на которых он спал, еще хранили его тепло. Возможно, он и разбудил ее, хотя вставал обычно совершенно бесшумно. Но даже во сне Алиса всегда знала, далеко Тесак или близко.
Сейчас ей хотелось, чтобы он был тут – тогда она рассказала бы ему о маленькой девочке, так похожей на нее. Нет, Алиса не считала, будто он что-то посоветует или поделится познаниями в этом вопросе. Тесак и в лучшие времена был не особо разговорчив. Но ей всегда было приятно видеть его серьезное лицо по ту сторону костра, внимательные глаза, говорящие о том, что он действительно слушает, а не просто дожидается возможности высказаться самому.
А ведь так, по опыту Алисы, проходило большинство бесед – люди не слушали других, а просто ждали своей очереди заговорить. Конечно, не такой уж у нее внушительный опыт, тем более что основную часть взрослой жизни она провела в психиатрической лечебнице, разделенная стеной со своим единственным собеседником. Но после того, как они с Тесаком покинули Старый город, Алиса провела немало времени, наблюдая за другими людьми в крохотных деревнях, за тем, как они относятся друг к другу, – и набралась довольно интересных впечатлений.
Утро выдалось холодным – таким холодным, что даже щеки пощипывало. В последней деревне, которую миновали Алиса с Тесаком, проходили зимние гулянья с ярмаркой, и Алиса купила там тяжелую вязаную шапку из серой шерсти и толстый, тоже шерстяной, свитер. На свитер Тесак согласился, а вот от шапки отказался, сказав, что она закроет ему уши, а они ему нужны.
Женщина, продававшая вязаные вещи, поглядывала на него искоса, и Алиса, расплатившись, поскорей потащила его прочь, пока он не заговорил о превращении в волка. Конечно, в волчьем обличье он не стал бы носить шерстяную шапку, но и Тесак-человек, с его обострившимся слухом, не любил, когда ему что-то мешало.
Превращение в волка Алиса обсуждать не любила. Обычные люди или начинали нервничать, считая Тесака сумасшедшим (он и был сумасшедшим, но и эту тему Алиса считала не слишком подходящей для беседы за ужином), или пугались, потому что верили в оборотней.
В последнем случае появлялись ружья и холодные взгляды и путников изгоняли, что Алису, конечно, не радовало. Бегство доставляло множество проблем (и хотя бежать им пришлось всего один раз, слухи преследовали их еще в трех деревнях, вызвав трудности с пополнением припасов), а удерживать Тесака от убийства всякого, кто угрожал им, было ох как непросто.
На самом деле было бы гораздо лучше, если бы Тесак вообще воздерживался от разговоров в незнакомой компании. Он был совершенно не способен на притворство, даже ради собственного блага.
Их путь вел на север, и чем дальше они продвигались, тем холоднее становилось. Вдобавок к регулярной смене времен года Алису, как та горошина под матрасом принцессы, постоянно терзало беспокойство о погоде. Ей хотелось найти какое-нибудь хорошее место, чтобы осесть на несколько месяцев и тем самым избежать необходимости постоянно искать пищу, тепло и кров.
Тесака совершенно не смущали ни ночевки на открытом воздухе, ни многочасовые переходы, а вот Алиса начала находить все это утомительным. Она не такая дикая, как он, не едва прирученная сила природы. Она предпочитает мягкую кровать древесным корням и любит, чтобы еда подавалась на тарелках.
«Однажды я доберусь до домика у озера (о котором всегда мечтала и который все еще ищу), и мой матрас будет таким мягким, какой только можно вообразить, и я лягу на него и утону, погружусь так глубоко в него, что никто меня не увидит. А потом укроюсь самыми теплыми, самыми толстыми одеялами, и буду спать, спать, спать сколько захочу, и не стану бояться, что какой-нибудь незнакомец подойдет ко мне ночью».
Алиса полежала еще немного, представляя то чудесное ощущение безопасности, которое дают окружающие тебя четыре стены. То, что она долгое время считала само собой разумеющимся.
«Хотя я не хочу, чтобы кто-то, кроме меня, запирал наружную дверь, спасибо большое». В лечебнице ее запирали более чем достаточно. Если дверь и будет заперта, она будет заперта ею, изнутри.
Тем временем с каждой секундой Алисе становилось все холоднее, от близости сырой земли и отсутствия рядом тепла ушедшего Тесака.
– Движение согревает, – пробормотала она, заставив себя встать, натянуть башмаки и потопать ногами, чтобы разогнать кровь по венам и избавиться от сковавшего тело оцепенения.
Потом Алиса собрала немного хвороста, разожгла костер и поставила кипятиться воду для чая. Нормального чайника у них не было, только жестяные кружки, но Алиса не сделала бы и шагу без чашки чая. В чай, конечно, хорошо было бы положить еще маленький кусочек медовых сот или сахара, но носить с собой мед очень неудобно, а цены на сахар здесь, так далеко от города, очень высоки.
«Элизабет тоже любит чай с сахаром», – подумала Алиса, поджаривая над огнем ломтик хлеба. И тут же недоуменно пожала плечами. Она не понимала, что это за Элизабет такая, но чувствовала, будто знает ее.
«Возможно, я знала ее ребенком, а теперь забыла».
В голове Алисы теснилось много таких вот обрывочных воспоминаний, разрозненных фрагментов головоломки, не вписывающихся в общую картину. Обычно ее это не тревожило, потому что беспокоиться и без того было о чем, но сейчас сердце отчего-то кольнуло: словно она не должна была забывать эту девочку.
Тесак вернулся, когда Алиса жевала второй кусок хлеба, запивая его слишком горячим и очень горьким черным чаем. Волосы его были влажными, а лицо сияло.
– Ты ходил купаться? – спросила Алиса.
Он кивнул и протянул руки к огню.
– Мне хотелось умыться.
Это означало: «Я убил кое-кого большого, весь перемазался хлеставшей из добычи кровью и не хотел возвращаться с доказательствами на лице».
Алиса получила тому подтверждение, предложив Тесаку тост, на что он лишь отрицательно мотнул головой. Насколько она понимала, он уже мог съесть целого оленя. Иногда Тесак приносил ей небольшие куски мяса, чтобы поджарить их на костре, но сегодня вернулся с пустыми руками.
– Я тут думаю… – сказала Алиса.
Он вскинул на нее взгляд, ожидая продолжения.
– Я хочу найти дом, в котором мы – или по крайней мере я – сможем остаться на несколько следующих месяцев.
Тесак кивнул:
– Я тоже об этом думал. Зима будет для тебя слишком тяжелой, если спать на земле.
– Но если мы остановимся в деревне, это будет не слишком хорошо для тебя, если ты не сможешь… – Она осеклась, поскольку ей вдруг пришло в голову, что будет неделикатно сказать «контролировать себя».
Он ухмыльнулся:
– Не есть местных