Девушка театрально зевнула.
— Все-то вы знаете.
Они добрались до квартиры Фонтана. Кавелли открыл дверь.
— Куда положить чемодан?
— Пока на диван, пожалуйста.
Он опустил чемодан на диван. Пия удовлетворенно кивнула.
— Спасибо, Дон, сначала я распакую вещи, а потом поднимусь к вам, и мы придумаем, что говорить на приеме у этого рыцаря. Думаю, вам стоит повязать галстук. Для нас важно произвести серьезное впечатление.
— Не волнуйтесь, я знаю, как разговаривать с такими людьми. Правда, когда я с вами, я уже ни в чем не уверен.
Девушка раскрыла чемодан.
— С каким-то дурацким рыцарем я точно справлюсь.
Кавелли обреченно вздохнул.
— Именно этого я и опасаюсь.
Он закрыл за собой дверь прежде, чем гостья успела что-либо ответить.
XXXI
Примерно в половине третьего Пия и Кавелли подошли к дому номер тридцать три по Виа делла Кончилиационе, который располагался недалеко от Ватикана. Кавелли слишком поздно догадался, что это за место, и едва ли не остолбенел, когда понял, куда они пришли.
Конечно, Пия сообщила ему адрес, но он не придал ему никакого значения. Палаццо делла Ровере — так называлось это древнее здание, каких в Риме насчитывались тысячи, и то, что им владели рыцари Гроба Господнего Иерусалимского, ни для кого не было секретом. Но как он мог забыть, что это здание гораздо более известно под другим названием! Кавелли чувствовал себя как полный придурок.
В записке говорилось о «Рыцарях книги», но речь шла вовсе не о Библии! Фонтана имел в виду именно ту книгу, которая все это время была у них перед глазами. Ее название совпадало с названием легендарного отеля, перед которым они сейчас стояли: «Колумб».
XXXII
На первый взгляд могло даже показаться, что находишься в Риме, по крайней мере, если смотреть из определенной точки. Площадь окружала колоннада, подобно колоннаде Бернини вокруг площади Святого Петра. Правда, эта площадь была значительно меньше, но это ничуть не уменьшало воздействия, которое она оказывала на посетителей, сразу проникавшихся ее грандиозным и торжественным предназначением. Приближаясь к этим величественным просторам, Дуг Рирден привык начинать свой путь с амфитеатра. Здесь для него наступало время безмолвной молитвы, и он творил ее каждый раз, прежде чем перейти собственно к цели своего визита. И всегда, когда он здесь бывал, а в последние годы это случалось довольно часто, он обещал себе, что при следующей возможности непременно отправится в Рим и там обязательно посетит папскую аудиенцию.
Но повседневные заботы поглощали все свободное время, пока вдруг не стало слишком поздно. А теперь, когда он стоит действительно у последней черты? Или все-таки еще не все потеряно? Кто помешает ему сегодня заказать билет первого класса в Рим? И он в который раз поймал себя на мысли, что теперь-то уж точно осуществит свою мечту. На этот раз никаких оправданий!
Он встал, вышел из амфитеатра и зашагал по тропинке к кладбищу. Это выглядело довольно абсурдно, но всякий раз, когда Рирден оказывался на Арлингтонском национальном кладбище, он по непонятной причине начинал ощущать себя молодым. Те, кто нашел здесь вечный покой, мужчины и женщины, защищавшие свою страну, были настоящими патриотами. Они посвятили Америке свою жизнь, и многие, слишком многие, потеряли ее в бою. Каким-то странным образом Рирден чувствовал, что здесь он среди друзей. Он свернул налево, на другую дорожку. Навстречу ему попался сержант морской пехоты. Судя по горьким складкам вокруг рта, он, похоже, навещал могилу павшего товарища. Несмотря на штатскую одежду, Рирден машинально поздоровался по-военному — вытянул вперед правую руку, а затем коснулся указательным пальцем внешнего края правой брови. Как-то он подсчитал, что за время военной службы ему довелось проделать это более восемнадцати тысяч раз. Это приветствие уже стало частью его, проникло в плоть и кровь.
