слез Алая не любила.
– Только посмей у меня разнюниться! – цыкнула она на девушку так, что та сжалась в кресле и посмотрела с надеждой на вампира, который садится в этот раз не пожелал, а нервно ходил по тесной комнате.
– Значит, желаешь, чтобы он стал человеком? – Алая пытливо взглянула на девушку.
– Да.
– Хотя бы лишь на сорок дней?
– Да.
– Ну что ж, тогда слушай. И ты слушай, да не маячь у меня перед глазами, стань спокойно! Средство простое. Проще не бывает. На краю оврага неподалеку отсюда растет старый ясень. А сень, известное дело, простирает свои корни до самого царства богов, мочит их в источнике вечной жизни и от того течет по его стволу не простой сок, а волшебный эликсир. Так вот, поди ты к этом ясеню, скинь одежду, гвоздями из самородного железа прибей руки и ноги к стволу, и пусть твоя кровь смешается с кровью дерева. А когда взойдет солнце, его животворные лучи пробудят древнюю силу, и она вольется в твои жилы, и кровь дерева заменит твою поганую мертвую кровь, и ты станешь человеком.
– Самородное железо! Солнце! Да ты с ума сошла, ведьма, это верна смерть! – вскричала девушка. Вампир молчал. Если можно стать бледнее, чем мертвец, то он стал бледнее.
– А это уж как пожелаете, – усмехнулась Алая. – Ясень вон, почти под самыми окнам. Гвозди из самородного железа тоже найдутся, дюймов по шесть каждый, да и остроты подходящей. И за аренду недорого спрошу – по пяти золотых всего лишь с каждого гвоздочка. А за совет и вовсе ничего спрашивать не буду. – Колдунья открыла старый сундук и достала что-то, завернутое в неотбеленную, однако, чистую холстину. Увидев сверкнувшую в свертке сталь, девушка охнула и покатилась с кресла.
– Чтой-то она у тебя нежная какая, – заворчала колдунья, отцепила с пояса склянку, вынула пробку и сунула склянку юнице под нос. Та немедленно пришла в себя и расчихалась.
– Ну, так что, берешь, что ли? – обратилась Алая к вампиру.
Тот посмотрел на нее внимательно.
– Я только одно не пойму, а как вторую руку к дереву прибить.
– Голова-то на что? – буркнула ведьма. – Берешь гвоздок за головку в рот, да и втыкаешь в плечо-то с размаху. Чай, сила у тебя нечеловеческая.
Вампир кивнул, достал кошель и отсчитал двадцать золотых. Потом подумал и добавил еще один.
– А этот на что? – спросила колдунья.
– А это чтоб у тебя поперек горла встал, если обманываешь.
– Не бось, не встанет. Обманывать не приучена. Ну, проводи свою кралю домой, да и возвращайся. Аккурат к рассвету успеешь.
***
Алая стола у оврага и смотрела на распятого на дереве вампира. Тело его было ужасно, на лице среди алых и черных язв едва угадывались налитые кровью глаза, а рот казался еще одной раной. Правая рука, пригвожденная за плечо, бессильно свисала вдоль тела, кора дерева с этой стороны была содрана.
– Ишь ты, царапался он. Ну, пора, что ли, – колдунья протянула руки к дереву и повернула кисти, словно мотала клубок шерсти. Тело распятого сотряслось, когда длинные гвозди вырвались из него, и медленно осело на землю. Алая подняла стоявшую рядом с ней бадейку и, не подходя ближе, с размаху окатила того, кто лежал на земле. Минуту ничего не происходило, а потом раздался протяжный стон.
– Вставай! – приказала колдунья, – Пойдем, вымоешься, приведешь себя в божеский вид. Пойдем, новый человек.
***
В деревне неожиданной свадьбой с заезжим молодцом никого не увидишь. Всем понятно – повстречалась девица с кем-то в чистом поле, а домой вернулась уже не девицей. Отец грозный, родня обширная, приданное подходящее – и вот уже гуляет деревня, громко славя молодых. Тем более, что жених такой удачный попался: спорый да веселый, обходительный да умелый. Всем хорош. Только молода почему-то день ото дня грустнеет. Нет ли тут какой тайны? – шепчутся кумушки у колодца. Знать, молодец-то не простого рода – шепчутся кумушки у колодца. Прознал отец про неравный брак, да и лишил молодца наследства – шепчутся кумушки у колодца. А жена-то, знамо дело, рассчитывала богатенько пожить, да не вышло, вот и сердится теперь, – шепчутся кумушки у колодца. Ползут слухи по деревне, да никто не знает, что страшит молодую не бедность, а сорок первый день. Время-то не остановишь. Вот и сороковой день пришел, за ним сороковая ночь, вот жаворонок запел под окном – совсем близко утро.
Всю ночь не спали молодые, а тут словно морок их окутал – задремали сразу оба. Проснулась молодица, а мужа уж рядом нет. Только горстка праха серого на вышитой подушке. Не мыслей в голове никаких не осталось, и чувств вроде как нет больше, только слезы катятся по помертвелым щекам. Вдруг скрипнула дверь – и в комнату входит он, живой, хоть и растерянный. Что? Как? Обнялись супруги, друг на дружку не налюбуются. Встрепенулась молода я- а как же пепел на подушке? Смотрит, ан пепла-то никакого и нету. А лежит вместо серой пыли алая тысячелепестковая роза и благоухает, словно райский сад.
2. Страшное лекарство
– Ну, ярлык. Вижу, что ярлык. – Алая вертела в руке продолговатую глиняную табличку с вытесненным изображением оскалившегося леопарда. – Зовет-то зачем?
– Не велено говорить, – хором ответили двое ражих молодцов.
– А ежели я, к примеру, не пойду?
– Велено сопроводить. – Так же бодро ответили молодцы.
– Не велено говорить, велено сопроводить, – ворчала Алая, собирая в мешок кисеты с сушеными травами, пузырьки с настоями и еще какие-то диковинные крючья и заостренные палочки. – А кто мешок нести будет? Мешок-то тяжелый.
Молодцы переглянулись. На их крепких сытых лицах явственно читалось, что насчет мешка им велено ничего не было.
– А про вознаграждение – спохватилась совсем было переступившая порог колдунья, – про вознаграждение-то что-нибудь говорено было?
Молодцы облегченно вздохнули.
– Было. Так что велено передать, что ежели вылечишь, получишь золота, сколько унесешь.
– Да сколько его я там унесу, – вздохнула Алая, подтянула тесемку на мешке и легко закинула его себе на спину.
***
Посреди комнаты, заполненной вонючим зеленым дымом, в полотняном гамаке, обмазанном болотной грязью, лежал драконоборец. Его тело было обуглено, но он еще дышал.
– Если бы просто дракон, мы бы справились, – скороговоркой бормотал главный лекарь короля. – А тут, сама видишь,