жалобы. Не верю я в них. У нас всего на страну три завода.
Душу греют только сообщения от Насти. Она кидает мне фотки детей. Завтракают, гуляют. Записываю ей видео со своей кислой мордой. Настя отвечает, что мне срочно нужно найти и съесть шоколадку. Да, это хорошее решение. Но мне бы просто хорошего кофейку. Или ее поцеловать…
С тоской кошусь на торговые ряды. Там пельмени, блины, сыры, квас — вот где вся движуха. И галстук душит.
Обещаю представителям завода подумать о субсидиях на расширение цехов. Взамен они предлагают мне отремонтировать школьные автобусы. Это вот уже разговор! Очень важный вопрос, который два месяца как на карандаше. Бьем по рукам.
Обычно всегда хваткая, Елена сегодня участвует в обсуждениях рабочих вопросов очень вяло, чем меня страшно раздражает. Я не могу отработать всех желающих внимания. В добавок ещё начинает идти проливной дождь, и нам приходится спрятаться от него в павильоне конного завода. Присев на скрученные снопы, мы пьем чай и немного обсыхаем. Прямо сейчас уехать нельзя. В пять нам предстоит большая закрытая сессия с зерновыми хозяйствами. С ними не все гладко. Вот уже третий год показывают отрицательный рост и ссылаются на погоду. Что-то мне подсказывает, что просто воруют и сливают на экспорт…
Достаю телефон и неожиданно обнаруживаю на нем пропущенный от Насти. Открываю контакт. Хочется перезвонить, но говорить при посторонних неловко. Замираю пальцами над экраном. Написать ей что-то приятное, личное? Но что? Я — старый чиновник, не знающий слов любви. Прямо хоть выдавливай.
Психуя на свои неуместные заморочки, убираю телефон в карман. Вечером скажу.
Гадость! Ещё и дождевая вода по позвоночнику течет.
Поднимаю глаза и замечаю, что Елена совсем дрожит. Ее тонкая шелковая блузка насквозь. Снимаю пиджак и набрасываю ей на плечи. Везде журналисты работают, а она бельем светит.
— Держи, грейся…
— Спасибо… — стучит она зубами. — Алексей Михайлович… — ловит меня за руку.
— Что? — Хмурюсь.
Мы оказываемся в небольшом закутке.
Я не успеваю оценить ситуацию, а Елена вдруг порывисто прижимается к моим губам своими.
Зло встряхиваю ее, прихватив за плечи.
— Я, мать твою, женат! Ты зачем это сделала? Нам же работать вместе! Арр!
Отталкиваю помощницу от себя.
— Я с тобой почти год! — Срывается в ответ она. — Год строю твою карьеру! Создаю имидж, решаю вопросы! Я уважала твой траур! — Усмехается. — Дура… думала, ты правда страдаешь! А ты — такая же сволочь, как и все здесь!
— Остановись! — Прошу помощницу, пока не взял грех на душу и не придушил. — Здесь везде люди и журналисты. Ты выбрала неправильное место и время разговора.
— Нужно было тебя тебя на свидание пригласить? — Хмыкает. — Да? Или сразу в кровать?
Сжимаю-разжимаю кулаки.
— Ты успокоишься, и завтра мы обязательно поговорим, — выдавливаю из себя. — Как сотрудник ты меня полностью устраиваешь, но если ты претендуешь на что-то большее, то нам придется попрощаться.
— Вот так? Да? — Хмыкает и закусывает губу. — Ясно, — встряхивает волосами и ускоряется к выходу.
Пишу сообщение водителю с просьбой отвезти Елену домой. Мало ли что ей в таком состоянии в голову взбредет.
Возвращаюсь в город позже обещанных Насте девяти часов. Честно говоря, практически засыпаю на заднем сидении.
Отпускаю водителя, захожу за калитку и осматриваю свой уютно подсвеченный дом. Мне нравится, что теперь он всегда живой. После долгого и раздражительного рабочего дня это вызывает в моей груди приятный трепет.
Настю я нахожу уснувшей в кресле между двумя детскими кроватками.
Присаживаюсь рядом рассматривая жену: шелковый кружевной халатик, чулки на охренительно длинных, идеальных ножках, как из порно, и выглядывающие из-под подола черные трусики.
В моих штанах случается такое зверское «сопротивление и восстание», что приходился расстегнуть ремень и содрать с шеи галстук.
Подхватываю крепко спящую Настю на руки и несу к себе в спальню. Разбудить хочется просто безумно, но она так мало спит…
Оставляю все двери открытыми, устанавливаю радио няню и, быстро приняв душ, ныряю под одеяло к жене.
Вжимаюсь в ее попку бедрами и обнимаю, обещая своим бьющемуся в истерике организму и зашкаливающему тестостерону, что утром у нас обязательно будет секс. Если не с Настей, то с матрасом…
Глава 18
Настя
Сквозь сон я чувствую жадные, требовательные поцелуи на спине и плечах. Они на столько реальны, что не могут быть сном.
Это приятно…
Я чуть приоткрываю глаза и потягиваюсь, глубоко вдыхая запах мужчины, которого никогда уже и ни с кем не смогу перепутать.
Мы что? Спали вместе всю ночь?
— Доброе утро, жена, — мурлычет Алферов и нагло подбирается руками в вырез пеньюара, сжимая мою грудь.
— Как я тут оказалась? — Шепчу удивлённо. — Дети что? Не просыпались?
— Я тебя принёс… — ласкается Алексей щетиной по моей шее и скулам. — И детей покормил уже. Ты такая красивая! Я еле дождался утра.
— Сколько время? — Подлетаю. — Во сколько ты вернулся?
— Сейчас восемь утра, — отвечает Алферов, утаскивая меня обратно под одеяло, — и сейчас мы сделаем то, что не успели вчера, а после ты ещё поспишь.
— Нет, нет, подожди… — смеюсь я и увиливаю из его рук.
Но разве можно остановить мужчину, который хочет женщину?! Алексея не смущает ничего, ни мои аргументы про отсутствие душа и чищеных зубов, ни мокрая от утреннего прилива молока ночнушка, ни то, что я, оказывается, такая трусиха, что даже теоретически понимая происходящее, даже желая его, все равно до жути боюсь!
Заласкав, просто отключив мне голову своим возбуждением, Алферов делает все сам. Мне только остаётся по его же совету расслабиться и получать удовольствие. Но какое там?! Когда от ещё неизведанных эмоций и ощущений не знаешь, куда деться. Не будет ли это выглядеть, как дешевое порно, если я все-таки не смогу сдержать стоны, можно ли сказать, что быть снизу мне, кажется, понравилось больше, чем когда Алексей был сзади…
И почему все это так невозможно приятно, что хочется ещё?! Я как безумная подставляю под поцелуи губы, шею, грудь. Алексей остервенело вколачивает меня в кровать, шепча на ушко, что обязательно повторит это вечером, и завтра, и каждый день, и вообще съест меня. Потому что я вся его: такая замечательная, вкусная, красивая, нежная и желанная…
Главное удовольствие, о котором так много говорят, меня потрясает. Это как будто пробуешь сделать тройной аксель в первый раз и не знаешь — упадешь или нет. И вот ты приземляешься строго на лезвия, и катишься дальше. Грудь распирает от количества воздуха и одновременной невозможности продышаться, сердце колотится, тело немеет,