Читать интересную книгу Час ворона - Михаил Зайцев

На первый взгляд солярий показался «глухой» коробкой со стеклянной многосекционной крышкой. Ан нет! При внимательном рассмотрении наблюдались здесь и горшки с цветами, задвинутые в один из четырех углов, и горка пляжных топчанов у стеночки, и декоративный грот наподобие камина, вмонтированный в дерево стены прямо напротив меня. Этакий водный камин (или антикамин). Лепная пещерка с маленьким водоемом там, где в камине положено тлеть углям, и тихим веселым водопадом вместо язычков пламени, шуршащим совсем, как дрова в костре.

Челядь, не обремененная фантастическими автоматами, общим числом четыре человека, притащила господину и его даме два шезлонга. Матерчатые полукресла установили в двух метрах от цепи «автоматчиков», господа сели, а четверо слуг встали за спинками шезлонгов. Пока господа рассаживались, я заметил, что в помещение ведут две двери. Первая – та, откуда я пришел. Эта дверь располагалась в углу одной из стенок прямоугольного помещения. Именно на эту стенку я сейчас и оперся спиной. Если войти в знакомую мне дверь и пересечь солярий по диагонали, то упремся носом во вторую дверцу, зеркально-перевернутое отражение первой. Дверь номер два находилась как раз рядышком с каминообразным водяным гротиком.

– Осматриваете помещение, Станислав Сергеевич? – усмехнулся человек со шрамом, поудобнее устраиваясь в шезлонге. – Нравится? Не правда ли, напоминает спортивный зал, да? Раньше здесь было много зелени, пальмы в кадках и все такое... Зимний сад, одним словом... Я распорядился все убрать, расчистить, чтобы больше было похоже на спортзал. По-моему, получилось весьма недурно, не находите?

Пластырь на губах не позволял ответить, однако замотанный липкой лентой рот и скованные за спиной руки больше не пугали, как прежде. Я успокоился и сам недоумевал, почему. Порывшись в себе, я понял причину внезапно уравновесившегося состояния. Оказалось, что я пару часов назад чересчур испугался омоновцев с их настоящим оружием и узаконенной вседозволенностью. Подсознательно я, привыкший рассчитывать на собственные кулаки, боялся пули, как боксер удара ногой в пах. А сейчас умом понимал, что ненастоящие автоматы в руках у мужиков с рожами среднерусских обывателей должны иметь какой-то неприятный секрет, но подкорка отказывалась всерьез воспринимать шутовское оружие. И страх смерти, мгновенной, неотвратимой, страх чувствовать прямую зависимость от чужого грубого пальца на спусковом крючке – эти страхи исчезли. А еще раньше исчез самый страшный из всех людских страхов – страх перед неизвестностью. Я узнал человека со шрамом. Я догадался, что с минуты на минуту ко мне, Толику и Захару присоединятся Леха Митрохин и Серега Контимиров (если они еще живы, если не канули в вечность за прошедшие бурные годы новейшей истории). Я понимал, что баловень новой жизни с изуродованной шрамом щекой собрал нас, дабы отомстить за былые унижения. Я предвидел, что месть его будет изощренной, но в тот момент и предположить не мог, до каких высот способна подняться больная фантазия человека, маниакально жаждущего отмщения. В тот момент я находился в заблуждении, что старухе с косой, по имени Смерть, в уже начавшемся спектакле-ужастике режиссером со шрамом отведена роль пугала, мерзкого, однако всего лишь пугала... Говорят, некоторые приговоренные к электрическому стулу по дороге к месту казни смеются и балагурят, не желают верить, что приговор действительно будет приведен в исполнение. И лишь за секунду до подачи тока осужденный мочится под себя от ужаса...

Короче, ответить я не мог, однако все, о чем говорилось, и все, что происходило вокруг, воспринималось вполне осознанно, без пелены на глазах и затычек в ушах от избытка панических эмоций. Напротив, во мне неожиданно заискрилась какая-то отчаянная безудержная веселость, как у того узника по дороге к электрическому стулу... Эх, блин, не будь пластыря на губах, я бы ему сейчас ответил, мать его в дышло!.. Впрочем, ответа человек со шрамом и не ждал. Он продолжал говорить, насмешливо меня разглядывая:

– Я обращаюсь к вам, Станислав Сергеевич, потому, что, как я заметил, вы пока единственный из... – Он запнулся, подумал и нашел нужное, но не очень, мягко говоря, соответствующее положению вещей слово. —...Из гостей, кто меня вспомнил и узнал. Вам это зачтется, даю слово. Я ценю памятливых людей, ведь память – это картотека совести, вы со мной согласны?.. А еще я беседую с вами, Станислав Сергеевич, потому, что из всех гостей вы более всего интересны моей подруге Любови Игнатьевне. Правда, Люба?

