Читать интересную книгу Третья женщина - Джин-Энн Депре

Номер и название дома волновали не меньше, чем знаменитый адрес Шерлока Холмса: «221Б, Бейкер-стрит». Мысль о предстоящей встрече приводила в трепет. Работать с известным ученым, бывшим советником Британского исторического общества, — подумать только! В размышлениях блекли и отступали далеко в прошлое провал «Последней дуэли любви», расставание с «Геннези’с Опера» и Корнелией Рейган. Отвернувшись от проносящихся за окном улиц — со времен великого сыщика здесь многое изменилось! — Джудит попыталась расслабиться на мягких подушках. Сумерки не позволяли любоваться пейзажем. Она нервно потерла руки, одетые в тонкие перчатки. Туман стелился по земле, скрадывая силуэты зданий: лишь тлеющий всплеск случайного фонаря указывал, что мир за окном обитаем. Каменное эхо вторило звонким ударам копыт гнедой, тащившей повозку; успокаивающе потряхивало сиденье на неровностях мостовой.

Удобно откинувшись, она постаралась не отвлекаться чересчур радужными мыслями.

Взгляд постороннего наблюдателя, внимательный или нет, непременно отметил бы красоту Джудит Рейли. Даже здесь, среди многоликого смешения наций, населявших империю, столицей которой был Лондон, лицо Джудит приковывало внимание удивительным сходством с образом, который грифель мистера Гибсона[6] сделал всемирным символом красоты. Типичная молодая американка со страниц десятицентового еженедельника «Лайф». О такой внешности мечтали многие женщины, но лишь единицы обладали ею. Джудит Рейли была именно таким «идеальным» исключением.

Свежие блики играли в волнистой россыпи пышных волос; золотистые пряди выбивались из-под полей мягкой фетровой шляпки. Тонкое лицо поражало глубиной и бледностью; легко приподнятые крылья носа, полные, словно рубины губы и прямой росчерк бровей воскрешали в памяти строки, навеянные бессмертным гением Китса: «Среди красот Вселенной — блеск радостей земных». Гладкую поверхность кожи можно было сравнивать с алебастром, но больше изумляли глаза: их призрачная смена янтарного и зеленого тонов придавала загадочность взору. Выражение лица предполагало высокий рост, хотя Джудит нельзя было назвать высокой. Узкую талию стягивал кожаный пояс, терявшийся в голубых складках тонкой шерстяной накидки, соблазнительно приподнятой на груди. Длинная, ниже колен, юбка с оборками, оставшимися в виде уступки уходящей чопорности викторианской эпохи, довершала костюм, облекая материей стройные ноги. Стоило Джудит заговорить, загорались ее глаза, лицо оживало, напоминая о многочисленных рисунках мистера Гибсона. В минуты отдыха ее красоту можно было сравнить с красотой Мадонны; чарующие черты нарушало только волнение, придававшее облику колдовскую прелесть женщины-вамп. Когда ей говорили об этом, Джудит смеялась: «Все не перестают восхищаться красотой, которой я не замечаю. Хотя должна признать, мне нравятся мои волосы».

Тем не менее собственная привлекательность не была для нее секретом, хотя это знание и не подкрепляли победы над мужскими сердцами или романтические отношения. Вид сильных, самоуверенных мужчин, теряющихся и бормочущих нечто невразумительное перед ее захватывающей дыхание красотой, убедил Джудит, что большая часть представителей противоположного пола неисправимые зануды с безнадежно испорченными манерами. Придя к такому выводу, она не стремилась к близким знакомствам. Годы, проведенные в детском приюте, и ослепительный Мир сцены тем более не располагали к мимолетным увлечениям.

От белых лайковых перчаток до высоких кожаных туфель и непринужденности, которую можно заметить у пожилых актрис, Джудит Рейли представляла тип женщины, редкий для своего времени. Не придавая излишнего значения общепринятым правилам тона, она была независима и не чувствовала себя обязанной подчиняться старинному правилу, по которому девушка, повзрослев, без промедления отыскивает себе жениха, спешит обзавестись детьми и осесть в тесноте кухонных стен с тем, чтобы исполнить свое жизненное предназначение.

Джудит предпочитала следовать другим правилам. Даже нынешняя поездка в Челси больше, чем материальной необходимостью, диктовалась ее собственным выбором. Однако едва ли можно было сказать, что к этому ее побуждал набор каких-то готовых принципов: все ее существо восставало против ограничений. Джудит Рейли была рождена со свободной душой. И красотой, о которой не желала догадываться. Ибо для этого еще не пришло время.

