И в то же время… — она замялась, — я будто бы спокойна, потому что в моей жизни есть ты. А ты со всем справишься. Я просто это знаю.
— Я рад, — улыбнулся я, — что ты сказала это.
Кажется, ради таких слов Ифритор разорвал свою душу надвое. Именно этого ему не хватало. Вот такой мотивации.
— Скажи, — Саша прижалась к моему плечу. Я почувствовал на коже влагу ее губ, — а она, твоя сисястая телка, знает о тебе правду?
— Не называй, пожалуйста, ее так.
— А как же мне называть свою соперницу… Или… Черт. Я теперь нихера не понимаю, кто она мне? Вроде…
Я засмеялся.
— Млять, — Саша поднялась на локтях, легла на живот, — признавайся, у тебя есть какой-то специальный ифрит, чтобы охмурять телок? Че за хрень такая? Ты параллельно спишь с другой, а я… я хочу тебя за это придушить, или… расцарапать лицо, каждый раз, когда думаю о вас. Но когда ты приходишь… Я ничего не могу с собой поделать.
— Если бы у меня и был такой ифрит, — улыбнулся я, — я размножил его, засунул в наручные часы и распродал бы в розницу. Как афродизиак. Причем с твоей и Лавра помощью.
Мы засмеялись. Саша легка мне на грудь. Некоторое время мы лежали молча, потом она, наконец, спросила:
— Так, — девушка на мгновение замялась, потом все же решилась, — Нина знает о тебе правду?
— Нет.
— Почему?
— Потому что, — я обнял Сашу, и она замурчала в моих руках, — я ей не сказал.
— Слушай! — она мило высвободилась из моих объятий, — ты изворотливый, как уж на сковородке! Ты знаешь, что я имела в виду! Почему ты не сказал ей о себе⁈
— Потому что она не готова пока что. Она долгие годы знала меня тем, кем был Роман, пока я не занял его мертвое тело. И если рассказать сейчас, она может среагировать слишком эмоционально.
— А я, значит, не смогу? — девушка надула губки, — звучит так, будто о ней ты заботишься.
— Ты сильнее нее, Саша. Ты можешь знать больше. И можешь взять на себя ответственность иного рода.
— Иного? — она изогнула бровь, — это какого же?
— Быть компаньоном в работе. И, — я посмотрел ей в глаза, — хранить мои тайны. У тебя легкий и сильный характер. Знания не будут тяготить тебя. А ее — да. Но это не значит, что я не забочусь о тебе. Забочусь. Ведь теперь ты видишь будущее для себя.
— Ты прав, — подумав полминуты проговорила она.
В свое поместье я вернулся рано утром. Приехал на такси, ведь машины у меня больше не было. По дороге домой я думал о том деле, что возбуждают против меня власти. Никаких новостей не было, но предчувствие подсказывало, что скоро все это может развернуться во всей красе. Я ждал и решал, как буду действовать в таком случае.
Утром дождь усилился. Ветер разгулялся, и я почти полностью промок, пока дошел от такси до гаражной двери. Войти решил через цоколь, чтобы никого не разбудить.
В комнату к Нине я пришел уже раздетым, оставив всю промокшую одежду сушиться в ванной. Хоть вещи и были ифритными, сохнуть магическим образом они пока не умели. Если, конечно, я не обнаружу где-нибудь Ифрит Сильной Тяги Быть Сухим.
— Ты, наконец-то пришел, — проговорила Нина сквозь сон, когда я лег рядом и обнял ее сзади.
— Пришел.
— Я волновалась. Мне снилось, будто тебя убили. И не один раз. Много-много раз, — она повернулась ко мне, взглянула на меня сонными глазами, — это повторялось еще и еще. Раз за разом. Пока ты не потерял себя, Рома.
— Это, — серьезно сказал я, — всего лишь сон, Нина, — прижал девушку к себе, она приятно уткнулась носиком мне в ключицу. Кожу тут же обдало теплым дыханием.
— У Кати беда, — проговорила она медленно.
— Что стряслось?
— Поговори с ней утром. Это важно.
— У меня не получилось ему помочь, — девочка посмотрела на меня заплаканными глазами, — мы хотели ехать сегодня к ветеринару, но он умер рано утром.
Серое осеннее утро проникало в Катину комнату через просторное окно ее детской комнаты. Оно делало атмосферу здесь еще печальнее. Девочка сидела на коленках прямо на полу, у своей кровати. У ее ног стояла маленькая миска с молоком.
Я сел рядом, посмотрел на маленького белого котенка, умершего совсем недавно. Его животик впал. Шерсть выглядела мокрой и растрепанной. Большие глазки были закрыты, а ротик с маленькими молочными клыками приоткрыт.
