Читать интересную книгу Толкование сновидений - Олег Дивов

Как она на меня посмотрела! Дело не в том, что именно можно было прочесть в ее взгляде. Главное – как! Будто вернулась та Машка, с которой мы целовались сто лет назад – сгусток энергии, молодой напор, душа нараспашку, эмоции через край. И мне от этого взгляда стало хорошо. Теплота, доверие, благодарность – то, что было почти утрачено. Особенно благодарность. Года полтора уже благодарить Марию мне было совершенно не за что. А теперь появилось. Выступила она сильно. Не так мощно, как могла бы, но для первого раза в сезоне – отменно. Я улыбнулся ей в ответ. «Спасибо, Маш, за сегодняшнее. Ты чудо, я тобой горжусь. Ну что, теперь врежем им всем по-настоящему? Вот эбаут ту кик сам эссез ин Гармиш?» – «Лет'c фак'эм олл!» – заорала наша красавица на весь отель, делая соответствующий вставляющий жест. И я ей поверил.

Из-за двери высунулся озадаченный тренер. «Кому это мы вдуть собираемся?» – поинтересовался он у Машки. «А всем, – гордо ответила та. – Всем, кто доедет до Гармишпартенкирхена!» Тренер задумался. Слово «Гармишпартенкирхен» оказывает на него, как, впрочем, и на большинство русских, некое воздействие, близкое к гипнотическому. Очень уж похоже на «фак твою маму». Невольно пытаешься сообразить – как же в городе с таким названием люди живут? Машка когда была помоложе, очень любила этим словом пользоваться вместо тех, которые воспитанные девочки не произносят вслух.

Старик внимательно оглядел Марию с ног до головы, забрал ее телефон и повернулся ко мне. Взгляд у него был изучающий, словно тренер силился понять: что за волшебное превращение такое произошло с двумя его бывшими любимчиками – и без разрешения?! Теперь в команде любимчиков нет, одни бездельники, негодяи, лентяи и тунеядцы (бездарями и дураками нас не обзывают – нельзя, а то еще поверим; большинству родителей не мешало бы эту мою ремарку выжечь каленым железом где-нибудь, допустим на тыльной стороне кисти, чтоб при каждом взгляде на часы было им напоминание). Но когда-то тренер Пашку с Машкой ставил другим в пример, усиленно продвигал, всячески пестовал и втихаря мечтал, что ребята соберут все золото мира, а потом еще поженятся. Кстати, он недолюбливает Крис. Разбила, видите ли, отличную пару. Это помимо того, что она имеет наглость зваться Килли, но так и не стала олимпийской чемпионкой. Я уже говорил – Крис внучка гениального Жан-Клода, самого титулованного горнолыжника в истории. Хоть тресни, а повторить его абсолютные победы никому больше не дано, слишком узкая теперь специализация. Для спортсменов из поколения нашего старика Килли больше, чем фамилия. Уверен, что книжка «На лыжах вместе с Килли» была у тренера в детстве настольной или подподушечной. Эх, бедная Кристин, и угораздило же тебя… Действительно, могла бы пару раз взять золотишко в классическом Кубке хотя бы из престижных соображений, честь семьи поддержать. Но Крис, увы (или к счастью?), больше катается, чем съезжает. Для нее горные лыжи в первую очередь забава.

Пока я обо всем этом думал, тренер перестал меня рассматривать, вынул из моей руки телефон и сказал: «Ребята, вы молодцы. Я вас уже замучился поздравлять, но все равно… Машка, иди сюда, дай я тебя обниму. Спасибо. Еще раз спасибо, девочка моя. Павел, держи пять. Сильно прошел. Благодарю. Но мог еще лучше, между прочим. Ребята, вы же способны на большее. Я рад, что у вас такой замечательный настрой перед Гармишпатер… киндер… перед Гармишем, и мы обязательно это настроение закрепим технически. Готовы работать? Отлично. Собирайте вещички, утром грузимся, послезавтра в Гармише начинаем трудиться до кровавого пота. Не задирайте носы. Соблюдайте режим. Сами знаете, это в ваших же интересах. Спокойной ночи, мальчики и девочки». Шмяк – и исчез за дверью. Нервничает. Сбили мы его с толку сегодняшним выступлением.

