Читать интересную книгу Когда я снова стану маленьким - Януш Корчак

И в чувствах то же разнообразие. Я по-одному люблю Пятнашку, по-другому - родителей, Манека, эту Марыню из Вильно.

Я говорю: люблю, очень люблю, влюблен.

И только.

А чувствую по-разному.

Очень странно.

Если бы я уже не был когда-то взрослым, может быть, я этого бы даже и не знал. А теперь я знаю, что дети влюбляются, только не знают, как это назвать. А может быть, они стесняются в этом признаться? Не то что сказать не хотят, а им и мысленно стыдно в этом признаться.

Боятся даже сказать: "Эта девочка милая. Я ее люблю".

Потому что взрослые высмеивают любовь.

Скажут: "Кавалер и барышня".

Разве нельзя кого-нибудь любить - просто разговаривать, глядеть, играть вместе в какую-нибудь игру, подать на прощание руку,- и чтобы никто тебя не выпытывал. Чтобы никто даже не замечал.

Что поделаешь, раз это невозможно...

И я спрошу, словно нехотя: "Марыня, это красивое имя?" Или скажу, что у нее красивая голубая лента в волосах. Или еще спрошу, почему у нее, когда она смеется, делаются ямочки?

Но только я что-нибудь спрошу или скажу, как сейчас же начнут допытываться: "А она тебе нравится? А ты бы на ней женился?"

Начнутся дурацкие шутки, уж я знаю...

Есть такие ребята, которые просто обезьянничают,- хотят подлизаться к взрослым, и сами говорят: "Моя невеста".

Взрослые не любят, когда мы паясничаем, а выходит, что сами нас заставляют.

Оки не знают, как неприятно корчить из себя шута. Некоторые дети от этого и в самом деле портятся, но большинство только испытывает обиду и неприязнь к взрослым за их любопытство.

Я сижу тихонько и размышляю. И точно так же, как я, тысячи детей в разных комнатах размышляют в сумерки о чудесах и печалях жизни, О том, что происходит вокруг них и в них самих.

Об этих наших размышлениях взрослые не знают. Только спросят: Что ты там делаешь? Почему не играешь? Почему так тихо?"

Какая странная вещь - сон!.. Иренка спит и ни о чем не знает. Вздохнула, видно, ей что-нибудь снится. Наверное, я у нее в детском очаге есть дети, которых она любит, и, может быть, она тоже не хочет об этом никому говорить.

Я сравниваю Иренку с собой, вспоминаю то время, когда я был боль-ным, и вижу, что все мы похожи друг на друга. Во взрослом человеке много детского, в детях много взрослого. Только мы не нашли еще общего языка.

Ну вот.

Я видел Марыню во второй раз.

Еще один-единственный раз была у нас Марыня. Даже не разделась. Они сказали, что им надо идти, что пришли только проститься.

В тот, в первый раз познакомились, а теперь сразу прощаться...

Я стою у своего цветочного горшка. Я посадил горошины, и в горшке выросло уже целых четыре листка, тут два и тут два,. Так приятно, когда что-нибудь посадишь и потом вырастает. Поливаешь. И от воды - из земли, из зернышка вылезает росток. Зеленый, малюсенький. Не было ничего, а теперь есть.

Я стою, а в руках у меня открытка: ангел с крыльями, а на краю пропасти - двое детей. Нагнулись над пропастью и рвут цветы. Ангел следит, чтобы они не упали в эту бездонную пропасть. Пришла Марыня с этой тетей, со своей мамой. Я ее тоже во второй

раз в жизни вижу - какая-то дальняя родствевница.

И я думаю:

"Если Марыня заговорит со мной, я дам ей на память открытку.

А если нет, то нет".

Я ее купил для Марыни, потому что знал, что она придет, только

боялся, что буду в это время в школе.

Я каждый день сразу бежал из школы домой. Манек спрашивает:

- Куда ты так торопишься?

Мама удивляется:

- Разве занятия теперь раньше кончаются?

А я молчу. Что я им скажу?

У Марыни белая пуховая шапочка и такой же воротничок. И волосы

Ее мама говорит с моей мамой о каких-то там знакомых в Вильно. А она молчит.

Потому что я быстро поцеловал этой виленской тетке руку, и скорей цветочному горшку.

она стоит и держится за свою маму. Я вынул из книжки открытку. Ту, с ангелом.

А она, Марыня, сразу ко мне пошла, бистро, почти побелила. А я - снова открытку в книжку и, наверное, покраснел, потому что ещё

больше смутился.

Она остановилась, заслонилась муфточкой этой пушистой, и я улыбнулся. А она тоже. И я отвернулся, словно смотрю на цветочный горшок. А Иренка подбежала и показывает ей куклу. Иренка говорит:

- Смотри, какие у нее башмачки. Тогда я опять к ним повернулся. Марыня взяла куклу и спрашивает:

- А у нее глаза закрываются? Я говорю:

- Нет. У маленьких кукол не закрываются.

Марыня совсем уже близко подошла и говорит, что и у маленьких могут закрываться, только у совсем уж маленьких никогда не закрываются.

И потом говорит:

- Я уже уезжаю.

