Читать интересную книгу Дело закрыто - Патриция Вентворт

— Я держу себя в руках, — сообщил Генри.

— Тогда для начала сядь. Мне действительно нужно поговорить, но я не могу разговаривать с человеком, который возвышается над тобой как башня.

Генри сел во второе кожаное кресло, стоявшее так близко от первого, что если бы Хилари сидела не на ручке, а в нем, их колени бы точно соприкасались. Теперь у Хилари было небольшое преимущество, поскольку она смотрела на Генри сверху вниз, а ему приходилось задирать голову. Такое положение дел совершенно устраивало Хилари, только она сильно сомневалась, что оно сохранится сколько-нибудь долго, потому что даже сейчас Генри делал вид, будто не желает на нее смотреть. А что, если… А что, если он не делает вид, а действительно не желает? И никогда уже не захочет? Это была на редкость обескураживающая мысль.

Она уже начала жалеть, что вообще пришла, когда Генри — правда, довольно еще ворчливо — спросил:

— Что-нибудь случилось?

Хилари тут же захлестнула волна нового и теплого чувства. Генри говорил так, только когда действительно за нее беспокоился, а уж если он начинал за нее беспокоиться, о дальнейшем можно было не волноваться. Она кивнула.

— Об этом-то я и хотела с тобой поговорить. Кое-что случилось, и я никак не могу обсуждать это с Марион, потому что она жутко расстроится, а мне просто необходимо обсудить это с кем-нибудь, потому что, вне всякого сомнения, это очень, очень, очень важно, и я подумала, что раз мы были когда-то… были когда-то… Нет, ну мы же были когда-то друзьями! И я подумала, что, если расскажу все тебе, ты скажешь, что мне теперь делать.

Вот! Именно так! Робко и женственно. Генри это обожает. То есть ему кажется, что он обожает, а на самом деле это надоело бы ему через неделю.

Жена у Генри должна быть послушна,

И не одна, а то слишком скучно.

Генри и впрямь заметно подобрел.

— Рассказывай все. Что ты еще натворила?

— Ничего. — Хилари сокрушенно покачала головой. — Разве что села не на тот поезд. Да и то не по своей вине. Просто… просто меня здорово напугали, и я по ошибке села на поезд до Ледлингтона, а когда это выяснилось, было уже слишком поздно.

— Напугали? Как?

— На меня таращились. Очень просто напугать чувствительную девушку, если злобно таращиться на нее в общественном месте.

Генри подозрительно на нее взглянул.

— Ты на кого это намекаешь?

— На тебя, — торжествующе сообщила Хилари, едва не добавив «дорогой». — Ты даже не представляешь, какой злобный у тебя был взгляд, то есть, я надеюсь, что не представляешь, потому что если ты смотрел так нарочно… В общем, у меня тут же разбежались все мысли, а когда я кое-как привела их в порядок, то уже ехала в Ледлингтон в одном купе с миссис Мерсер, которая закатила мне истерику, вцепилась в мое пальто и принялась исповедоваться, только вот я не знала еще, что это именно миссис Мерсер, а то бы, конечно, вела себя с ней помягче.

— Миссис Мерсер? — переспросил Генри очень странным тоном.

Хилари кивнула.

— Альфред Мерсер и его жена миссис Мерсер. Вряд ли ты их помнишь, потому что уехал в Египет еще до конца слушаний — слушаний по делу Джефа об убийстве Джеймса Эвертона. Мерсеры служили у него и были главными свидетелями обвинения. Из-за показаний миссис Мерсер Джефа едва не повесили. Ну вот, и в купе она тут же меня узнала, начала плакать и говорить очень странные вещи.

— Какие вещи, Хилари? — Генри больше не выглядел ни надменным, ни оскорбленным. Его голос звучал на удивление живо и заинтересованно.

— Ну, в основном о суде и о Марион, и все это вперемешку со всхлипами, взрыдами и всхрапами, и еще какую-то странную историю о том, как она пыталась увидеть Марион во время суда. Сказала, что специально приезжала, чтобы ее повидать. «Провалиться мне на этом самом месте, мисс, если я не пыталась ее увидеть». Еще говорила, что убежала от мужа, и совсем уж страшным шепотом: «Если бы только мне удалось ее увидеть!», только ей не удалось, потому что Марион как раз отдыхала. Бедняжка Марион, она уже с ног валилась от усталости — понятно, что к ней никого не пускали. И миссис Мерсер ужасно по этому поводу убивалась. Потому что потом, мол, ее нашел муж, а другого такого шанса не было. Сказала, что уж за этим он проследил.

Впервые за все время Генри посмотрел ей прямо в лицо.

— А это точно была миссис Мерсер?