Рирден свернул еще раз и прошел по прямой небольшой отрезок пути. Со времени своего основания в 1864 году, кладбище стало последним приютом для более чем четверти миллиона человек. Многие из посетителей, попадавших сюда впервые, так и норовили безнадежно заблудиться, но Рирден бывал здесь часто и ориентировался очень хорошо. Он свернул в последний раз и остановился перед простым белым надгробием, которое отличалось от окружавших его могильных плит лишь надписью.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Ковач.
Он умер прошлой зимой. Совершенно неожиданно. Просто играл в боулинг, а потом по дороге домой с ним вдруг приключился инфаркт. Он потерял контроль над машиной, влетел в припаркованную «Хонду» и, конечно, был, как всегда, не пристегнут. Его довезли до больницы, но через несколько часов он скончался. Когда Рирден узнал о его смерти, то долго не мог отойти от потрясения, просто отказывался поверить в это. Ковач мертв? Несмотря на возраст, он всегда был очень энергичным человеком. Такого никакая хворь не одолеет. Да он и не болел в жизни ни одного дня. В Корпусе морской пехоты Ковач всегда одним из первых вызывался добровольцем. Настоящий герой. И вот такой дерьмовый конец. Но что есть, то есть, остается только принять то, что никому не дано знать промысел Божий.
Мысли Рирдена переключились на Маклина, третьего в их связке.
Три мушкетера.
Кто первый начал их так называть? Это был Маклин? Рирден сейчас уже и не помнил. Он лишь знал, что тогда находил это сравнение справедливым.
Все за одного!
Девиз мушкетеров всегда напоминал ему о девизе страны, которую он так любил:
E pluribus unum. Из многих — один.
Отношения в их связке действительно напоминали дружбу легендарных героев Дюма. Теперь Рирдену казалось, что он точно вспомнил — несомненно, именно Маклин первый начал сравнивать их с мушкетерами. Издалека до него донеслись звуки оружейного салюта. Похороны здесь никогда не прекращались. В конце концов, каждому настанет свой черед. Как давно Маклин покинул этот мир? Кажется, лет пятнадцать? Рирден мысленно пересчитал прошедшие года — получилось двадцать два.
Маклин повесился в подвале. Рирден понимал причину, которая толкнула его на этот шаг, но одобрить его не мог. Скоро и он тоже будет лежать в могиле. Впрочем, не здесь. У него более чем достаточно прав, чтобы быть похороненным в этом месте, среди воинов и патриотов — ветеран морской пехоты, с честью вышел в отставку, за семь боевых ранений награжден Пурпурным сердцем, двумя серебряными дубовыми листьями.[48] Он заслуживал того, чтобы упокоиться здесь, но оставалась одна чертовски веская причина отказаться от чести пролежать здесь до Судного дня.
XXXIII
За пять минут до условленного времени Кавелли и Пия вошли в фойе отеля «Колумб». Простой фасад здания не давал повода предположить, что это — один из самых легендарных отелей Рима. Бывший кардинальский дворец XV века пользовался огромной популярностью у многих церковных и даже внецерковных сановников не только из-за своей близости к Ватикану, но и из-за простого, но элегантного интерьера. Кавелли нередко обедал здесь, если ему нужно было провести какие-нибудь деловые переговоры. Столовая с ее великолепными фресками на потолке и стенах являлась настоящим произведением архитектурного искусства, что порой даже затмевало изысканную еду. Кавелли всегда знал, что это место принадлежит рыцарям Гроба Господнего Иерусалимского, но никогда не замечал каких-либо видимых признаков этого: ни таблички с соответствующей надписью, ни каких-либо отсылок к христианской символике нигде не наблюдалось.
Пия незаметно ткнула его локтем в ребра.
— И где же ваши рыцари? — прошептала она, почти не шевеля губами. — Разве они не должны носить белые одежды с нашитым на них крестом? Похоже, все они отправились в поход в дальние страны, по крайней мере в этом отеле я не вижу ни одного.