Я испугался, что она прямо сейчас уедет, и быстро вынул открытку с ангелом: побоялся, что не успею отдать. Показываю и спрашиваю:

- Красивая? Она тихо ответила:

- Красивая.

Я говорю еще тише:

- Может быть, хочешь?

Я не хотел, чтобы Иренка увидела. Потому что маленькие любят во все вмешиваться. А вдруг еще что-нибудь громко скажет.

Но мама с тетей разговаривали и ничего не услыхали. Марыня говорит:

- Напиши что-нибудь на память.

Она это таким голосом сказала и смотрит, соглашусь ли. Все хорошо вышло. Я тут же быстро написал: "На память о Варшаве". И приложил промокашку.

А Марыня говорит:

- Ой, размажешь! Я отвечаю:

- Смотри, совсем не размазалась! Но "Н" немножко размазалось. Она говорит:

- Ну, это ничего! И добавила:

- Ты очень красиво пишешь! И еще:

- Напиши, кому и от кого...

- Зачем?

Марыня подумала, склонила головку набок и говорит:

- Да, правда...

Но я написал: "Марыне из Вильно".

И завернул в серебряную бумагу от шоколада. Потому что у меня уже все было припасено.

Но вижу, что чересчур уж блестит. Тогда я вырвал страницу из тетрадки и обернул еще раз.

А она:

- Ой, страницу вырвал!

Я говорю:

- Ничего!

А моя мама говорит:

- Снимите пальто!

А ее мама:

- Нет, мы должны сейчас же идти!..

Марыня положила эту открытку, этот сверток, в муфточку и спрашивает:

- Ты какую букву больше всего любишь писать?

Я говорю:

- Заглавное "Р".

- А я заглавное "В". Дай бумаги, я тебе напишу. Но карандашом.

посмотрим, кто красивее пишет.

И она написала. И я тоже. Только я не старался, хотел, чтобы у нее

вышло красивее.

Она говорит:

- Ну, чья красивее?

Смеется, а зубки у нее беленькие, ровные-ровные.

И говорит:

- На открытке ты красивее написал!

Я покраснел и говорю:

- Когда удастся, а когда и нет...

Мы писали "Варшава, Вильно" - разные слова, а потом числа. Она говорит:

- Я страшно не люблю писать восьмерку: всегда выйдет какая-то

перекрученная.

А я отвечаю:

- Ну да. Восьмерка редко хорошо получается. И тебе ведь, Марыня,

в пальто трудно писать.

Тогда она посмотрела на свою маму и говорит:

- Пожалуй, раздеться, или как?..

Но им уже надо идти.

Марыня хотела эту страничку порвать, но я не дал.

- Зачем тебе?

- Пусть останется.

- Зачем?

Я тихо сказал:

- На память!..

- Ну, какая это память. Разве это годится на память! Я тебе из

Вильно пришлю красивую открытку.

- Но оставила.

И я показал ей горшок с горохом. Сказал, чтобы он? его взяла. Но как она с этим горшком поедет?

Марыня погладила пальцем каждый листик.

А ее мама говорит: - Ну, пошли.

И поднимается со стула. Марыня быстро встала подле своей мамы. И мы уже больше не разговаривали, я остался около горшка. Они еще долго так говорили, стоя. А можег быть, недолго, только теперь уж я хотел, чтобы они скорее ушли. Я боюсь прощаться. И слышу:

- Ну, ребятишки, прощайтесь!.. Я еще больше отвернулся.

- Ну что, так и не попрощаетесь? Может быть, вы уже поссорились? Не поцелуетесь на прощание? Марыня говорит:

- Я с мальчиками не целуюсь.

- Вот ты какая,- говорит моя мама.- А не споешь нам на прощание?

- Могу.

А ее мама говорит:

- Ну уж когда в. следующий раз приедем. А то горло перегреешь. Марыня поцеловалась с мамой и с Иренкой, а мне только руку подала. И так гордо.. Даже не улыбнулась. В перчатке. И они вышли. А мама:

- Ты бирюк. Вот Марыня - молодец. А ты у меня совсем неотесанный.

Я благодарен Иренке.

Я ее поцеловал - привлек к себе и поцеловал в голову.

- Ты была хорошей девочкой, Иренка,- сказал я. И начинаю готовить уроки.

И так мне хорошо, спокойно. Так хорошо все получилось с этой открыткой. Красивая открытка. Сперва я хотел купить с цветами, потом с видом: лес, около леса домик и лошадь стоит. Еще были две красивые, но на одной надпись: "С днем рождения". А с ангелом, пожалуй, самая красивая. И горы, и пропасть, и цветы, и этот ангел, их охраняет.

Когда у меня будут деньги, я куплю такую же. Марыня, наверное, не пришлет, забудет, когда вернется в свой Вильно.

Я переписываю на завтра стихи. А рядом лежит Иренкина кукла. С этой куклы все и началось. И горшок с четырьмя листочками. Потом, когда горох будет расти, новые листья появятся выше, а эти четыре окажутся внизу. И, наверное, они первыми опадут. Подождать, пока они пожелтеют и опадут сами, или сорвать их еще зелеными и засушить на память? Пока еще я не знаю.