к сводам, озаряя светом серые стены. Огромное пятно копоти чернотой пометило камень. Великий Воин поднял вверх широкий меч, на щите его отпечатался символ войны, а, может, символ защиты — меч, разрубающий зеленую звезду. Здесь собрались все, даже Безумный, выкрашенный в черный. Под плотной каменной парчой зияла пустота сбитого лика. В главном храме он навсегда был заключен в темницу.
Позади послышался тихий говор первых прихожан. Они не переставали обсуждать утренние вести, но делали это приглушенно из уважения к богам. Так, Фолкмар первым делом узнал, что булочник на центральной площади подал с утра вчерашнюю сдобу, но разогрел ее и посыпал тертым миндалем, чтобы скрыть обман. И чтобы леди Флоренсиа не вздумала ходить к нему, если только, конечно, она не без ума от миндаля.
Взвалив на плечи Ницеля, Фолкмар удивился его невесомости. Будто в старике не осталось ни мяса, ни костей — ничего, кроме любви к этому миру. Весило это совсем немного, ведь истинные чувства легки, узнать их непросто. Каждый раз Ницель удивлялся рассвету, словно ребенок, хоть тот озарял горизонт по утрам, как и всегда.
— Что ж, старина, когда-то ты тащил меня на своем хребте, видать, сейчас настала моя очередь, — сказал Фолкмар другу. Он еще не привык к его смерти и вел разговоры, как прежде.
В распахнутые врата впорхнула стайка шумных мальчишек. Их было чуть больше дюжины. Наглая шпана походила на рой галдящих галок, шумно смеялась, босые пятки стремительно шлепали по холодному мраморному полу. У некоторых обнаруживались сандалии на ногах, но на этом удача их заканчивалась. Кто помладше стянули пояса тугими веревками, рубахи из жесткой мешковины многим были велики. Заводилы постарше разжились шерстяными жилетами и льняными поясами, но штаны их все равно оставались драны.
— Ох, адова дюжина, опять они, — охнула одна из сплетниц, похлопав ладошкой по оскверненному ругательствами рту.
Тщетно дамы пытались уйти от столкновения с настырным ураганом оборвышей из Псового переулка, приподнимали атласные юбки тонкими пальчиками, соревнуясь с ними в проворности ног. Стихия все равно настигла их. Оборвыши надоедливыми мухами просочились сквозь свиту, леди Флоренсию неаккуратно толкнул один из мальчишек, чуть было не повалив ее на пол.
— Прошу прощения, миледи, — обернулся малец весен девяти с хитрыми карими глазами. Он снял с головы воображаемую шляпу и поклонился, — Сегодня я очень неуклюжий!
Не став дожидаться крика, паренек развернулся и дал деру, ведь леди Флоренсия уже открыла рот.
— Возмутительно! — своим громким ором она все-таки нарушила покой богов, — И как долго это будет продолжаться?!
От многочисленной свиты, насчитывающей пятерых служанок, двух пажей и почему-то усатого конюха, (Фолкмар догадался об этом по его запаху) отделился тонкий высокий юноша в ярких чулках до колен. Если бы не полуторный меч на его бедре, такой же тонкий, как и он сам, парень вполне мог бы сойти за девушку. Пока конюх отгонял пару особо наглых галок, паж быстро скрылся за колоннами. Почуяв неладное, ребятня оставила в покое высоких леди. Стайка стремительно запорхала в сторону центрального алтаря. На его защиту уже встали вдруг проснувшиеся алтарники. Все как один выкатили грудь колесом, натянув блестящие, вышитые золотом облачения, а один даже развел руки. За ним виднелось сияние символов божественности. На каждой из двенадцати узких ступеней: от меча Великого Воина до нежного венка Той, что отдает.
Близился праздник пшеничный весны. Накануне город отмечал уход коротких, но все же суровых зимних ветров. Прихожане закидали центральный алтарь кучей монет, затерявшихся среди догоравших свечей. Забирать жертву милосердия Боги не запрещали, ежели нуждающийся веровал исключительно глубоко. И именно в это утро ребятня обнаруживала в себе великую тягу к молитве. Те ждали, когда откроются врата еще с самого вечера. Любые соперники нарывались на разъяренную стаю зверят, за плечами которых стояли звери покрупнее. К счастью или скорби, корона была милосердна к беспризорным детям. Хоть многие клирики и считали, что у тех гораздо больше конечностей, чем они того заслуживают.
Прошагав мимо служанок, леди и конюха, Фолкмар поспешил к выходу. За его спиной послышались ругательства. Не дожидаясь драки, он бодро перешагнул через порог. Этим утром в великом храме собрались противники примерно одного возраста, но по разные стороны судьбы.
— Уважаемый, вашему другу нездоровится? — перед носом замаячил улыбчивый парень с гладкой, словно яйцо, головой. Глядел рыцарь сверху, ибо был необычайно высок. За короткое знакомство Фолкмар успел разглядеть пару солнечных зайчиков, соскочивших с его макушки. От взора не ускользнули и стальные линии клинков, вышитые на облачении служителя Великого Воина. Клирик — с досадой догадался Фолкмар.
— Нет. Он просто спит, — сухо ответил рыцарь, не замедляя шага. Но потом, испугавшись своей грубости, все же добавил: — Молился всю ночь. На рассвете сморило, святой отец.
— Очень похвально, — улыбка не спадала с лица служителя веры, раздвигая полные щеки, — Нынче почти не встретишь столь стойких в молитве. Но вы назвали меня святым отцом. Служителей культа Воина называют оторнами. Вы не здешний?
— Да, мы в столице проездом.
— О… — у клирика подозрительно вспыхнул взгляд, — Я вижу, вы рыцарь, — конечно, подумал Фолкмар, рыцарь, больше смахивающий на бездомного. С ржавыми доспехами и рябой кольчугой, — Много путешествуете?
— Достаточно.
Всего одно слово, но Фолкмар сразу же пожалел о нем. Нет, этот точно не отстанет. Он знавал таких — любопытных, крайне любезных и не менее приставучих. Они просиживают всю жизнь в одном месте в надежде, что какой-нибудь заезжий странник поведает им о дальних берегах. Не думал он, что и среди клириков есть такие. По благополучной полноте священника он догадался, что тот не часто бывает в долгой дороге. Оторну бы податься в купцы, чтобы переплыть Агатовое море, попинать песок иного цвета на новых берегах, а не протирать дырки в шелке, стоя на коленях у алтарей.
— Вы не молод, простите уж мою бестактность… Но зрелость имеет склонность многое помнить. И, надеюсь, многое рассказывать… Такие доспехи уже давно не куют, вы знали? — (еще бы он не знал) — Но это искусная работа. Никогда не видел подобных в столице. Глаэкорская вороненая сталь. Вы из Глаэкора? Наш король тоже северянин.
Встряхнув на плечах почившего Ницеля, рыцарь порадовался, что уже на середине пути. Клирик был совсем не строг. Но, видать, Фолкмар слишком долго не бывал в столице, раз они оставили свистящие розги и обзавелись бесполезными разговорами. Но все лучше, чем нудные проповеди. И почему служитель Воина не охраняет алтарь? Мальчишки, наверное, уже набили голодные карманы медяками.
Со стороны врат послышался истошный женский вопль и задиристый смех