— Да. Оно называется «Пер-Лашез». Тут похоронены известные люди.
Понятно. Типа нашего Новодевичьего в Москве, где лежат всякие актеры, певцы и политики.
— Вот могила Оскара Уйлда, — подводит меня к высокому памятнику.
Это бетонная плита с меня ростом. На ней высечен человек, который то ли летит, то ли лежит. В общем, ничего особенного. Мы проходили тут могилы и статуи поинтереснее.
— Угу, хорошо. Пойдём теперь к Джиму Моррисону.
Селеста слегка смеётся, берет меня за руку и уводит. Меня удивляет, как хорошо она тут ориентируется.
— Ты часто здесь бывала? Это кладбище очень большое, а ты тут все знаешь.
— Я была здесь несколько раз. На самом деле тут всего несколько очень известных могил, и все посещают только их, поэтому не сложно запомнить.
Мы идём размеренным шагом и продолжаем освещать себе путь фонариками от телефонов. Мне по-прежнему не по себе. К тому же мы с Селестой почему-то говорим шепотом, хотя находимся здесь совсем одни.
— А кто этот мужчина, который нас сюда пропустил?
— Знакомый моего знакомого. Я попросила своего приятеля, чтобы он попросил охранника нас пропустить.
— Понятно.
Дальше мы идём молча. Меня это гнетущая тишина, прерываемая только карканьем ворон, немного напрягает. Тут и так жутко, а еще и мы не разговариваем.
— А ты вообще часто ходишь на кладбища? — нарушаю гробовую тишину в прямом смысле этого слова.
— Периодически хожу. А ты?
— Раньше ходил раз в год. Больше не хожу.
— Почему?
— Дочь этой женщины вернулась и теперь может навещать могилу своей матери сама.
Когда-то я каждый год ходил на могилу к Кристининой маме в годовщину ее смерти в середине декабря. Сам не знаю, зачем я это делал. Просто знал, что Кристина не приезжает из Америки, и наверняка очень грустит из-за того, что не может посетить могилу матери. Вот и делал это в память о ней.
— Дочь этой женщины просила тебя навещать могилу ее матери? — Селеста будто читает мои мысли.
— Нет.
— Значит, ты ходил, просто потому что тебе была близка ее дочь?
— Да.
Селеста молчит мгновение.
— Ты так сильно ее любил? — вопросы француженки бьют прямо в мишень.
— Да. — Выдавливаю из себя.
— Но вы все-таки расстались. — Не спрашивает, а констатирует факт.
— Да.
— А ты делал ей предложение замуж?
Я застываю, будто проглотил язык. И, если честно, я даже не знаю, как ответить на этот вопрос.
— Я могу трактовать твоё молчание как «Да»?
— Можешь.
— Ты сделал ей предложение красиво и с кольцом? — Селеста поворачивает на меня голову и внимательно смотрит в лицо. Надеюсь, в темноте его не видно.
— Нет. Я сделал ей предложение ужасно.
— Как?
Мне хочется провалиться сквозь землю, но я все-таки отвечаю.
— Ты не поверишь, но я сделал ей предложение на кладбище в день годовщины смерти ее мамы.
Селеста резко останавливается и разворачивается ко мне всем корпусом.
— Ты шутишь???
— К сожалению, нет.
— И что она тебе ответила?
— Отказала.
Селеста смотрит на меня с широко распахнутыми глазами, а потом начинает звонко смеяться. Я сначала стою с каменным лицом, но потом ее смех начинает передаваться и мне. И вот я уже смеюсь вместе с француженкой.
— Егор, ты удивителен. — Говорит, пытаясь унять смех.
— Ну, я не то чтобы специально сделал ей предложение таким образом. — Тоже пытаюсь успокоиться. — И вообще, место и день не важен. Если девушка хочет замуж за мужчину, она согласится, где бы он ни сделал ей предложение. Даже на кладбище.
— Возможно, ты прав.
Мы возобновляем движение к могиле Джима Моррисона. Мне интересно спросить у Селесты про то, как ей делали предложение. В моей памяти еще свеж вопрос того парня из ресторана: «Не собираешься снова замуж?».
Но почему-то мне совсем не хочется слушать про то, как какой-то парень делал ей предложение, а она соглашалась и готовилась к свадьбе. Главное, что сейчас она не замужем, а тут, со мной, идёт ночью по кладбищу.
