опустил он свою ношу на землю и тяжело перевел дух. Он поздоровался с женщиной, которую его вид испугал, а девочка тесно прижалась к матери. Немного передохнул он, да и говорит:
— Вот возвращаюсь я из опасного путешествия, спускаюсь с самых что ни на есть диких гор, но зато я наконец-то принес драгоценнейшее сокровище, какое только можно себе представить и какое только можно пожелать. Глядите и удивляйтесь!
С этими словами он развязал свой мешок и вытряхнул содержимое. Мешок оказался набит булыжниками, а среди них лежали большие куски кварца.
— Не беда, — продолжал он, — что эти драгоценные камни не отполированы и не прошли огранку, поэтому не имеют ещё нужного вида; огонь и блеск спрятаны глубоко в их сердцах; и нужно лишь высечь этот огонь, — и тогда сразу видно будет, что за дух породил их. — С этими словами взял он в руку тяжелый камень и с силой ударил его о другой, так что посыпались красные искры.
— Вы видели этот блеск? — закричал он. — Они целиком состоят из огня и света, — своим смехом освещают они тьму, хотя пока ещё не смеются по собственной воле.
И он снова бережно сложил всё в мешок и завязал его.
— Я тебя хорошо знаю, — грустно сказал он затем, — ты Элизабет.
Женщина перепугалась.
— Но откуда ты знаешь мое имя? — спросила она, задрожав от страшной догадки.
— Ах боже ты мой! — воскликнул несчастный. — Ведь я же тот самый Кристиан, тот охотник, который некогда пришел к вам; неужели ты уже не узнаешь меня?
Она не знала, что и сказать от испуга и глубокого сочувствия. Он обнял её и поцеловал. Элизабет воскликнула:
— О боже! Мой муж идет.
— Успокойся, — сказал он, — для тебя ведь я всё равно что умер; там в лесу дожидается меня моя красавица, моя повелительница, украшенная золотым покрывалом. А вот мое любимейшее дитя — Леонора. Подойди ко мне, моя дорогая, солнышко мое, поцелуй меня разок, один-единственный разок, чтобы я ещё хоть раз ощутил прикосновение твоих губ; и тогда я покину вас.
Леонора плакала; она прижималась к матери, которая, в рыданиях и слезах, подталкивала её к отцу, отец тоже притягивал её к себе, затем обнял и прижал к груди. Потом он тихо пошел прочь, а люди видели, как в лесу разговаривал он с безобразной лесной колдуньей.
— Что с вами? — спросил муж, когда застал мать и дочь бледными и в слезах.
Ни та, ни другая не пожелали ответить.
А несчастного с тех пор никто больше не видел.
ЭРНСТ ТЕОДОР АМАДЕЙ ГОФМАН
ПЕСОЧНЫЙ ЧЕЛОВЕК
Натанаэль — Лотару
Вы, верно, всё теперь в ужасном беспокойстве, что я так долго-долго не писал. Матушка, конечно, сердится, а Клара, пожалуй, думает, что я провождаю жизнь свою в шумных удовольствиях и совсем позабыл прелестного моего ангела, чей облик столь глубоко запечатлен в моем уме и сердце. Но это несправедливо: всякий день и во всякий час я вспоминаю о вас всех, и в сладостных снах является мне приветливый образ милой моей Клерхен, и светлые глаза её улыбаются мне так же пленительно, как это бывало, когда я приходил к вам. Ах, в силах ли был я писать вам в том душевном смятении, какое доселе расстраивало все мои мысли! Что-то ужасное вторглось в мою жизнь! Мрачное предчувствие страшной, грозящей мне участи стелется надо мною подобно черным теням облаков, которые не проницает ни один приветливый луч солнца. Но прежде надобно сказать тебе, что со мною случилось. Я знаю, что должен это сделать, но едва помыслю о том, во мне подымается безумный смех. Ах, любезный Лотар, как сумею я дать почувствовать тебе хоть отчасти, что случившееся со мной недавно и впрямь могло губительно возмутить мою жизнь! Когда бы ты был здесь, то увидел бы всё сам; однако-ж теперь ты, верно, почтешь меня за сумасбродного духовидца. Одним словом, то ужасное, что случилось со мною и произвело на меня смертоносное впечатление, от которого я тщетно силюсь избавиться, состояло просто-напросто в том, что несколько дней тому назад, именно 30 октября, в полдень, ко мне в комнату вошел продавец барометров и предложил свои товары. Я ничего не купил, да ещё пригрозил сбросить его с лестницы, в ответ на что он незамедлительно удалился сам.
Ты догадываешься, что только совсем необыкновенные обстоятельства, оставившие глубокий след в моей жизни, могли придать важность сему приключению, так что особа злополучного старьевщика должна была оказать на меня действие столь губительное. И это так. Я собираю все свои силы, чтобы спокойно и терпеливо рассказать тебе кое-что из времен ранней моей юности, дабы подвижному твоему уму отчетливо и ясно представилось всё в живых образах. Но едва хочу приступить к этому, как уже слышу твой смех и слова Клары: «Да ведь это сущее ребячество!» Смейтесь, прошу вас, смейтесь надо мною от всего сердца! Очень прошу вас! Но, боже милостивый, — волосы мои становятся дыбом, и мне кажется, что, умоляя вас смеяться надо мной, я нахожусь в таком же безумном отчаянии, в каком Франц Моор заклинал Даниеля. Но скорее к делу!
Кроме как во время обеда, я, братья мои и сестры редко видели днем нашего отца. Вероятно, он был очень занят своею должностью. После ужина, который, по старинному обыкновению, подавали уже в семь часов, мы все вместе с матушкой шли в отцовский кабинет и рассаживались за круглым столом. Отец курил табак и время от времени прихлебывал пиво из большого стакана. Часто рассказывал он, нам различные диковинные истории, причем сам приходил в такой раж, что его трубка всегда погасала, и я должен был подносить к ней горящую бумагу и снова её разжигать, что меня весьма забавляло. Нередко также давал он нам книжки с картинками, а сам, безмолвный и неподвижный, сидел в креслах, пуская вокруг себя такие густые облака дыма, что мы все словно плавали в тумане. В такие вечера мать бывала очень печальна и, едва пробьет девять часов, говорила: «Ну, дети! Теперь в постель! В постель! Песочный человек идет, я уже примечаю!» И правда, всякий раз я слышал, как тяжелые, мерные шаги громыхали по лестнице; верно, то был Песочный человек. Однажды это глухое топание и грохот особенно напугали меня; я спросил мать, когда она нас уводила: «Ах, маменька, кто ж этот злой Песочник, что всегда прогоняет нас от папы? Каков он с