Читать интересную книгу Повседневная жизнь римского патриция в эпоху разрушения Карфагена - Татьяна Бобровникова

На что они надеялись? Очевидно они полагались на свое богатство и на огромные запасы оружия, которые им удалось скопить. Сам этот факт показывает, что пунийцы втайне мечтали о реванше. Необыкновенные успехи последней войны вселяли в них бодрость. Не сомневаюсь, что на площади перед разъяренной и взбудораженной толпой демократы напоминали о великих победах Ганнибала и кричали о разрушении Рима. Это было какое-то безумное ослепление. Бесконечные посольства, которые слали к ним теперь квириты, только укрепляли их уверенность в себе. Им казалось, что Рим их боится. Роковое заблуждение. Неужели карфагеняне за столько лет знакомства с римлянами их не узнали?! Ведь квириты обычно всегда колебались, тянули и медлили перед началом войны, но, раз начав, действовали с непреклонной решимостью.

Начиная войну, демократы хотели прежде всего разделаться с Масиниссой, справедливо считая его самым надежным союзником Рима. Но все случилось совсем не так, как они предполагали. Престарелый царь наголову их разбил, и Газдрубал потерял всю свою армию. Только теперь карфагеняне осознали весь ужас своего положения. Они разбиты. У них нет армии. А они уже объявили войну Риму!.. И на них напал панический ужас. Всю вину немедленно свалили на демократов. Разъяренная толпа разорвала бы их в клочья, но Газдрубал с товарищами успел бежать. Их заочно приговорили к смерти. Газдрубал собрал вокруг себя людей, сделался разбойником и стал грабить поля Карфагена.

Подумав, пунийцы решили, что у них есть одно средство к спасению — пасть к ногам римлян и, рыдая и бия себя в грудь, униженно умолять о милости. Они очень хорошо помнили, что это средство всегда действовало на Сципиона Старшего и, что бы они ни сделали, им все сходило с рук И вот они послали посольство в сенат. Увы! Они глубоко заблуждались. Как только Газдрубал объявил войну римлянам, в их сердце проснулся страх — знаменитый пунийский страх[46], о котором столько говорят современники. Проснулась и старинная ненависть, которая всегда тлела в их душе, как засыпанный пеплом костер. Они видели перед собой своих смертельных исконных врагов. Правда, те плакали и ползали у их ног. Но римляне придавали очень мало значения этим слезам. За сто лет знакомства они успели хорошо изучить карфагенян. Они прекрасно знали, что те «в несчастье умоляют, а когда добиваются своего, вновь преступают договоры» (Арр. Lib., 62). Сенаторы были убеждены, что сейчас карфагеняне просто хотят выиграть время. И когда пунийцы объявили, что приговорили к смерти виновника войны Газдрубала, сенаторы сухо спросили, почему же он приговорен не прежде, а после поражения, и выслали послов вон.

И тут Утика, финикийский город, соседствующий с Карфагеном, его надежнейший оплот, который прикрывал пунийцев при Сципионе, отправил послов в Рим и сдался на милость римлян. Эта измена окончательно сразила пунийцев. Они снова послали в Рим послов и спросили, что они должны сделать, чтобы загладить свою вину перед квиритами, и получили краткий и загадочный ответ: «Удовлетворить римлян».

Некоторое время карфагеняне ломали себе голову над тем, как же удовлетворить римский народ, и наконец отправили новое посольство, чтобы спросить, что же сенаторы имели в виду. Римляне отвечали, что карфагеняне сами это хорошо знают (App. Hb., 74; Diod., 32, 3). Долго думали карфагеняне. И наконец они решились «отдать себя на милость римлян». Это выражение означает, что народ передает себя в полное рабство римлян, так что те имеют право продать немедля их всех. Единственное, что римляне должны им сохранить, это жизнь. Итак, карфагеняне выбрали рабство, но жизнь. Впрочем, они знали, что квириты всегда милостивы к тем, кто передал себя им в руки, и надеялись на их снисходительность. Послам были даны неограниченные полномочия, чтобы они по возможности постарались избежать рокового шага, но если уж другого средства не будет, отдали бы город в рабство. «Послы карфагенян прибыли в Рим, когда консулы с войсками вышли из города, а потому за недостатком времени послы не рассуждали более и предоставили свое отечество римлянам на усмотрение» (Polyb., XXXVI, 3, 7–8). И тогда у римлян появился план, как сделать Карфаген абсолютно неопасным, в то же время не проливать римской крови и сохранить принцип гуманности. Увы! Ничему из этого не суждено было случиться.

Сенаторы выслушали карфагенян, похвалили их мудрое решение и объявили, что оставят карфагенянам свободу, самоуправление, все их имущество и всю территорию, но прежде они должны выполнить ряд требований консулов, которые уже отплыли в Африку. Карфагеняне были обрадованы ответом римлян, но в то же время их терзала мучительная тревога, ибо они заметили, что сенаторы, говоря о милостях пунийцам, не произнесли одного слова «город» (Polyb., XXXVI, 4,4—9). Но отступать было уже поздно.