То, что она решила остаться в Лондоне, еще ничего не доказывало. На первый взгляд это могло показаться обычным женским капризом. Но нет. И помимо фамильной гордости какое-то неведомое и могучее чувство продолжало удерживать ее на земле предков. Быть может, сильная рука Александра Рейли направляла ее из могилы. Столь не похоже на мягкие прикосновения матери…

Она совсем не помнила ее. Мать была одной из тех тихих и кротких женщин с милыми лицами, которые все время остаются в тени, незаметными для окружающих. Если им суждена ранняя смерть, все, что сохраняет память, — аромат их духов и отрывки колыбельных мелодий. Эмма Рейли осталась туманным пятнышком в прошлом. Словно картина, виденная давным-давно. Или паровозный гудок и перестук колес в тишине ночи. Поезд…

Джудит вздрогнула при воспоминании, приникла к окну. Вершины деревьев, слившись мрачной стеной, проносились мимо. Промелькнул огонек. Кэбмен что-то тихо напевал на своем сиденье. В вечерних сумерках гулко цокали подковы: повозка замедляла ход. Джудит закуталась плотнее в тонкую шерстяную накидку, поправила непослушную прядь, выглянувшую из-под шляпки. Без видимых причин тревожно забилось сердце. Джудит с досадой тряхнула головой: нельзя поддаваться волнению. Страх перед экзаменом, как и перед пробой на роль, способен оказаться фатальным. Увы, как ни верно подобное рассуждение, ему очень трудно последовать, особенно перед прыжком в неизвестность!

Экипаж остановился. Зловеще заскрипели рессоры. Джудит подняла голову, привлеченная движением возницы. С деревянным стуком на крыше отошла панель, показалось усатое лицо.

— Вот мы и на месте, мисс. Добро пожаловать.

— О… это Челси?..

— 77, Челси-Саут, не будь я ’арри ’окинс, мисс.

Типичный кокни[7], с улыбкой подумала Джудит, не унывающий и не заботящийся о правильности произношения. Сойдя с подножки, она остановилась, достала с сиденья дорожную сумочку. Наплечный ремень и застежки делали ее незаменимой в поездках, где каждую минуту могли понадобиться мелочи вроде блокнота, ручки или платка — все это легко умещалось в сумке. В кошельке оставалось не более двух фунтов: в основном мелкие монеты. Будем надеяться, что это не последние английские деньги, которые мне приходится видеть, с мрачной усмешкой подумала Джудит.

— Сколько я должна за проезд?

— Пять шиллингов и шесть пенсов, мисс.

Она почувствовала обжигающее тепло мужской руки, передавая монеты. Еще пенс она добавила сверху из благодарности. Харри Хокинс коснулся полей своей шляпы; его усы, казалось, тускло блеснули под фонарем, висевшим на облучке.

— Благодарю, мисс. Спускайтесь осторожнее, кругом полно Камней.

— Спасибо. Я постараюсь…

— Всего хорошего, мисс. Но-о! Мрачноватое место…

Он поежился, взбираясь на свое сиденье. Полоска хлыста с треском прорезала воздух, легла вдоль лошадиной спины, и экипаж снова загромыхал по мощеной дороге, постепенно растворяясь в темноте. Кутаясь в шерстяную накидку, Джудит с недоумением оглядывала туманные окрестности, пытаясь определить, в какой стороне расположен нужный ей дом. Даже когда затихли последние отзвуки копыт, она едва ли сознавала ужасающую пустынность, свое совершенное одиночество в угрюмом соседстве невидимых в темноте особняков.

Вполне естественным было отнести прощальное замечание Харри Хокинса на счет сумерек, запоздавшей луны, но никак не самой местности.

Стоя на каменистой дороге, она обернулась к далеким огням, тускло проглядывавшим — словно сквозь мили тумана и мглы. Громоздкой горой — скорее тенью, чем осязаемым предметом — невдалеке возвышался дом. Ни звука, ни огонька не оживляло его фасад: все утонуло в извивающихся щупальцах тумана. Сердце забилось новыми предчувствиями, стоило Джудит пристальнее вглядеться в зыбкие очертания. Если Челси-Саут существовал при дневном свете, это был он. Поблизости не было видно ни одного строения: ни признака человеческого жилья. Туман, сгущавшийся всю дорогу от «Слокам-хауза», достиг апогея. В памяти ожили забытые страхи, казалось, давно оставленные в детстве. Закусив губы, Джудит шагнула к темнеющей впереди массе. Невероятно, чтобы Харри Хокинс высадил ее в первом попавшемся месте возле дороги!

Небо над головой затянули плотные облака, тяжелым щитом заслонившие свет луны, звезд. Словно поплавок, затерявшийся в бескрайних просторах мира тьмы и тумана, Джудит пробиралась вперед, чувствуя, как с каждым шагом тают ее силы и решимость. Ее существо разрывалось в окружении безымянных страхов, казалось, все теснее смыкавших кольцо с каждым новым ярдом.