стена в комнате открылась: в помещение вошли два вооруженных конвоира и ввели сгорбившегося человека в наручниках и с мешком на голове. Один из конвоиров снял мешок, после чего охрана удалилась. Когда стена захлопнулась, наручники автоматически расстегнулись и свалились с изумленного арестанта.
Филатов кивком указал на человека.
– Преференции включают корм для особо опасных видов, как ты помнишь.
До Агафьи начало доходить.
– Подождите, что вы хотите сказать? Корм – это люди, что ли?
– Иногда, чтобы город спал спокойно и в безопасности, надо принести в жертву одну паршивую овцу. Товарищ на потолке честно подписался на исполнение Пакта. Один раз пожрет, и на пять лет хватит. За последние восемьдесят лет, кажется, не нарушал.
– Стойте, что? Это же живой человек! Как вы его без суда?
– А суд был. Он и так не жилец. Виктор Чуплинский, осужден на пожизненное. Двенадцать лет в «Вологодском пятаке». Маньяк из Нижегородской области, предпочитал женщин. По его собственным рассказам, жертв должно было быть сорок четыре, на вопрос, откуда такая цифра, загадочно улыбался. Дошел до тридцати, взяли с поличным. Рассказать, что делал с жертвами?
– Спасибо, избавьте. Восемьдесят лет!? Значит, вы только этому скормили шестнадцать человек? И сколько таких у вас?
Филатов проигнорировал.
– Ты лучше посмотри, сколько в стране без следа пропадает каждый год. Это же не мы с улицы хватаем…
Чуплинский стал растирать затекшие от наручников запястья, опасливо оглядывая комнату. Тварь на потолке он не замечал, она медленно поползла из угла помещения в сторону жертвы.
– Пойми, А… Игнатова, в общем. Наш мирок совсем хрупкий. Ты могла об этом задуматься, еще работая в комитете. Сталкиваясь с судами, чиновниками, преступниками. Иногда там кажется… что все работает по инерции, на тех, кто молча тянет свою лямку. Дай маленький толчок – и вся система посыплется. Было такое?
Она кивнула. Маньяк начал искать дверь, ощупывая стены. Крикнул и спросил, есть ли кто. В его движениях появились нотки напряженности, страха, он не понимал, что происходит.
– Работая в МПД, осознаешь, что все еще страшнее. Есть чертова прорва чудовищ, для которых мы, люди, – просто корм. Министерство – тончайшая прослойка между двумя мирами, мы вечно ведем неравный бой, мы вечно в меньшинстве. Мы до сих пор ни хрена о них не знаем. Еле поддерживаем подобие порядка в огромной стране. И такими методами тоже. У нас сраный договорняк, заключенный предками, с невнятным и нестабильным образованием, которым является Черный Кремль, он ведь даже не всех тварей контролирует. Двести с лишним лет мы живем с ними в подобии мира, но дай толчок…
Тварь была уже над головой у Чуплинского. Она дьявольски засмеялась, а будущий корм в панике завертел головой, ища источник шума.
– Всей этой Москвы с ее лоском… всей страны… ничего не будет. Сожрут.
Монстр спрыгнул с потолка за спиной у маньяка. Одно молниеносное движение – и красная когтистая лапа вышла из груди человека с зажатым в когтях сердцем. Другая лапа подтянула тело к себе и начала рвать мясо.
– Поэтому иногда мы проявляем жестокость.
Агафья смотрела на ужасную сцену и не могла оторваться. Где-то в глубине души ей даже нравилось происходящее, отчего становилось еще страшней. Филатов тоже не сводил взгляд с творящегося за стеклом.
– Подумай о том, насколько все серьезно и какой ценой достигается. Ты не в сказке. И еще. С этого дня твое обучение закончено, завтра будет своего рода «выход в свет». Остаток дня сегодня будет свободным, проветрись.
Монстр открутил трупу голову и принялся пить медленно вытекающую из нее свежую кровь, как из кубка, подставив под алые струи высунутый язык.
* * *
На следующий день ей устроили проверку: первое задание, когда она должна была выйти в город под надзором старших, столкнуться с потусторонней Москвой и решить не связанное с угрозой жизни людей дело. У Белорусского вокзала один из сотрудников МПД недавно видел правонарушение, но торопился по делам важного расследования и не успел вмешаться.
Она приехала на кольцевую «Белорусскую» во второй половине дня: люди двигались траекториями десятков направлений, сталкиваясь и сбивая друг друга с ног, звенел катающийся по кругу трамвай, мусорные урны были переполнены пакетами из соседнего фастфуда, а машины уже начинали собираться в пробки. На карнизе «античного» вестибюля сидел гадкий орлик и взирал на броуновское движение привокзальной площади.
– А бадюлю можно считать гастролером? – спросила Агафья с утра у Питона. – Она опасная?
– Ну у нас же с Белоруссией Союзное государство. Вроде как и наш гражданин, и нет, неопасная, – отвечал Питон с каменным лицом, и Агафья не поняла, шутит он или нет.
Вокзалы никогда не были самыми приятными местами столицы, но вокруг Белорусского в последние месяцы творилось что-то невообразимое, не наблюдаемое здесь с девяностых. По специфичности публики место теперь обходило площадь трех вокзалов.
Бомжи и алкоголики лежали тут штабелями на каждом углу, воняли, мусорили, блевали и матерились на прохожих. Многократно выросло число бродяг, побирушек и карманников. Такое соседство, само собой, не нравилось обитателям элитных офисов, торговых центров и апартаментов, выросших вокруг площади. Проблему обсуждали в газетах, соцсетях, проводили облавы, по слухам, в какой-то момент власти и вовсе собрали всех бомжей и вывезли за сто первый километр. Но… Буквально в течение нескольких дней их места занимали уже новые маргинальные элементы.
Всплеск такой контркультурной активности власти, да и сотрудники МПД, сначала связывали с закрытием по суду нескольких ночлежек, шелтеров и реабилитационных центров по соседству с вокзалом. Их здания снесли под строительство очередного стеклобетонного бизнес-центра, но, казалось, что количество бездомных, появившихся теперь здесь, было в несколько раз больше того, что вмещали все ликвидированные заведения. Все встало на места, когда один из министерских увидел бадюлю.
Получив задание, Агафья матерясь поехала домой и стала рыться в поисках старой одежды. Дома, кроме подходящих раздолбанных кроссовок, ничего не обнаружилось, так что она отправилась в дешевый секонд-хенд (в ее районе таких не было, пришлось ехать на такси) и попыталась там приобрести наиболее непривлекательный лук, одевшись в видавшие виды вещи старомодного фасона. С маникюром тоже что-то надо было делать, она подобрала потертые кожаные перчатки с закрытыми пальцами и напялила их, что придало ее образу еще большей фриковатости. Продолжая маскироваться, она изваляла штаны в песке на собачьей площадке, порвала их в нескольких местах и испачкала травой с газона. Майку облила пивом и проделала ножиком дырку на спине. Волосы спрятала под черной сальной кепкой. В общем, как могла постаралась себе создать образ опускающегося маргинала, но