Ну а что? Романтично же.
— Мы пришли. — Оповещает Селеста и останавливается возле каменного бюста.
Я приглядываюсь к нему и узнаю солиста любимой группы. Да, это он. Джим Моррисон. Его бюст разукрашен цветными красками, за ним также раскрашена бетонная плита.
— Вау! — восторженно произношу. — Он — легенда. Ты слушала их музыку?
— Выборочно отдельные песни. Поклонницей не была.
— А я был… — задумчиво тяну.
Мы стоим у могилы Моррисона еще какое-то время молча. Я вспоминаю, как в 11 классе мы с Максимом ездили в школу вдвоём на моей машине и по дороге слушали «Рок FM». Там часто крутили песни The Doors, и мы с другом подпевали им. Знали бы мы с ним тогда, как все сложится в нашей жизни…
Я бы постоял на могиле любимого певца еще, но заметил, что Селеста справа от меня стала нервно переминаться с ноги на ногу. Ей явно уже наскучило рассматривать разукрашенный бюст солиста The Doors.
— Ладно, пойдём отсюда? — предлагаю ей.
— Да, пойдём. Что-то мне стало не по себе.
— Да что ты говоришь? — спрашиваю с издевкой. — А я думал, ходить по ночам на кладбища — твоё любимое времяпровождение.
— Совсем нет. Я первый раз в жизни на кладбище ночью.
— К слову, я тоже.
В этот момент где-то над нами громко закаркала ворона, и Селеста вскрикнула.
— Тише-тише, это просто птица. — Я механически привлекаю ее к себе и обнимаю.
— Егор, мне страшно, — тянет со слезливыми нотками и обвивает меня руками в ответ.
— Пойдём отсюда.
Я крепко обнимаю ее за плечи, и мы направляемся к выходу. На удивление Селеста отнюдь не возражает, а тоже обнимает меня за талию. Мы идём очень быстрым шагом и через пять минут уже выходим из кладбища.
— Спасибо, — бросает Селеста охраннику, слегка сбавляя шаг.
— Не за что. — Кричит ей.
Мы уже вышли на оживленную улицу с множеством фонарей, автомобилей и прохожих, но при этом продолжаем идти, крепко обнимая друг друга. Я не хочу выпускать ее из объятий, и мне хотелось бы думать, что она тоже не желает выпускать меня.
Минут через 10 мы выходим к Сене и останавливаемся на набережной.
— Куда ты хочешь теперь? — поворачивается ко мне всем корпусом и смотрит прямо. Она убрала руку с моей талии, и мне вдруг стало так холодно.
— Не важно, куда. — Я смотрю ей ровно в глаза, а потом резко притягиваю к себе и целую.
Она отвечает мне. Обвивает меня обеими руками и прижимается к моему телу еще плотнее. Сейчас наш поцелуй намного более страстный, чем тогда на Монмартре, когда мы едва касались губ друг друга. Сейчас же мы играем языками, я веду свою ладонь по ее спине, запускаю в мягкие волосы до плеч…
Когда мы прерываем поцелуй, то еще долго стоим, соприкоснувшись лбами. Я так много хочу сейчас ей сказать, но в то же время совсем не нахожу слов. Она первая отстраняется от меня. Смотрит с улыбкой, берет меня за руку и тянет вперёд по набережной.
— У меня к тебе новый вопрос, — говорит, доставая сигареты. Засовывает в рот папиросу, поджигает ее, затягивается и выпускает дым. — Во сколько лет ты лишился девственности и при каких обстоятельствах это было?
Меня от этого вопроса разбирает смех. Я тоже прикуриваю.
— Не ожидал от тебя такое услышать.
— Люблю быть непредсказуемой.
— Я уже заметил. В 14 лет в летнем лагере с девушкой, которая работала в нем вожатой нашего отряда. Ей было 19 лет.
Селеста резко останавливается и в ужасе на меня смотрит.
— Что??? Это же изнасилование несовершеннолетнего! Харассмент!
— Эй-эй, спокойнее. Там не было изнасилования. Я не возражал. Наоборот, даже настаивал.
— Это не имеет значения! Это все равно что я сейчас пересплю с кем-нибудь из своих учеников в школе!
— Уверен, что твои ученики мечтают об этом. — Я не могу сдержать смеха.
А вот Селесте совсем не смешно. Она стреляет в меня гневным взглядом. Я спешу успокоиться.