Красивая брюнетка в шезлонге рядом с оратором кивнула и подарила мне благосклонную улыбку. Любовь Игнатьевна была молода второй естественной женской молодостью (за ней придет третья женская молодость – косметическая и четвертая – хирургическая). Было ей лет двадцать семь, плюс-минус год, два. Бог наградил Любовь Игнатьевну фигурой фотомодели (173, 90—60—90), личиком Мадонны (не той, что дева, а той, что поет и богохульствует) и черными (цвета воронова крыла, как принято говорить) волосами, коих еще не касались красящие средства. Глаза Любови Игнатьевны для столь яркой внешности были поразительно умны. Одновременно умные и красивые бабы встречаются... Хотел сказать «редко встречаются», однако, положа руку на сердце, признаюсь – сочетание красоты и ума в одинаковых пропорциях я, к сожалению, встретил лишь один раз в жизни. Только один раз на моем жизненном пути оказалась женщина с ангельской внешностью и дьявольским умом. И, к величайшему моему сожалению, та женщина оказалась абсолютно фригидной в постели.

Оценив внешность черноволосой женщины по имени Любовь, я оценил ее наряд. Одета со вкусом, изящно. Болотного цвета легкая блузка под цвет глаз. Шортики цвета морской волны под цвет летних туфель. Не боится ярких цветов. Отличает вульгарную яркость от яркости праздничной.

Автоматически оценив женщину, произвел оценку ее спутника. Богатый малый. Никаких тебе золотых цепей неимоверной толщины, гигантских перстней и булавок с изумрудами. Вместо всей этой мишуры – мужские часы очень и очень престижной швейцарской фирмы. Скромные на вид часики стоят подороже «шестисотого» «Мерседеса». Самый крутой мужской аксессуар для тех, кто понимает, для тех, по-настоящему крутых бизнесменов, коих в отчизне можно сосчитать по пальцам, прочие доморощенные буржуины на подобные часы и внимания не обратят. Под стать часам и одежка – летний мужской костюм от портного с берегов Сены. И обувь, простенькая с виду, шита на заказ отнюдь не сапожником с Марьиной Рощи. Интересно, почему он пожадничал на пластическую операцию и не убрал с лоснящейся благополучием рожи шрам?

– Ай-я-яй, Станислав Сергеевич! – повысил голос человек со шрамом. – Как невежливо с вашей стороны! Я вам комплименты делаю, намекаю, чтобы вы проявили должное внимание к очаровательной хозяйке, а вы по-хамски уставились на мой физический недостаток, след от старой раны. Невежливо, Станислав Сергеевич, невежливо... Удивлены, отчего это я до сих пор не посетил клинику пластическо-лицевой хирургии? О-о! Как вы глаза-то вылупили. Да-с, представьте, я читаю ваши мысли. Вы, Станислав Сергеевич, удивительно предсказуемы. И ваши друзья тоже предсказуемы... Любой человек предсказуем. Я тоже предсказуем, Станислав Сергеевич. Я знаю, чего вы сейчас ждете. Не верите? Напрасно... Антон! Введи тех, кого дожидается Станислав Сергеевич. Заставлять человека ждать – дурной тон...

Он щелкнул пальцами, и от группы позади шезлонга отделился человек, которого я узнал, как только увидел парусиновую обувь на его ногах. Антоном звали того мужика, который передавал омоновцам деньги «за заказ». Морда у Антона скучно-стандартная, как и у всей здешней челяди. Единственное отличие Антона от остальных слуг – пиджак. И кобура под пиджаком. Я заметил кобуру под мышкой, когда он поворачивался. Пола пиджака с левой стороны слегка откинулась, и на белом фоне рубашки контрастно мелькнула черная рукоятка пистолета, спрятавшегося в темно-оранжевой кожаной «открытой» кобуре. Кажется, на сленге людей, ежедневно имеющих дело с оружием, такая кобура называется «босоножка». Однажды, случайно услышав этот сленговый термин, я его запомнил. Сей термин проассоциировался у меня не с открытой моделью обуви, как у большинства, а с Айседорой Дункан, танцевавшей босой и получившей прозвище «босоножка». Сомнительно, чтобы человек со шрамом, заявляя, что я «предсказуем», смог предугадать такую мою ассоциацию. Я сам подчас удивляюсь собственным мыслям и поступкам. Сегодня утром в электричке, например, я совсем не хотел калечить хулиганов. Однако...

Однако пока я занимался самокопанием, Антон успел подойти к двери подле гротика с микроводопадом, открыть ее и сделать рукой повелительную отмашку.

В бывший зимний сад, превращенный, по словам гостеприимного хозяина, в некое подобие спортивного зала (опять пришла в голову идиотская ассоциация с чеховской пьесой «Вишневый сад»), ввели еще двоих пленников. Конечно же, это были постаревшие и плохо узнаваемые Серега Контимиров и Леха Митрохин.