— Еще бы! Марион показала мне потом фотографию, и я сразу ее узнала. Миссис Мерсер собственной персоной.

— А как она выглядела?

— Хочешь, чтобы я ее описала?

— Да нет. Я хотел узнать, как она тебе показалась. Ты сказала, с ней случилась истерика. Она хоть понимала, что говорит?

— Да, наверное. То есть я так думаю. То есть даже уверена. Под истерикой я не имела в виду, что она визжала как резаная на весь вагон. Просто она была жутко чем-то расстроена: все время дрожала, плакала и задыхалась. Она, бедняжка, старалась взять себя в руки, только уж больно плохо у нее это получалось.

— Значит, понимала, — сказал Генри и со значением проговорил: — А тебе не показалось, что она не в себе?

— Да нет, что ты, только поначалу. Понимаешь, она все смотрела на меня, смотрела, а потом вдруг выдала, что сразу меня узнала, и «Благодарение Богу, что он не узнал», потому что «он ни за что бы не вышел, если б узнал».

— Кто он?

— Мерсер. Он вышел. Я смотрела в окно, а когда обернулась, как раз увидела мужчину, выходящего из купе. А до того я пыталась привести в порядок мысли, которые ты распугал на вокзале своими грозными взглядами, а когда обернулась, увидела только спину этого мужчины и еще женщину, которая сидела в том же купе, вытаращив на меня глаза, и целых полторы минуты думала, что она сумасшедшая.

— Почему?

— Почему я думала так вначале или почему я не думала так в конце?

— Вообще почему?

— Ну, за сумасшедшую я ее приняла потому, что она смотрела на меня ну прямо как на икону, — любой бы на моем месте принял. А потом, когда поняла, что она действительно меня знает, потому что видела на суде с Марион, а вся ее нервозность и истеричность вызваны тем, что она жутко переживает за Марион и никак не может о ней забыть, я уже не считала ее сумасшедшей. Такие вот люди действительно очень сильно переживают за тех, кто им нравится. А когда я узнала, кто она такая, все ее странные речи заставили меня подумать…

— А все ли у нее в порядке с головой? — услужливо подсказал Генри.

— Нет. Что она хотела сказать мне на самом деле. Генри подался вперед, уперся локтем в колено и ухватился рукой за подбородок.

— Но ведь ты сама говорила, что ее показания едва не привели Джеффри Грея на виселицу.

— Говорила. Она, видите ли, была наверху, застилая мистеру Эвертону постель, и поклялась, что, спускаясь по лестнице, услышала в его кабинете громкие голоса, испугалась и подошла к двери послушать. Узнав голос Джеффри, она успокоилась и хотела уже идти дальше, когда за дверью раздался выстрел. Она закричала, и из кухни тут же выскочил ее муж, чистивший серебро в кладовке. Дверь кабинета оказалась запертой, и они принялись в нее стучать, а потом ее изнутри открыл Джеф, и он держал в руке пистолет. Это убийственное свидетельство, Генри.

— А что говорит Грей?

— Что в восемь вечера ему позвонил дядя и попросил немедленно приехать. Он был очень расстроен. Джеф немедленно отправился в путь и прибыл на место между четвертью и двадцатью минутами девятого. Он прошел в кабинет из сада через открытую балконную дверь и увидел, что дядя лежит поперек письменного стола, а у самой балконной двери валяется на полу пистолет. Он говорит, что поднял его совершенно машинально. А потом он услышал крик, в дверь начали стучаться, и, обнаружив, что она заперта, он повернул ключ и впустил Мерсеров. В результате и на ручке двери, и на пистолете нашли только его отпечатки.

— Да, я помню, — сказал Генри и спросил наконец то, о чем не решался узнать все шесть месяцев, пока они были помолвлены: — Вообще-то улики очень красноречивые. Почему ты считаешь, что он этого не делал?

На щеках Хилари вспыхнул румянец. Она стиснула руки и страстно воскликнула:

— Потому что не делал! Генри, он просто не мог! Понимаешь, я слишком хорошо знаю Джефа.

Такая беззаветная преданность немедленно нашла отклик в душе Генри. Это было как сигнал горна или барабанная дробь. Это будоражило кровь и поднимало на бой. Однако напрасно Хилари дожидалась бы внешних проявлений того, что расшевелила Генри. Он чуть нахмурился и спросил:

— Марион тоже в этом уверена?

Краска отхлынула от лица Хилари так же стремительно, как появилась. Марион уже не была в этом уверена. Бедная Марион. Страдания и боль подточили ее силы. Теперь в ней постоянно жил ледяной ужас, заставляющий ее предавать и себя, и Джефа. Хилари посмотрела Генри в глаза и спокойно и твердо повторила:

— Джеф этого не делал.

— Тогда кто?