бы уже не я, согласись. Просто копия – и моя мать поняла бы это. Нет, уж лучше… – Он потрогал крошечную ранку. – Уж лучше я умру в реальном мире, а та копия – все, что от меня останется. Я вполне успею пройти сканирование до того, как яд повредит нейронные структуры.
– А ты сам разве не мог сделать себе инъекцию?
– Не настолько уж я сумасшедший… Впрочем, конечно, я покончил бы с собой – в жизни ничто не дается даром. Но я предпочел вовлечь в это дело тебя, тем самым отсрочив свой конец и введя элемент случайности. В любой момент я мог решить, что жизнь предпочтительнее смерти, и оказать сопротивление убийце – но шансов на спасение оставалось бы крайне мало.
– Русская рулетка обошлась бы дешевле.
– Слишком быстро, слишком многое зависит от случая… и ничуть не стильно. – Он шагнул вперед, взял Хоури за руку и пожал так, будто заключал с ней какую-то важную сделку. – Спасибо, Ана.
– Спасибо?
Не отвечая, он пошел туда, откуда доносился шум. Груда бюстов рассыпалась с грохотом, на лестнице загремели шаги. Кобальтовая ваза разбилась вдребезги под обломками баррикады. Хоури услышала шепот летающих камер.
Когда же появились люди, это были совсем не те, кого она ожидала увидеть. Трое пожилых мужчин были одеты в консервативной манере Полога: дорого, но не вычурно. Пончо, фетровые шляпы, толстые операторские очки в черепаховых оправах. Над ними витали камеры, выполнявшие все их приказания. Позади этой троицы виднелись два бронзовых паланкина. Один из них был маленьким, как для ребенка. Человек в бордовом жакете матадора держал в руке крошечную камеру. Две очень юные девушки раскрыли зонтики с акварельными аистами и китайскими иероглифами. Между ними стояла пожилая женщина с лицом куклы – хрупким, бесцветным и почти безжизненным. Она, громко рыдая, рухнула на колени перед Тараши. Хоури никогда ее не видела, но почему-то решила, что это жена Тараши, которую крошечная рыбка-меч сделала вдовой.
Женщина посмотрела на Хоури серыми, как дым, глазами. Ее голос был бесстрастен.
– Надеюсь, вы дорого заплатите за это.
– Я просто выполняла работу.
Эти слова дались Ане с трудом.
Вновь прибывшие помогли Тараши добраться до лестницы. Хоури провожала их взглядом, пока они не исчезли внизу. Вот жена Тараши в последний раз с упреком оглядывается на нее. Вот доносится эхо шагов с лестницы и мраморной террасы. Еще минута, и Ана останется одна.
Но тут сзади раздался шорох. Хоури резко повернулась, машинально вскидывая винтовку с новым патроном в стволе.
Между двумя надгробиями стоял паланкин.
– Ящик!
Она опустила оружие. Все равно от него теперь никакого проку – действие яда жестко увязано с биохимией Тараши.
Но этот паланкин не принадлежал Ящику! Хоури не увидела никаких рисунков, он был равномерно черен. Дверца паланкина отворилась – опять же такого раньше не происходило на глазах у Аны, – и появившийся оттуда мужчина безбоязненно направился к ней. На нем был жакет матадора, а вовсе не одежда герметика, до смерти напуганного плавящей чумой. В руке он держал миниатюрную видеокамеру.
– О Ящике мы позаботились, – сказал он. – С настоящей минуты вы больше никак с ним не связаны.
– А вы кто такой?
Может, он связан с Тараши?
– Просто человек, которому захотелось узнать, правдивы ли слухи насчет ваших талантов. – У мужчины был мягкий акцент, который явно не принадлежал ни местному уроженцу, ни жителю этой системы, ни даже выходцу с Окраины Неба. – И похоже, слава у вас вполне заслуженная. На данный момент это означает, что у нас с вами будет общий наниматель.
Она подумала, не всадить ли ему дротик в глаз. Убить не убьет, а вот от нахальства, может, излечит.
– И кто же это?
– Мадемуазель.
– Впервые слышу.
Мужчина нацелил на Хоури объектив. Камера вдруг раскрылась подобно драгоценному яйцу Фаберже, сотни крошечных изящных деталей цвета яшмы скользнули в разные стороны и приняли новое положение. И Хоури поняла, что смотрит прямо в пистолетное дуло.
– Зато она наслышана о вас.
Глава третья
Кювье, Ресургем, год 2561-й
Силвест проснулся от криков.
Он дотронулся до прикроватных часов, по тактильным стрелкам определил время. До назначенной на сегодня встречи меньше часа. Шум за окном возник за несколько минут до того, как должен был сработать будильник. Любопытство заставило Силвеста откинуть одеяло и прошлепать к высокому зарешеченному окну. По утрам он бывал полуслеп, пока искусственные глаза привыкали к новым настройкам. Окружающее представлялось фрактальными поверхностями базовых компьютерных цветов – словно в комнате ночью на славу потрудилась бригада увлеченных кубистов-декораторов.
Силвест отдернул занавеску на окне. Он был высок, но из этого окошка ничего не видел, во всяком случае под таким углом. Можно встать на пачку книг – снятых с полок факсимильных бумажных изданий, – но и тогда ничего интересного не разглядишь. Кювье построен внутри и вокруг одинокого геодезического купола, бóльшая часть которого занята шести- и семиэтажными домами-коробками, сооруженными еще в первые месяцы существования экспедиции, когда заботились больше о способности построек выдержать бритвенную бурю, чем об их эстетической ценности. Здесь не было систем саморемонта, и возводимые здания могли не только противостоять погодным катаклизмам, но и удерживать в своих стенах нужное атмосферное давление. Серые сооружения с маленькими окнами были связаны между собой дорожками, по которым в обычное время двигались малочисленные электромобили.
Только не сегодня.
Кэлвин дал сыну глаза, способные увеличивать увиденное и даже запоминать. Однако эти опции требовали большой сосредоточенности; не меньше сил отнимала и борьба с оптическими иллюзиями. Вот превращенные панорамным сокращением в крошечные черточки люди стали сами собой и возбужденно засуетились; до этого они казались аморфным роем. Конечно, Силвест так и не научился различать выражения лиц или хотя бы узнавать знакомых, но ему неплохо удавалось угадывать по движениям настроение тех, за кем он наблюдал.
Основная часть