своих объятиях, он мог выдохнуть и расслабиться. Оба до конца не верили в своё счастье, даже больше в само их право на это счастье. Под защитой их маленького дома они чувствовали себя сейчас в безопасности. Ничего не прося и не требуя от других, они отчаянно, как маленькие дети, хотели, чтобы их оставили в покое и не трогали. Оба, конечно, понимали, что это невозможно и что это всего лишь обман и иллюзия, но им так сильно хотелось продлить это время пусть и призрачного счастья, наполненного только друг другом. Поэтому сегодня Эбби так и не осмелилась заговорить с ним о Бетси.
***
Но их спокойная жизнь продлилась недолго. Одним утром, когда Двейн ушёл забирать заказ, в дверь неожиданно постучали. Это был один из тех заказов, которые она ненавидела. Часы были очень дорогие, поэтому она не находила себе места и за прошедший час уже вся извелась. И когда наконец услышала стук в дверь, то не задумываясь, распахнула её. На пороге стоял худощавый немолодой мужчина. Увидев девушку, он растерялся и неуверенно сказал:
– Добрый день. Мне нужен Двейн Уэлби.
– Добрый день. А его нет дома.
Мужчина замялся, а потом всё же спросил:
– Могу ли я его подождать?
– Да, конечно, – растеряно ответила Эбби, приглашая гостя в дом.
Они ждали Вея уже полчаса. Эбби предложила чай, но незнакомец отказался. Повисло странное молчание. Девушка сходила с ума от любопытства и тревоги. «Кто он? Что ему нужно от Вея? Может, это очередной заказчик»?
Но сердце почему-то было не на месте. Наконец, не выдержав, она осторожно спросила:
– А у Вас к Двейну какое-то дело?
– Да, я должен передать ему письмо.
– Тогда, может быть, я передам?
Мужчина вопросительно посмотрел на неё.
– А, Вы?
– Я его жена, – почему-то неожиданно для самой себя соврала Эбби.
Гость с удивлением вскинул бровь, и после небольшой паузы сказал:
– Мне поручили передать письмо ему лично в руки, оно и так пролежало у нас больше трёх месяцев, поэтому я, наверное, зайду в следующий раз.
– Тогда могу ли я передать ему что-то? Как Вас представить?
– Извините за мою бестактность и разрешите представиться, исполнительный секретарь пансиона «Роттон» – мистер Гепфри, – спохватился гость.
Эбби удивлённо вскинула на него глаза и хотела представиться сама, но тут неожиданно скрипнула входная дверь и с порога Двейн громко заговорил:
– Эбби, милая, прости, что я так задержался.
Знаю, что ты волновалась и уже сердишься на меня, но… – и тут же осёкся, увидев постороннего мужчину у них в доме.
Эбби заметила, что Двейну было достаточно одного взгляда на незнакомца, чтобы тело его мгновенно напряглось, а лицо побледнело.
– Рад видеть тебя в добром здравии, Двейн. Как ты возмужал… – с ходу пошёл в атаку незнакомец.
– Не могу ответить тем же, – резко перебил его Двейн, – Вижу, что Вы тоже в добром здравии и всё также полны энергии, как и раньше, – парень прошёл мимо протянутой ему для приветствия руки.
Мужчина неприятно ухмыльнулся и убрал руку.
– Чем обязан Вашему визиту? – холодно спросил молодой человек и подойдя к Эбби, взял её за руку.
Проследив за ним взглядом, мужчина тут же добавил:
– Спешу поздравить с женитьбой. Я не знал. Мы вообще ничего о тебе не знали, пока…
– Как Вы меня нашли, я догадываюсь, – снова оборвал его Вей, бросив быстрый взгляд на притихшую девушку, – И спасибо за поздравление.
Эбби покраснела, ей стало ужасно стыдно за свой обман.
– Так чем я обязан?
– Управляющий «Роттона» поручил мне передать тебе письмо лично в руки, – он протянул потёртый плотный конверт, – Оно уже три месяца лежит у него. Мы не знали, где тебя искать, ты же не оставил адреса.
Двейн молча взял протянутый ему конверт.
– Судя по адресату это твой отец…
– Я умею читать, – непривычно резко оборвал он мужчину, – Спасибо за труды, и если это всё, то прошу Вас покинуть мой дом.
Эбби впервые видел Двейна таким и с удивлением следила за происходящим. Гость сразу как-то сгорбился, и глядя на парня исподлобья, резко сказал:
– Как был упрямым невоспитанным дикарём, так им и остался, – и бросив взгляд в сторону девушки добавил, – И как только умудрился жениться на такой прелестной барышне? – и поклонившись ей, добавил, – Разрешите откланяться, – после чего развернулся на месте и через секунду ретировался.
Двейн отпустил её руку, молча кинул конверт на стол, а потом подхватив оставленный им у двери объёмный свёрток, вернулся к ней со словами:
– Посмотри, что я купил тебе. Я присмотрел его ещё в первый раз, – голос его предательски дрожал, несмотря на непринуждённый тон, который он хотел ему придать.
Не глядя на свёрток, Эбби растерянно спросила:
– Двейн, а что это сейчас было?
– Ну ты же сама всё слышала. На встречу старых друзей это точно не похоже, – он со вздохом отложил свёрток в сторону.
«Похоже, тяжёлого разговора не избежать», – пронеслось в его голове, – «Но, может, это и к лучшему?»
– Ну, как ты, наверное, уже поняла, это один из моих преподавателей из пансиона. У меня с ним, – он помедлил, – со всеми, сложились не очень хорошие отношения.
Эбби молча слушала. Говорить об этом и вспоминать своё детство Двейну совсем не хотелось, но бросив косой взгляд в сторону девушки, он понял, что рассказать всё-таки придётся. Эта любимая «заноза» просто так от него не отстанет.
– Если не вдаваться в подробности, – он вздохнул, – и описать мою жизнь тогда в нескольких предложениях, – он отвернулся к столу, – Я попал в «Роттон», когда мне не было и года. Защитить меня было некому, поэтому я стал любимой «игрушкой» для преподавателей и мальчиком для битья для воспитанников. А так как мне сильно хотелось жить, то, – он тяжело вздохнул, – пришлось выживать.
Двейн никогда ни с кем не говорил об этом, вспоминать те времена ему было всегда не приятно и больно, а сейчас к тому же ему отчаянно казалось, что он жаловался ей на свою жизнь, на своё сиротское детство, поэтому он нетерпеливо добавил:
– Поэтому, как только я достиг совершеннолетия, я сразу и без сожаления ушёл оттуда. Почти вся моя жизнь прошла в «Роттоне», но ничего хорошего вспомнить об этом времени и месте я не могу. И больше говорить об этом я не хочу, – резко оборвал он.
Эбби стояла, окаменев. Сухого короткого рассказа хватило, чтобы она ясно представила, какая невыносимая жизнь была все эти годы у этого одинокого, брошенного всеми ребёнка в этом проклятом пансионе. Жалость, сочувствие и нежность затопили её с головой. Она ведь ничего не знала о нём, сколько там в его опалённой душе за все эти годы скопилось боли и обиды. Она молча подошла к нему и обняла со спины. И без того напряжённые плечи его окаменели. Почувствовав это, она тихо сказала:
– Я помню. Жалеть тебя нельзя.
Он