— Откуда он? — посмотрел я на девочку.
— Нашла вчера в парке, когда гуляла с тетей Эллой. У него что-то болело, и я взяла его с собой. Его зовут Лучик.
— Это было хорошее имя для него, — я погладил девочку по голове.
— Почему он умер? — всхлипнула Катя, — я о нем так заботилась. Если бы он решил пожить хоть чуть-чуть еще, — слезки покатились по щекам девочки, — мы бы успели его вылечить. Хотя я и сама лечила как могла. Но ничего, — она заплакала. Красивая мордашка скривилась под давление слез, — ничего не помогло.
— Иди ко мне, — я привлек девочку, прижал к себе, — я сожалею о том, что Лучик умер. Но так иногда бывает. Тебе ли не знать этого.
— Он напомнил мне…
— Тот день. Я понимаю. Но иногда, все, что мы можем сделать, это выложится на максимум. Тогда, на максимум выложился я. Вчера ты. Мы сделали все что могли.
— Мне хочется плакать, Рома, — она заплакала навзрыд.
— Ничего. Это нормально. Плачь.
— И похоронить Лучика.
— Разрешишь, — я отнял девочку от своей груди, заглянул в красные глаза, — мне помочь тебе?
Катя промолчала, но слегка кивнула.
— Отлично. Тогда пойдем.
Мы выбрали место у воды. С заднего двора поместья в сторону Кубани вела тропа. Река бурлила гораздо ниже. Там развернулся каменистый пляж. Зелено-серые воды шумно бежали к водохранилищу. После дождя река набрала силу, ускорилась. Уровень воды поднялся, и Кубань уже подмывала корни деревьев на той стороне.
Наше место же, было достаточно далеко от поместья, и в то же время высоко. Если Кубань выйдет из берегов, точно не доберется сюда.
Я взял с собой лопату, а Катя, несла Лучика в маленькой обувной коробке. Вместе с ним она решила похоронить его подстилку и миску, которую раздобыла где-то на кухне.
Песчано-глиняная смесь, хоть и была вязкой, после дождя поддавалась легко. Я быстро вырыл маленькую могилку.
— Ой. Рома, — Катя обеспокоенно посмотрела на меня, — у тебя кровь.
— Да, точно, — я вонзил лопату на весь штык, оставил торчать, а сам всмотрелся в красное пятно, проступившее на толстовке. Рана на плече открылась после копания могилки. Я совсем забыл про нее. — Поранился в армии, — я улыбнулся.
— Можно, — Катя озабоченно водила по ранке взглядом, — я помогу тебе? Сними кофту.
Я хмыкнул, стянул толстовку. На белой футболке пятно было больше и насыщенней. Раны от клинка Салазара были необычными. Даже с моей регенерацией они затягивались долго.
Я подкатал короткий рукав. К моему удивлению, Катя не скривилась, когда увидела некрасивый рубец на мышце плеча. То, что произошло в следующее мгновение, удивило меня еще сильнее.
Девочка приложила руки к ране и тут же вымазала ладошки моей кровью. А потом сощурилась. И я насторожился. Включил ифритное зрение.
Тонкие нити магии тянулись от ифритов вокруг: от моей пули с Ифритом Смерти внутри; от Ифрита Сильной Печали, появившегося в коробке котика; Ифрита Скорби, которым светился выброшенный неподалёку заржавевший руль детского велосипеда; и Ифрита Сильной Головной Боли, который остался в одноразовом пивном стакане, валявшийся под кустом можжевельника.
Все эти струйки притянулись к рукам Кати. А потом под ладошками возник свет и стало очень тепло и приятно. Мое тело задрожало от обезболивающей эйфории.
— Когда ты этому научилась? — с улыбкой спросил я.
— Вчера, когда нашла Лучика.
— Так ты его лечила? — я догадался, о чем она говорила в своей комнате.
— Угу, — девочка кивнула, — на Лучике было много ранок. Будто его мучили. А когда я его гладила, появился…
— Лучик. Такой же, как сейчас.
— Ага.
— В тебе проснулась магия, Катя. И очень редкая. Эфирная магия исцеления. Ты целитель.
— Тебе лучше? — Катя словно бы пропустила мои слова мимо ушей.
— Намного, — радостно ответил я, — намного лучше! Ты не представляешь насколько! Хочу кое-что попробовать, — я деликатно отстранил ее руки. Кровотечение все равно закрылось. Рана немного зарубцевалась.
— Что? — Катя непонимающе уставилась на меня.
Я взял коробку с Лучиком и открыл. Котик, маленький и белый, словно мятая тряпочка, лежал внутри.
— Он умер недавно. С человеком такое