среди раскаленных песков, но и тут, не зная усталости, упорно шел вперед, и душа его в пути изменялась: время замедлилось, волнение улеглось, сам он смягчился, а могучий порыв, бушевавший в груди, сменился тихим, но неодолимым влечением, безраздельно покорившим душу. Казалось, он оставил позади долгие годы. Богаче и разнообразнее стала и сама местность вокруг: в небесах веял теплый ветерок, ровно бежала дорога, зеленые рощи манили приветливой сенью, но он не понимал наречия здешних деревьев, да и они как будто ничего не говорили и всё же услаждали сердце изумрудной прохладой и тишиною.
Затем сладкое томление стало нарастать, а дальше, что ни шаг, всё ярче сверкала красками буйная зелень, всё звонче щебетали птицы и звучали голоса зверей, всё сильнее благоухали плоды, лазурней блистали небеса, всё ласковей овевал путника теплый ветерок и всё более крепла в его сердце горячая любовь. Время мчалось теперь быстрей и быстрей, словно стремилось к близкой заветной цели. Однажды увидел Гиацинт кристально-чистый родник, окруженный цветами, которые спускались в долину у подножия черных столпов, уходящих в поднебесье. Цветы и ручей приветливо поздоровались с юношей, заговорив на знакомом языке.
— Милые земляки, — сказал он в ответ, — где мне искать священное жилище Изиды? Оно должно быть где-то поблизости, а вам, верно, окрестности хорошо знакомы.
— Мы тоже пришли сюда издалека, — отвечали цветы. — Здесь странствует семейство духов, а мы прокладываем ему путь и готовим ночлег. Правда, мы недавно побывали в краю, где не раз слыхали это имя. Ступай вверх по течению, откуда мы пришли, там ты узнаешь больше.
Цветы и родничок улыбнулись, предложили юноше свежей воды и заспешили дальше. Гиацинт послушался их совета. Он шел, неустанно расспрашивая всех о богине, и наконец пришел к тому жилищу, которое так долго разыскивал, — оно притаилось под кронами пальм и других редких деревьев. Сердце юноши забилось в бесконечном томлении, и сладостный робкий трепет охватил его в этой обители вечного лета. В волнах небесного благоухания Гиацинт забылся сном, ибо лишь сновидение могло открыть ему святая святых. Чудный сон вел его через нескончаемые покои, полные диковинных вещей, поток чарующих звуков нес Гиацинта. Всё вокруг казалось знакомым и близким и вместе с тем исполненным дивного великолепия, но вот последняя тень земного исчезла, словно растаяла в воздухе, и Гиацинт предстал перед небесной девой. Вот поднял он её легкий блистающий покров, и… Розочка упала к нему на грудь! Далекая музыка окутала тайной их встречу, излияния сердечной тоски, оградив их восхитительный приют от всего чуждого.
Гиацинт и Розочка прожили долгую жизнь в окружении счастливых родных и верных друзей, а старую лесную кудесницу за мудрый совет благодарило великое множество их внучат — ведь в те времена у людей рождалось столько детей, сколько они хотели.
ЛЮДВИГ ТИК
РУНЕНБЕРГ
Сидел однажды некий молодой охотник в самой глубине гор у расставленных птичьих силков, погруженный в глубокое раздумье, а в тишине его одиночества раздавался шум вод и леса. Размышлял он о своей судьбе, о том, как покинул в свои младые годы и отца, и матушку, и край свой родной, и всех друзей из своей деревни в поисках мест незнакомых, ибо хотел он удалиться из круга однообразной обыденности, и теперь с удивлением обнаружил, что сидит здесь, среди гор. Высокие облака проплывали по небу и исчезали за горами. Пели в кустах птицы, и эхо отвечало им. Он медленно пошел вниз по склону горы и спустился наконец на землю у ручья, который с бормотанием струился среди острых камешков. Стал он вслушиваться в переменчивую мелодию воды, и почудилось ему, будто волны на неведомом языке говорят ему обо всём, что для него важно, и глубоко опечалился он, что не может понять их речи. Тогда юноша снова огляделся вокруг и напомнил себе, что он бодр и счастлив; постарался отбросить сомнения и громким голосом запел охотничью песню:
На охоту, как влюбленный, Пылкий юноша идет:
Вожделенный, потаенный. Зверь в листве вечнозеленой
Непременно промелькнет.
Рог, трубящий полногласно, Голоса послушных псов —
Одиночество прекрасно,
И тропа небезопасна
Посреди ночных лесов.
Землю пашут пусть крестьяне, Рыбу ловят рыбаки,
Но никто в рассветной рани
Не знавал очарованья,
И восторга, и тоски.
И надежды — в той же мере, Как охотник удалой, —
Он охотится на зверя, Артемиде душу зверя
И любви своей былой[2].
Покуда он пел, солнце опустилось ещё ниже и широкие тени легли поперек узкого ущелья. Освежающие сумерки неслышно расползались по земле, и лишь верхушки дерев да округлые вершины гор золотились в вечернем свете. На душе у Кристиана становилось всё тяжелее, не хотелось ему возвращаться назад к птичьим силкам, но и оставаться здесь тоже не хотелось; он почувствовал себя таким одиноким, и одолела его тоска по людям. Как хотел бы он теперь взглянуть на те старинные книги, которые видел давным-давно у своего отца, но которые ему никогда не дозволялось читать, хотя батюшка держал их именно для этой цели! Ему пришли на ум и сцены из его детства, игры с юношами из его деревни, друзья детских лет, школа, бывшая столь тягостной обузой для него, и затосковал он, и потянуло его назад, в этот привычный круг, который покинул он по собственной воле, надеясь найти свое счастье в незнакомых краях, среди гор, среди чужих людей, в других занятиях. Тем временем стало темно, и ручей зашумел громче, и залетали уже птицы ночные, отправляясь в свой невидимый ночной путь, — а он всё сидел в тоске, погруженный в собственные мысли; ему хотелось плакать, он пребывал в величайшей нерешительности и не знал, что ему делать дальше. Ни о чём не помышляя, потянул он корешок, который торчал из земли, и вдруг с ужасом услышал глухие стенания; жалобные звуки раздавались из-под земли и печально замирали вдали. Голос этот проникал ему в самое сердце, терзая его, будто он невольно прикоснулся к глубокой, смертельной ране, и почудилось Кристиану, будто в муках отлетает душа, покидая умирающее тело природы. Он вскочил и хотел было бежать прочь, ибо, конечно, слыхал уже о диковинном корне мандрагоры, который издает столь душераздирающие звуки, когда его вырывают, что от его стенаний человек обыкновенно теряет разум. Только он собрался уйти, как обнаружил позади себя