят о войне. Ее они любят больше всего остального! – воскликнула Джоанна.
– Au contraire, миледи, напротив, – отозвался Уорик. – В мыслях мы можем себе представлять, что в войне есть героизм, честь, даже благородство. Это иллюзия. Но мы заставляем себя верить в иллюзию, отрицать реальность, отрицать смерть, отрицать очевидное. Война – это кровь, жестокость, злодейство, а враг беспощаден.
Глостер кивнул в знак согласия.
– Мы захватываем Францию или Уэльс из политических амбиций или из мести, потом пытаемся в эту ожесточившуюся почву посеять семена законности и порядка. Культуру народа можно изменить, но на это нужны годы, а не месяцы. Возьмем, к примеру, Уэльс… Сколько лет уже прошло?..
– Почти вся моя жизнь, – ответил Гай.
– И моя, – с неохотой добавил Гилберт. – А теперь там снова бесконечные мятежи.
Гай заметил, что Джори побледнела.
– Пусть наши разговоры о войне не пугают вас, леди. Мы с Гилбертом можем проговорить всю ночь, если нас кто-нибудь не остановит. – Он поднялся на ноги. – Благодарю вас за ужин. И угощение, и общество были великолепны. Завтра нам надо быть в парламенте, а потому я должен покинуть вас так рано.
Де Клэр тоже встал:
– Я провожу тебя.
Джори очень хотелось попрощаться с Гаем наедине, но она понимала, что хозяин, граф Глостер, не может допустить подобного нарушения приличий. Он уже проявил достаточную снисходительность, позволив этой паре провести вместе почти весь день.
– Передайте, пожалуйста, завтра мои почтительные приветствия моему брату и дяде, милорд.
Уорик галантно поклонился, его темные глаза весело искрились, ведь таким образом Джори просила его ускорить заключение брака.
– С удовольствием, леди Марджори.
Как только мужчины покинули столовую, Джоанна окинула подругу понимающим взглядом.
– Ты ведь еще не отдалась ему, а?
Джори смутила откровенность вопроса.
– Я… то есть нет…
– Потому этот Волкодав все еще вьется вокруг тебя. Джори, он известный пожиратель женских сердец. Как только ты отдашь ему свою невинность, ты никогда больше не увидишь этого похотливого кабана.
Джори задрала подбородок.
– Гай сделал мне предложение.
Джоанна рассмеялась жестким смехом.
– Не могу поверить в такую наивность. Все мужчины обещают жениться, когда хотят затащить в постель упрямую девушку. Боже мой, это же Уорик! Неужели ты искренне веришь, что этот развратный граф сделает такую глупость и свяжет себе руки третьей женой?
Улыбка Джори выражала полное спокойствие.
– Он уже предложил мне руку и сердце.
Джоанна приподняла безупречную бровь.
– Ты ему веришь? Может быть, этот хитрый демон просто обманывает тебя?
Джори отвечала графине со спокойной уверенностью:
– Мой опекун уже ведет переговоры. Когда соглашение будет заключено, Линкс и граф Суррей вызовут меня в Вестминстерский дворец.
– Ах ты, маленькая лисичка! Так сумела все скрыть! – Джоанна встала и зевнула, как будто предмет разговора надоел ей. – Пойду наверх. Сегодня вечером ты мне не понадобишься.
Джори с сомнением смотрела вслед подруге. «Неужели Джоанна ревнует?»
Знатные лорды собрались в Вестминстере на первое заседание парламента. Ожидая приезда короля Эдуарда, бароны собирались группами и говорили о войне, налогах. Оба зла казались абсолютно неизбежными. Гай де Бошан подошел к Линксу и Джону де Варенну, которые очень удобно стояли вместе.
– Джентльмены, мне хотелось бы поговорить с вами наедине. Мне нужно обсудить с вами личное дело большой важности.
– Ну разумеется, Уорик, – любезно отвечал граф. – Сегодня после сессии приходите в мои покои. Линкс?
Линкс кивнул в знак согласия.
– Благодарю вас, Суррей. – Уорик поздоровался с констеблем и его сыновьями, потом кивнул маршалу. Байгод выглядел сегодня особенно раздраженным, и Гай предположил, что сессия пройдет бурно. Бароны весьма ревниво отстаивали свои права, особенно когда король пытался ущемить их феодальные привилегии, и Уорик не был исключением.
Не прошло и часа, как появился король Эдуард, и без особых церемоний и помпы началась сессия, которую, по праву констебля Англии, открыл Джон де Боун:
– От имени баронства этого королевства я заявляю протест против налога на шерсть размером в сорок шиллингов. Такая сумма ляжет на нас тяжелым бременем, а потому мы почтительно просим отклонить этот билль.
Эдуард созвал парламент, чтобы получить больше денег, а вовсе не меньше, а потому он отклонил протест:
– К несчастью, при сложившихся обстоятельствах корона нуждается во введении подобных налогов. Однако мы клянемся обратить внимание на эту проблему, когда вопрос о защите наших территорий не будет стоять так остро.