Читать интересную книгу Полдень, XXI век. Журнал Бориса Стругацкого. 2010. № 4 - Журнал «Полдень

Катаклизмос

За ночь странное сооружение на пляже обрело окончательные формы. Оно походило на инопланетное оружие из дорогого фантастического боевика. Было в нем что-то неприятное и пугающее. Какая-то скрытая угроза.

Администратор за стойкой протянул мне цветной буклет — на черном фоне красным надпись в одно слово: «Катаклизмос». Я совсем забыл о нем, и теперь был неприятно поражен неожиданным напоминанием. В буклетике сообщалось, что городской праздник «Катаклизмос» начинается сегодня вечером на Пальмовой аллее, и открывает его Большой Молодежный Парад.

На Пальмовой аллее стояла вереница туристических автобусов, перед ними колыхалась черная стариковская толпа. Наверное, тут были все оставшиеся в Ларнаке старики. Последние старики города. Плакали дети. Полицейские отделяли их от стариков и сажали в отдельный полицейский автобус. Гаммельнский крысолов наоборот.

Сорокалетняя девушка из «Пафоса» сидела в белом пластмассовом креслице. С моря дул свежий ветер, и она зябко куталась в легкую косынку. Небо из синего сделалось черным, я и не подозревал, что в этом райском уголке может быть такое небо. Я молча протянул девушке зажигалку, и мы закурили.

— Пойдемте ко мне, — жалобно предложила она. В ее голосе было столько отчаяния и мольбы, что отказать было невозможно.

Мари жила на десятом этаже, откуда открывался неплохой вид на море. Нам хватило пяти минут, чтобы удовлетворить друг друга. Мы были слишком напряжены и напуганы для долгих прелюдий. Потом мы стояли на балконе и снова курили. Фантастическое сооружение на пляже было видно отсюда как на ладони.

Она заметила, что я разглядываю его, и вдруг сказала:

— А я знаю, что это за штука.

Я повернулся и внимательно поглядел на нее. Она не шутила. Как и мне, ей было не до шуток. Я не задавал вопросов — просто ждал, когда она продолжит.

— Правда, знаю, — повторила она, будто оправдываясь. — Мне один местный мальчик сказал. Он был со мной вчера вечером. — Она глядела на меня с вызовом. — Да, был. И потом рассказал про эту штуку. Ты, наверно, думаешь, это аттракцион? А это никакой не аттракцион. Это экспериментальный излучатель. Стоит его запустить — и все старичье в радиусе ста метров исчезнет. Все, кому за шестьдесят. Раз — и никого нет. Здорово придумано? Этот мальчик, наверно, думал, что мне двадцать…

Я ошарашенно молчал.

Внизу, на Пальмовой аллее, стартовали набитые стариками автобусы, оставляя после себя разбитые стариковские чемоданы, рассыпанное стариковское белье… Нет, оно понятно… Что может быть отвратительнее, чем тайная геронтократия? И не в какой-нибудь там первобытно-общинной Океании, а здесь, в цивилизованной Европе. В руководстве гимназии — старики, в руководстве города — старики, в руководстве страны — старики… Давно лишенные иллюзий и идеалов молодости, снедаемые старческими болячками и страстишками, впавшие в маразм и паранойю…

Я представил себе мир без стариков. Вот прямо сейчас я закрою глаза, а когда открою их, стариков уже не будет.

Кругом одни молодые, здоровые, полные энергии и сил. И — глупые, наивно-глупые. Люди, лишенные опыта, лишенные прошлого… Может быть, поэтому они так легко дают себя обмануть? А их обманули. Тупо подставили. Потому что никакой это не излучатель против стариков. Помилуйте, какие старики? Последние старики — вот они, спешно покидают город. Через пятнадцать минут в Ларнаке останется одна молодежь. И сегодня она — весело и радостно, под самодовольный рев труб и оптимистичную барабанную дробь — промарширует по Пальмовой аллее в светлое небытие…

Катаклизмос.

Какой красивый, должно быть, этот парад. Светящиеся в темноте палатки с игрушками, сластями, воздушными шариками… тележки с мороженым, попкорном и жареными кукурузными початками… кафешки под открытым звездным небом… И мимо всего этого великолепия — по Пальмовой аллее — стройными рядами с флагами и штандартами в руках… юные барабанщики в белых перчатках… юные морячки в черных фуражках… юные полицейские с полосатыми шнурками вместо галстуков… парни и девушки в народных костюмах… старательно вскидывая голенастые ноги… высоко взмахивая правой рукой… с каждым шагом приближаясь к непонятному, уродливому, тихонько урчащему в темноте устройству… чтобы исчезнуть, раствориться, перестать быть…

Хотел бы я знать, кто придумал эту дьявольскую штуку.

Мы твои послушные птенцы, Мамуля, и мы не задумываясь берем конвертики от неизвестных нам благодетелей. Жизнь давно выбила из нас глупые принципы, и мы многим готовы поступиться. Только вот как научиться подавлять позывы к рвоте, когда становится совсем уж тошно. Вот как сейчас…

Откуда-то издалека ветерок донес короткую барабанную дробь. Последняя репетиция перед парадом. Она вывела меня из оцепенения. Я знал, что делать. Кто бы ни затеял эту грязную игру, я не хочу в ней участвовать. Килограммовый брикет пластита… этого должно хватить… А конвертики… бог с ними, с конвертиками. Остановите такси, Славик, я выхожу.

