— Скотч со льдом тогда, пожалуйста, — сказал Бен, усаживаясь и доставая серебряный портсигар.
— Не обращайте на меня внимания, я всего лишь повариха, нанятая на этот вечер, — помахала Глория из кухни. — Здравствуйте, мистер Харви. Я считаю, что ваш журнал просто замечательный, несмотря на то, что вы каждый месяц доводите меня до сумасшествия.
— Каким же образом?
— Заставляя меня идти и покупать одежду, которую я не могу себе позволить, — хихикнула она. — Я Глория Тэрли, если Хелен не называла вам еще мою фамилию. Но Джим говорит, что фамилия женщины не имеет значения, потому что она всегда меняется.
— Думаю, что это правда. — Бен постучал кончиком сигареты по портсигару, нахмурился и закурил.
— Вот ваш скотч, мистер Харви. — Джим Мэринг поставил стакан с двумя большими кусками льда и напитком перед Беном, неловко сидевшим на кушетке с сигаретой в руке и наблюдавшим за приготовлениями Глории в кухне напротив.
Главный редактор «Мод» поднял стакан, и Хелен заметила на его лице слабую гримасу; слегка передернувшись, он поднес стакан ко рту и сделал осторожный глоток. На этот раз Джим Мэринг, сидевший на другом конце кушетки, заметил выражение его лица.
— Извините, но у нас нет ничего лучшего, чтобы предложить вам, мистер Харви, — произнес он. — Глория и я больше любим вина, и она держит более крепкие напитки в доме просто на всякий случай.
— О, все прекрасно, спасибо, — ответил Бен Харви и, сделав еще один глоток, поставил стакан.
Глория взглянула на Хелен и выразительно округлила глаза, как бы спрашивая, в чем дело. Хелен вспыхнула и подошла к кушетке. Она чувствовала напряжение, которое повисло в воздухе, как только пришел Бен. Конечно, он привык к самым шикарным местам, и, возможно, думал о том, чтобы поскорее уйти и работать над статьей. Но даже если и так, вел он себя… ну… так надменно. И Хелен из-за этого было очень неловко, потому что Глория и Джим были ее лучшими друзьями.
— Ну теперь, я думаю, все почти готово, — бодро объявила Глория, неся кастрюлю и асбестовую подставку и ставя их на стол. — Джим, будь так добр, принеси тарелки и приборы.
— А я принесу кьянти, — вызвалась Хелен.
— Прекрасно. И стаканы тоже, дорогая.
— Конечно.
— Я не буду пить вино, спасибо, — заговорил Бен Харви. — Этого скопа вполне достаточно мне на сегодня. — И как бы подчеркивая свое решение, он поднял стакан и допил содержимое. И снова слабая гримаса исказила его красивое лицо.
Глория, как повариха, подавала равиоли. Она начала наполнять тарелку Бена Харви, но он протянул руку сразу после первого половника:
— Спасибо, достаточно, мисс Тэрли.
— Но вы даже не пробовали их, мистер Харви, а я ужасно горжусь своими равиоли. Позвольте положить вам салат.
— О нет, не беспокойтесь обо мне, пожалуйста. Я не слишком голоден. — Бен попробовал равиоли, изогнув брови. — Неплохо. Почти как в «Меркурио», я бы сказал. По-моему, приправа покрепче подошла бы больше.
Джим Мэринг, с удовольствием налегая на свою порцию, нахмурился и посмотрел на Глорию, затем покачал головой.
— А я думаю, что эта великолепна, — решительно заявил он.
— Да, конечно. Но сегодня был жаркий день и я плотно позавтракал, так что я не самый лучший судья, — ответил Бен Харви.
Хелен поставила четыре стакана и наполнила их кьянти, притворившись, будто не видит, как Бен отрицательно качает головой.
— Предлагаю тост. — Джим поднял свой стакан. — За наших девушек, без которых жизнь была бы безрадостной.
— Правильно, правильно! — засмеялась Глория и потянулась, чтобы чокнуться с ним. Хелен следила, как Бен Харви поднимает стакан, затем опускает его, даже не пригубив.
— Я хочу добавки, Глория. Равиоли просто великолепны. — Джим протянул свою тарелку Глории, быстро и радостно наполнившей ее. — Вот спасибо!
— Видишь, Хелен? Путь к сердцу мужчины лежит через его желудок, как говорила мне мама, — пошутила Глория.
— Подожди минутку, детка, — насмешливо заспорил Джим. — Я женюсь на тебе не только потому, что ты случайно положила мне полную тарелку равиоли. У тебя есть и другие прекрасные качества.
— Осторожно, Джим, ты говоришь перед свидетелями. Назови что-нибудь для примера.
— Хорошо. Например, ты прекрасно штопаешь носки. И довольно прилично для девушки играешь в шахматы. И рядом с тобой мужчина чувствует себя уютно.
— И это все?
— Все, что сразу пришло в голову. Да, я забыл спросить: ты умеешь печь шоколадный торт, старомодный, с толстой шоколадной корочкой и нежной белой начинкой?
— Мне очень не хочется лишать тебя иллюзий, дорогой Джим, но, если ты заметил, в супермаркете большинство сухих смесей желтые, а не шоколадные.
— Ты действительно разочаровала меня, женщина. А я чуть было не попросил тебя сбежать со мной сегодня ночью, — рассмеялся Джим.
Хелен, следившая за этим шутливым диалогом счастливыми глазами, тоже рассмеялась. Отношения между Джимом и Глорией были теплыми, дружескими, и они щедро делились своим счастьем со всеми, кто был рядом. Однако, взглянув на Бена, Хелен увидела, что он сидит, сложив руки на коленях, лицо — вежливая маска, улыбка натянутая, механическая, без настоящей теплоты. Взглянув на свои часы, он поднялся:
— Извините меня, Хелен, мисс Тэрли, мистер Мэринг. Я должен бежать. Могу ли я воспользоваться телефоном?
— Конечно. Прямо там, около двери на столике, — показала Глория.
— Спасибо. — Бен подошел к телефону и, повернувшись спиной к трио за кофейным столиком, набрал номер. Затем заговорил отрывистым тихим голосом. Хелен встала, чтобы проводить Бена, и невольно услышала его слова:
— Это метрдотель? Говорит Бен Харви. Передайте мисс Лоренц, что я присоединюсь к ней через полчаса. Благодарю вас.
Глава 14
После того как Бен Харви поблагодарил Глорию и, повернувшись к Хелен, быстро поцеловал ее, пожелав спокойной ночи, в комнате воцарилась угрюмая тишина.
Джим Мэринг первым нарушил ее:
— Так вот он каков, великий Бен Харви? Я редко видел более холодную особь.
— Джим! — резко оборвала его Глория, показывая на Хелен, — подобные замечания можешь держать при себе.
— Ну, в нашем бизнесе есть такая поговорка: «Реклама делает аукцион».
— Пустяки.
— Ладно. Он друг Хелен, и я не буду обсуждать его. Но он ведет себя, словно принадлежит к «Четырем сотням»[5]. Пару раз я пытался вызвать его на разговор о рекламе, а он отвечал мне тремя-четырьмя словами. С каменным лицом, как будто ему смертельно скучно даже отвечать.