Консулы Маний Манилий и Марций Цензорин высадились в Утике в 149 году. Прежде всего они потребовали у Карфагена 300 знатных заложников. Карфагеняне проводили их с воплями, они голосили и били себя в грудь (Арр. Lib., 77). Затем консулы приказали пунийцам выдать все оружие, флот и катапульты. Карфагеняне смутились и поспешно возразили, что никак не могут этого сделать: дело в том, что вождь демократов и патриотов Газдрубал собрал большую шайку и грабит окрестности. Консулы отвечали, чтобы они не волновались — это уже забота римлян.

И вот в римский лагерь повезли оружие. «Это было замечательное и странное зрелище, когда на огромной веренице повозок враги сами везли своим врагам оружие», — говорит Аппиан. Тогда обнаружилось, как велики были силы города: римлянам карфагеняне выдали больше двухсот тысяч вооружений и две тысячи катапульт»[47] (Polyb., XXXVI, 6, 7; ср.: App. Lib., 78–80). Римляне внутренне содрогнулись, как содрогнулся бы человек, бросивший камень в кусты и обнаруживший там убитую исполинскую ядовитую кобру. Ведь все это оружие готовилось против них!

И тогда послы карфагенян явились к консулам, чтобы выслушать их последнее требование. Они прошли весь римский лагерь. Они двигались через бесконечные ряды неподвижных легионеров, которые стояли по обеим сторонам в блестящем вооружении, с высоко поднятыми значками. Наконец они приблизились к возвышению, на котором сидели оба консула. Оно огорожено было протянутой веревкой. К изумлению и ужасу послов консулы молчали. Они взглянули на них и похолодели — лица их были грустны и мрачны, как на похоронах. Наконец консулы переглянулись и один из них, Цензорин, который считался красноречивее, «встал и печально произнес следующее:

— Выслушайте теперь мужественно последнее требование сената, карфагеняне. Удалитесь ради нас из Карфагена, вы можете поселиться в любом другом месте ваших владений в восьмидесяти стадиях[48] от моря: а ваш город решено разрушить».

Больше он уже ничего не смог сказать. Послы завыли, они, как безумные, вопили, катались по земле, бились об нее головой, разрывали одежду и терзали тело ногтями. Они проклинали римлян страшными проклятиями и обрушили на их головы поток площадной брани, столь неистовой и грубой, что те решили даже, что карфагеняне специально их оскорбляют, чтобы они в гневе убили послов и совершили тем самым страшное нечестие.

Потом они вдруг оцепенели и лежали на земле, как мертвые. «Римляне были поражены, и консулы решили все терпеливо переносить». Но тогда карфагеняне приподнялись и с воплями стали оплакивать себя, жен и детей, а жрецы, бывшие тут же, раскачиваясь, причитали. Они так жалобно плакали, что римляне заплакали вместе с ними.

Увидев слезы на их глазах, карфагеняне вскочили и, протягивая руки к консулам, принялись умолять их сжалиться. Они просили не проявлять нечестия к их алтарям и храмам, не осквернять могилы их предков. Но лица консулов были по-прежнему угрюмы и печальны. Цензорин заговорил снова:

— Нужно ли много говорить о том, что предписал сенат? Он предписал, и это должно быть исполнено. И мы не имеем права отсрочить того, что нам приказано выполнить… Это делается ради общей пользы, карфагеняне, для нашей, но еще даже больше для вашей… Море всегда напоминает вам о вашем былом могуществе и тем ввергает в беду. Из-за него вы старались захватить Сицилию и потеряли Сицилию. Переправились в Иберию и потеряли Иберию. Й после заключения мира вы грабили купцов, особенно наших, и, чтобы скрыть это, топили их, а когда вас уличили, вы откупились от нас Сардинией.

…Ибо, карфагеняне, самая спокойная жизнь это жизнь на суше, в тиши, среди сельских трудов. Правда, выгоды там, может быть, и меньше, но зато доход от земледелия надежнее и безопаснее, чем от морской торговли. Вообще город на море мне представляется скорее каким-то кораблем, чем частью земли: он испытывает словно бы непрерывную качку в делах и перемены, а город в глубине страны наслаждается безопасностью, ибо он на земле… И не притворяйтесь, что вы молите за святилища, алтари, площади и могилы. Могилы останутся на месте. Вы сможете, если угодно, являться сюда и приносить умилостивительные жертвы теням и совершать обряды в святилищах. Мы уничтожим другое. Ведь вы приносите жертвы не верфям, не стенам несете умилостивительные дары. И потом, переселившись, вы построите новые очаги, святилища и площади, и скоро они станут для вас родными, ведь вы так же покинули святыни Тира и создали в Ливии новые святыни и теперь считаете их родными. Коротко говоря, поймите, что постановили это не из ненависти, но для общего согласия и безопасности. Вспомните, что мы переселили некогда в Рим Альбу, вовсе не из вражды — она была нашей метрополией, и не из ненависти — мы, напротив, ее высоко чтили, но ради общей пользы, и это принесло благо обеим сторонам.