«Спокойной ночи, мой красивый глупый мальчик». – «Спокойной ночи, моя красивая умная девочка». Я свернул за угол, а сам все думал – вот раздастся сейчас топот за спиной, налетит она на меня и начнет допрашивать, неужели я ее совсем ни капельки не люблю… В этот момент она и налетела. Как вихрь, мы чуть не упали, я едва нас поймал. А Машка впечатала меня в стену, заглянула в глаза и сказала: «Поль, хотела промолчать, да не могу. Спасибо, ты меня спас. Я просто загибалась. Не знала, что делать. А теперь уверена – будет у нас круг почета. И мы уйдем оба. Не бойся, дурачок, ты меня потом никогда больше не увидишь. В общем – спасибо». И поцеловала – таким поцелуем, какой, наверное, только за долгие годы неразделенной любви можно выстрадать. С трудом оторвалась от меня, отступила на шаг – глаза мокрые, – и пошла.

Не знаю, что со мной стряслось, но я схватил ее и рванул обратно. Крепко обнял, впился ей в губы, притиснул к стене. Дернул молнию на куртке, под которой – знал – ничего не было. Целовал как безумный упругие тяжелые груди с большими коричневыми сосками, напрягшимися моей ласке навстречу. Услышал хриплый задыхающийся стон – это было как музыка. Полсотни шагов отсюда до моей комнаты. Взял и понес, не отрываясь от ее губ, сладких – какие же они у нее сладкие! – и полных горячей истомы. Коленом надавил дверную ручку, дверь распахнулась, в комнате темно… и тут Мария выскользнула из моих объятий и встала на ноги. Протянул руку, она перехватила ее. Машка почти такая же сильная, как я, это замечательно, ну, пойдем же! «Не надо. Поздно. Не надо. Я… Я безумно тебя любила, Поль, но это все позади. И не стоит тебе делать вещи, о которых ты будешь потом сожалеть».

Я протрезвел. Или очнулся. Пришел в себя. Это произошло, когда Машка спрыгнула на пол – уже руку к ней я тянул скорее по инерции, и взглядом манил в темноту непонятно зачем. «Я ведь тоже любил тебя, Маша. Но…» – «Вот именно – но. Ты меня не жалей, все нормально». Тем не менее, пальцы у нее тряслись, она пыталась застегнуть куртку и не могла. Я потянулся ей помочь – шагнула назад. «Ты всегда боялся, что я тебя съем. Закую в цепи. Ну… Какое-то время ты был прав. А когда я изменилась, тебе было уже совсем не до меня». – «Жаль», – вырвалось у меня искренне. «А мне-то… Но уже поздно. Я тобой переболела. И хватит об этом, Поль. Еще протянешь ко мне руку – сломаю ее. Ясно? Разрешаю на круге почета меня поцеловать. Один раз». Все ясно, Мария. Умница ты.

Она ушла, так и не застегнув куртку. У меня перед глазами стояла ее грудь. Отнюдь не из тех, которые мне нравятся. Но с каким жаром я ее целовал! Сейчас поостерегся бы – я вдруг представил себе, как мы лежим друг на друге, и я уже у Машки внутри, и тут посреди этой любовной идиллии меня охватывает глухое раздражение. Конкретно – неприязнь к Машкиному телу, совершенно не тому, что мне надо… Ох… Все-таки нельзя долгие годы носить в себе противоречивое сложное чувство и не давать ему выхода. От этого случается комплекс незавершенного действия – Генка рассказывал. Вот меня и прорвало. Милая, бесконечно милая, дорогая Мария. Как дико влекло меня к тебе юной! Недаром сегодня меня зажгли эти горящие ярким пламенем глаза. Проскочила-таки искорка. Вспомнил тебя в шестнадцать лет. А вот когда тебе стало двадцать один – двадцать два, раздался какой-то щелчок, и ты потеряла для меня сексуальную привлекательность. Я по-прежнему считал тебя очень красивой женщиной, но уже совсем с других позиций. Вот, досчитался. Головой о стенку побиться, что ли? Вдруг дьявольски захотелось курить. Отель спортивный, здесь тебе скорее автомат продадут, чем сигарету. Зато этажом ниже чешская команда, они тоже остались ночевать после этапа. Боян еще не спит, а у него всегда спрятана на черный день пачка «Житан» без фильтра. Он нарочно покупает именно это термоядерное курево, чтобы не захотелось вторую сигарету, когда первую уговоришь. Сходить, тряхануть приятеля? Заодно в жилетку поплакаться. Не усну ведь.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});