Законы войны просты и отвратительны. Летят головы воинов, купцов, смердов, монахов. Однажды дружинники князя Ростислава, брата Мономаха, начали глумиться над неким печерским монахом, а тот вздумал им отвечать. Князь Ростислав удивлен дерзости черноризца, которого тут же топят в Днепре… После кровопусканий князья мирятся — друг с другом, с монастырями, с городами. Закатывают многодневные пиры, и после хмеля застольного снова алчут хмеля кровавого…
Нестор все это видит своими глазами. Ему невесело… Как раз в это время печерцы снова, в последний раз, выступают против сильных мира сего, доказывая, что монастырь еще не окончательно приручен. Игумен Иван обрушивается на князей с яростными словами, обвиняя в неправде, переполняющей землю. «А бог, видя нас в неправде пребывающими, навел на нас эту войну и скорбь».
Это было в те дни, когда к Святополку Изяславичу приходят половецкие послы с мирными предложениями. Святополк, не посоветовавшись ни со старшей дружиной своей, ни с братьями, приказывает послов схватить и запереть. Узнав об атом, половецкие полчища снова бросаются на Киев. Игумен Иван то ли в проповеди, то ли в разговоре с самим князем осуждает его поступок. Святополк приходит в ярость и приказывает дружинникам схватить Ивана.
На такой опасный шаг не решался еще ни один из прежних князей. Ивана заковывают и отправляют в ссылку в город Туров.
«Впрочем, об этом в летописи ни слова, — замечает Шахматов. — Только — в патерике…»
Вскоре Святополк был замешан еще в одном черном деле — ослеплении своего родича, князя Василька.
Но растет недовольство народа, разгорается пожар войны, усиливаются смуты. И снова, как и в прежние времена, «князь осерчал, да смягчился».
Начало нового века
К началу XII века наступило некоторое успокоение. На короткое время стихли усобицы (угомонился даже Олег Святославич), и сразу нашлись силы против половцев.
На киевском престоле по-прежнему — Святополк Изяславич.
Шахматов соединяет все известное о Святополке из летописных и других старых книг. Ведь этот князь живет в одно время с великим летописцем и в одном городе… Однако сведения о Святополке весьма скудны, иногда и подслащены. То немногое, что известно, открывает человека двуличного, мстительного, завистливого.
Всю жизнь он ненавидит и боится двоюродного брата Владимира Мономаха, настоящего воина, сурового и дальновидного, знатока языков и смелого охотника, богатого феодала и хитрого дипломата. На военных советах Святополк всегда с ним спорит, но прочие князья и дружинники прислушиваются к умным речам Мономаха. В совместных походах против половцев командуют оба князя, но как-то всегда получается, что решающее слово за Владимиром. Он не пытается пока отнять Киев у Святополка, а Чернигов у Олега. Зато в народе идет слава о князе без корысти…
А при Святополке в Киеве налоги все тяжелее. Бедняки все больше должают ростовщикам.
«Не разгневай мужа в нищете его», — поучает богачей «Изборник Святослава» — одна из популярнейших в то время книг. «Алчущего — накорми, жаждущего — напои, странника введи, больного — посети, к темнице дойди, увидь беду их и вздохни». Не так уж много требуется — нищий останется нищим, но «вздохни», «не разгневай»… Приблизительно таких правил придерживается Мономах.
А в Киеве нарастает «гнев нищеты».
Святополк, как его отец и дяди, вовсе не хочет серьезно ссориться с церковью. Князья и церковь не враги. Церковь — надежная опора против «озлобленной черни» и соседей-соперников. Особенно такие монахи, у которых слава народных заступников.
И вот правитель, учинивший такую расправу с Печерским монастырем, как никто до него, вдруг меняется на глазах и превосходит всех сородичей щедротами и милостями.
Около 1100 года Иван возвращен из Турова и обласкан. Как отнесся к этому опальный игумен — неизвестно: после своего возвращения прожил недолго, но его преемник Феоктист вскоре полностью примиряется с князем.