Ольга Артамонова

Гадкий Барби

Рассказ

«А теперь быстрее крутите пленку, Монтэг! Быстрее! Клик! Пик! Флинк!…»

(Рей Бредбери, «451° по Фаренгейту»)

В ожидании рассвета Максимилиан Барби Кен сидел перед раскрытой коробкой, снятой с платяного шкафа. В коробке среди разного хлама, и поздравительных открыток с чувствительными надписями «Дорогому сыночку от любящих родителей», «С наилучшими пожеланиями от коллег», «Поздравления от внуков ко дню юбилея», лежал большой сверток, завернутый в обложки от старых журналов. Максимилиан развернул его и достал несколько больших тетрадей. На одной, с изображением порхающих сердечек с крылышками, детским неровным почерком было выведено: Днивник, Масимилиан немного помедлил, пытаясь унять стук вдруг запрыгавшего сердца, затем открыл первую страницу и начал читать…

Васьмое синтибря.

Здраствуй, дарагой боженька! Абращается к тебе маленький барби Макси каторого ты наверно помниш. Я абращался к тебе два дня назад. Када меня дразнили мальчишки в школе зато што я очень худой и малинького роста. Они абзывали меня глистой и худышкой каратышкой. Надеюсь ты вспомнил меня! Типерь я хочу расказать тебе о том што случилось сиводня днем. Када мои папа мама и старшая сестра Сиси сматрели теливизор. Они очень любят сматреть разные передачи. Папа любит сматреть передачу Сто бландинок. Маме нравится Тубабуба 3. Сиси абажает Малинькие хитрости для бальших девочек. А мой брат Вили Кен бес ума от Ужастных монстров. Боженька в школе ругают меня и ставят плахие аценки зато што я пишу с ашипками. Я надеюсь што ты миня простиш за это. Сиводня мы сматрели перидачу Барби криминал. Пра то как адни барби делают очень плохо другим барби. Мне не нравится эта передача и када я сматрю вмести с ними я очень растраиваюсь. Мой друк Пуфлес Кен из перваво А тоже смотрит эту перидачу и гаварит што это прикольно! Но я не панимаю чево ему нравится. Сиводня в передаче показывали как адин плахой барби пабил харошую тетю и у ее стало некросивое лицо. Мне стало очень страшно што у ее такое лицо и я заплакал. А мама с папой сказали штобы я перистал реветь патому што я уже бальшой мальчик. И што Сиси и мой брат Вили Кен уже сматрели эту передачу в маем возрасте. Но я никак не мог успакоится и плакал все сильнее. Тогда они начали смиятся и говорить как смешно какой смешной глупый мальчик! Плачет как маленький! Мне стало абидно и я пачуствовал себя очень адиноким. Боженька я часто чуствую себя очень адиноким и мне нескем подилится кроме тибя! Все говорят што я страный и што это прайдет с возрастом. Я очень надеюсь. Патаму што это очень плохо када тибя никто не панимает и ты адин! Я даже иногда думаю, а вдруг я не барби? Вдруг я ктото другой ну пупс или Roller Girls? Они живут далеко, в других Раенах. Про них инагда паказывают передачи по теливизору! Я сказал это маме. Я спросил аткуда мы биремся и кто апридиляет што мы барби? Мама сказала што я плохой мальчишка и позвала папу. Папа сказал што у ево ко мне есть мужской разгавор. Он атвел миня в комнату сестры и стал рассказывать как мы рождаемся. Он долго гаварил мне пра цветы у каторых есть пестик и тычинка. Но я ничево не понял. И еще он гаварил што есть призноки па каторым можно апредилить кто ты! Мы Барби Кены папа Вили и я носим сиреневый с блеской костюм. На шее под беласнежным варатничком у нас всигда завязан галстук бабочка. А ис синий черные волосы пакрыты блистящим лаком. Барби Фей это моя сестра и мама. Они носят розовые платья усыпаные пирламутровыми блесками и бусинами. У их соломеные волосы и галубые глаза. Есть еще Барби Принц. У их голубые с блесками платья и коричневые или черные волосы. Это очень красиво канешно. У нас у всех очень хорошее и прапарцианальное слажение. А у пупсов непрапарцианальное. У их бальшие головы кароткие ноги и голые ступни. Их образ жизни атвратитилин и ужасин. Попадись папе в руки хоть какойнибудь пупсик он бы разарвал его на части. Мой папа главный барбишис нашего Раена. Он просто нинавидит кто ни барби. И еще он сказал штобы он больше ни слышал от миня таких слов. Я канешно барби! Настаящий Барби Кен! И када я вырасту я стану дастойным его приемникам. А пака я должен хорошо виста себя и молится нашему дарагому богу каторый тоже канешно барби! Господь Барби Бог! Он создал самых первых барби Адика и Евелитку. Они народили барби Авлика барби Каишку и барби Сафика. Боженька после разгавора с папой мне стало очень хорошо. Я ришил быть примерным барби и выкинуть из галавы все дурацкие мысли. Я очень хачу папрасить тибя о том штобы ты не обижался на миня. Када я штото делаю ни правельно. Я знаю што ты хочеш штобы я был харошим барби. Как папа и мама. Я абещаю тибе што буду очень старатся. Спакойной ночи, боженька!