— Это ведь из Национальной художественной галереи? — спросил Макконнел.
Конрад кивнул. Карта на столе точь-в-точь повторяла карту Ланфана, посланную Звездочету. Слуга и сфера дополняли картину.
— Но раб не Геркулес, — сказал Макконнел. — Это лакей Вашингтона, Уильям Ли. Он не то, что мы ищем.
— Конечно, не то, — сказал Конрад. — А вот картина — то.
— В смысле?.. — смутился Макконнел.
Конрад щелкнул по ссылке на информацию о картине:
«Эдвард Сэвидж, американский художник, 1761–1817 гг.
„Портрет семейства Вашингтон“, 1789–1796 гг.
Холст, масло. 213,6 х 284,2 см (843/4 х 1117/8 дюйма)
Из коллекции Эндрю У. Меллона 02.01.1940».
— Искомый «дикарь» — художник Эдвард Сэвидж.[4] — В голосе Конрада звучал триумф. — Этой картиной Вашингтон показывает нам, где следует искать.
ГЛАВА 11
«Гольфстрим-550» начал снижаться над атлантическим побережьем и лег курсом на северо-восточную оконечность Лонг-Айленда. Серена потерла уставшие глаза, подняла солнцезащитную шторку на иллюминаторе и еще раз взглянула на репродукцию картины Эдварда Сэвиджа, которую Макконнел переслал ей по электронной почте. Оригинал она и сама видела в Национальной художественной галерее. Невероятно огромный холст, семь на девять футов — единственный групповой портрет, для которого позировало семейство Вашингтон.
— «Дикарь укажет путь», — пробормотала она себе под нос. — Как я не заметила?
Вот же они — и сфера, и карта, и все подсказки, где искать небесный глобус. Ответ был близок: надо только разгадать тайну портрета. Если верить исповеди Ланфана, у них с Конрадом оставалось всего четыре дня, чтобы понять пророчество и спасти Америку, уберечь ее от судьбы Атлантиды.
Она снова и снова всматривалась в семейство, сидящее вокруг карты столицы. В аннотации к картине говорилось, что военная форма Вашингтона и бумаги под его рукой призваны «подчеркнуть военный дух и президентский статус». Карта Ланфана разостлана перед миссис Вашингтон, которая «веером указывает на величайшую из улиц» — Пенсильвания-авеню. Дополняют сцену приемные внуки — Джордж Вашингтон Парк Кастис и Элеонора Парк Кастис — да чернокожий слуга.
«Да уж, не Мона Лиза», — подумала Серена.
При всей своей исторической важности «Портрет семейства Вашингтон» не был детальным воспроизведением реальности, да и произведением искусства его не назовешь. Сэвидж писал его девять долгих лет, но ни разу не был в поместье Маунт-Вернон, чем и объяснялись две вымышленные колонны на заднем плане. Что же касается членов семьи, то Сэвидж скорее всего писал каждого по отдельности в своей нью-йоркской студии в конце 1789-го и в начале 1790 года, после первой инаугурации Вашингтона, а потом добавил их в фантастический пейзаж Маунт-Вернон — отсюда и неестественно напряженные позы, и неуклюжая композиция картины. Каждый персонаж смотрел в свою сторону, но только не на карту на столе.
У Конрада было иное объяснение.
По электронной почте Макконнел сообщил Серене, что, по идее Конрада, это слабенькое в художественном смысле полотно хранило великую тайну, которую Вашингтону надо было донести через века в неизмененном виде. Конрад доказал, что внешне небрежную и бессвязную композицию творила рука Вашингтона.
Серена повторила эксперимент Конрада. Положив изображение на поднос, она провела маркером две диагонали. Прямые, опущенные из противоположных углов, образовали огромную букву «X». Точнехонько в центре портрета, там, где линии пересеклись, оказалась левая рука Вашингтона, лежащая на карте Ланфана.
«Указующая длань Джорджа Вашингтона».
Конрад утверждал, что такая «скрытая композиция» — верный признак продуманности полотна. Все здесь было неслучайным. Вашингтон на портрете явно хотел что-то сказать.
С этим Серене пришлось согласиться.
«Ну, Йитс, ты и башковитый!» — подумала она.
Вопрос оставался всего один: что Вашингтон хотел сказать? Каким бы умным Конрад ни был, ему ни за что не догадаться, что «судьба мира», которую пророчил первый президент в письме к Звездочету, заключена в загадочной сфере, которую первый американский президент спрятал где-то в подземельях города «имени себя».
А вдруг у Конрада хватит мозгов? Серена его и раньше недооценивала, о чем впоследствии горько раскаивалась. Нет, невозможно. Она читала исповедь Ланфана, а Конрад — нет. Так откуда ему знать?..
Пользуясь подсказкой Конрада, она решила взглянуть на портрет новыми глазами. С левой рукой все понятно. Символизируя преемственность поколений, правая рука Вашингтона покоилась на плече приемного внука, который, в свою очередь, положил руку на глобус. Что интересно, мальчик сжимал циркуль, масонский символ священного треугольника, словно собирался измерить что-то на карте Ланфана.
Серена неожиданно заметила, что неразрывная связь между сферой и картой не заметна никому, кроме чернокожего слуги. Совершенно очевидно, что портрет Вашингтона совместно с картой Ланфана должен привести Звездочета к месту, где хранится небесная сфера.
Все это наводило на следующий вопрос, о котором кардинал Туччи даже думать запретил, как ей, так и Конраду.
Что же было внутри сферы?
Серена спустилась с трапа в аэропорту «Монток». Макконнел — в строгом деловом костюме, несмотря на июньскую жару, — поджидал ее у черного «мерседеса».
Они с Макконнелом сели сзади, и Бенито повез их мимо девственных рощиц и болот. Когда-то эти земли принадлежали индейскому племени монтоков, но сотню лет назад федеральное правительство построило здесь военную базу. Потом базу забросили, и от нее остались лишь полуразрушенная тарелка устаревшего радара да взлетная полоса. Ею пользовались люди вроде Макконнела — владельцы частных самолетов, не желающие привлекать лишнее внимание.
— Как дела у нашего друга, доктора Йитса?
— Похоже, он снискал всеобщую известность.
Макконнел достал распечатку оперативной сводки ФБР для различных силовых ведомств, в которой фигурировали недавние подвиги Конрада.
— Его ни в чем не обвиняют, им только «интересуются», то есть никому не надо, чтобы его случайно подстрелили, или даже чтобы его имя просочилось в прессу. Они просто не хотят прозевать, если Конрад случайно где-нибудь засветится.
Она взглянула на фэбээровский снимок Конрада: на фото у него всегда такой уголовный вид, совсем не как в жизни!
— Взглянуть бы на него в монашеском облачении.
— Боюсь, он вряд ли доставит вам такое удовольствие. Работая над зашифрованным посланием Звездочету, доктор Йитс «расколол» значение числа 763.