Отныне Святополк — частый гость, друг монастыря. Шахматов внимательно следит по летописи и патерику за этой дружбой. Феоктист вскоре начинает внушать князю, что хорошо бы вписать Феодосия в синодик, то есть причислить к святым. Князь дает согласие. Авторитет монастыря сильно возрастает — ведь теперь он имеет собственного святого!
Князь щедро одаряет обитель селами, деньгами и всяким иным добром. В благодарность за милости печерцы перед тысячами странников, нищих и убогих все горячее возносят хвалу «Святополку Изяславичу, великому князю Киевскому…»
С тех пор пи в летописи, ни в патерике уж не встречаются смелые речи печерцев против властителей.
Шахматов все замечает. Нестор пишет летопись именно в эти годы — в конце XI — начале XII века. Святополк знает, конечно, о его труде и следит за ним. Нестор не сельский певец или сказитель. Он записывает свои мысли на пергамене…
В «Житии Феодосия» Нестор куда откровеннее, чем в летописи: князья не раз ссорятся с Печерской обителью, совершают ряд неблаговидных поступков.
В летописи же властители ничего подобного не делают. Летопись — документ государственный, политический; патерик же — для себя, для «внутреннего пользования». Князь, понятно, предпочитает встретиться в летописи не с собственной реальной персоной, а с приукрашенной — доброй и щедрой.
Чтобы завершить свой труд, Нестор должен считаться со Святополком. Еще Татищев думал, что Нестор и Сильвестр «может быть, настоящих времен и писать опасались, ибо из того писателям многократно беды приключаются».
Шахматов замечает: на тех страницах «Повести временных лет», где изображаются события начала XII века, то тут, то там восхваляется Святополк. И князь не остается в долгу. Он даже помогает летописцу. В самом деле, откуда, например, печерский монах достал и ввел в летопись длинные тексты договоров Олега и Игоря с Византией?
Договоры хранились, конечно, в архиве князя. Но если монах-летописец князя устраивает, то его могут допустить и к фамильным бумагам повелителя…
Нестор пишет летопись
Академик размышляет о судьбе летописца…
Надо думать, Нестор рано начал записывать рассказы очевидцев, народные предания. Но, пока летописец собирает крупицы прошлого, время идет своим чередом, подоспевают события новые, не менее важные и значительные. Надо их отметить.
Трудно сказать, когда именно монах начинает делать «текущие записи», но после 1100 года текст становится особенно подробным.
1102 год: 1 октября бежал Ярослав Ярополчич из Киева, около 29 января три дня подряд «было точно зарево пожара в небе», дочь Святополка выдана 16 ноября в Польшу. В 1103 году «1 августа появилась саранча, 4 марта князь Ярослав был побежден мордвой». В 1106 году «24 июня тело Яна Вышатича было положено в Печерском монастыре». В 1107 году «11 августа Святополк, Владимир, Олег и другие князья пошли на половцев и в шестом часу дня перешли вброд реку Сулу» и т. д. и т. п…
Наконец, столь хорошо нам знакомый текст 1110 года о ночном «огненном столпе» 11 февраля в 1 час ночи…
Как же работал летописец? Либо он вел нечто вроде дневника, одновременно работая над историей давно прошедших лет. Либо он уже закончил свой труд около 1100 года и к готовой книге приписывал «последние известия».
Но если бы приписки делались к законченному труду, то они были бы, скорее всего, расположены в хронологическом порядке. А вот, например, запись 1102 года: сначала говорится о событии, случившемся 1 октября, затем 20 декабря, 29 января, 11 августа, 16 ноября. Под 1107 годом последовательность такая: 7 мая, 12 августа, 4 января, 12 января, 5 февраля.
Очевидно, записи обработаны и введены в летопись позже. Прошлое и настоящее вносится в летопись приблизительно в одно время.
О том, что «Повесть временных лет» была завершена не раньше 1113 года, Шахматов знал уже давно. 1113–1116 годы, — вот где ключ ко всей проблеме.
Если события 1113–1116 годов будут правильно объяснены, тогда и Нестор и Сильвестр…