Ты к полной гибели всерьез?
Хотя бы даже и частичной,
Что не намного здоровей,
Зато твоей, сугубо личной,
Одной-единственной твоей.
Тебе оно, подумай, надо —
На предпоследнем склоне лет
Лезть, как Гаврош, на баррикаду
В борьбе за вольный Интернет?
Готов на форуме рубаху
Под ником сколь угодно рвать,
Но не готов я лечь на плаху,
Ведь это все же не кровать.
На ней мне неуютно как-то
И некомфортно как-то мне.
Для героического акта,
Боюсь, созрел я не вполне.
Он благороден, но бесплоден,
А я, как истый демократ,
Внутри себя и так свободен,
И это мне важней стократ.
Чтоб чувство ощутить свободы,
Мне каждый раз после еды
Двух с половиной ложек соды
Хватает на стакан воды.
«Поэт, как скотина последняя, пьет…»
Поэт, как скотина последняя, пьет,
Забывши про совесть и честь,
По рылу жену безответную бьет,
И баб у поэта не счесть.
Поэт не всегда возвращает долги,
А чаще всего – никогда,
Но тронуть его все равно не моги,
Питомца Господня гнезда.
Ведь он с мирозданьем при этом на ты,
Печатью провидца клеймен,
И мысленным взором пронзает пласты
Туманных грядущих времен.
В заношенной майке, в дырявых штанах,
О мыле забывший давно,
И что прозревает он в тех временах,
То смертным понять не дано.
И нам, если честно, давно уже пох,
Довольным убогой судьбой,
Чего он нароет там в толще эпох,
Спускаясь в свой черный забой,
На ощупь пером по бумаге водя,
Уснуть не давая уму.
А если с цепи вдруг сорвется бадья —
Туда и дорога ему.
«Страна моя огнем горит…»
Страна моя огнем горит,
Отечество в дыму.
О чем же это говорит
Пытливому уму?
О том, что оставаться в нем,
Как верные сыны,
Хотя горит оно огнем,
Мы все равно должны.
И мы отсюда ни ногой
И ни рукою тож,
Не нужен берег нам другой,
Сколь он ни будь хорош.
А этот, сколь ни будь он плох,
Но все равно он наш,
Не зря его отметил Бог
И взял на карандаш.
Вот он сидит на облаках
C тупым карандашом,
В немодных старческих очках,
В сомнении большом.
В неподходящий, видно, час,
В неправильный момент
Решил поставить он на нас
На всех эксперимент.
А то, что тот не удался,
Хотя был прост на вид,
В том наша уникальность вся,
Боюсь, и состоит.
«Неправо о вещах те думают…»
По словам первого вице-премьера Игоря Шувалова, времена, когда Москва варилась в собственном соку, закончились. Основные стратегические решения касательно московской будущности будут приниматься на федеральном уровне.
Неправо о вещах те думают, Шувалов,
Которые себя чтут выше федералов,
Дерзнув под вертикаль осуществить подкоп,
Как в лета давние мятежный протопоп.
Пора уже понять надменным московитам,
Гордынею своей печально знаменитым,
Что вольности былой минули времена,
Что ломаный пятак отныне ей цена,
Что износился плащ Георгия святого,
Что сам не на коне, хоть держится понтово,
Но в руцех нет копья, и уползла змея,
И боле не в чести геральдика сия.
Так что прости-прощай, заступник наш
Егорий,
Иных пришла пора отныне аллегорий,
Двуглавого орла двуручная метла
Движением одним с герба тебя смела.
Спасибо, что вообще под шконку
не загнала,
Ведь такова теперь судьба регионала.
Так не бунтуй, дерзец, и Бога не гневи,
Но благостный пример смирения яви,
Не испуская грозно кличи боевые,
Не возводя очес, не распрямляя выи,
Как дар небес, прими заслуженный
покой,
Тебе ли горевать с надбавкою такой?
«Луна в размерах уменьшается…»
Американские ученые, изучившие новые фотографии поверхности Луны, пришли к выводу, что этот спутник Земли постепенно уменьшается в размерах.
Луна в размерах уменьшается.
Да как же так?
В сознании не помещается
Подобный факт.
Царица ночи серебристая,
Краса небес,
К себе ты привлекала исстари
Мой интерес.
Являла мне в оконной раме ты
Десятки раз
Свои прекрасные параметры
В полночный час.
Что были вечно неизменными,
Хотя и не-
Вообразимо здоровенными
Казались мне.
Я, каждой новой встрече радуясь,
Ночей не спал,
Но вдруг уменьшился твой радиус
И вес твой спал.
От злой беды тебя, Селена, я
Не уберег.
И стала меньше вдоль Вселенная
И поперек.
«Под знойным небом Аргентины…»
Исполнилось 50 лет Диего Марадоне.
Под знойным небом Аргентины,
Где разведение скотины
От века бизнес основной,
Ты жребий вытянул иной,
Великолепный дон Диего,
Звезда с приставкой гордой «мега»,
Прямой наместник на Земле
Богоподобного Пеле.
Хотя росточком и не вышел,
Ты был на голову всех выше,
Приумножая головой
Свой длинный список голевой.
Но плутоват, как Санчо Панса,
Не упускал любого шанса
Забить, не брезгуя, рукой,
Коль случай выпадал такой.
Ты сократил свой век футбольный
Известной тягой алкогольной,
Что есть, замечу между строк,
Вполне простительный порок.
Порой бывало, что, расслабясь,
Употреблял ты и каннабис,
Хотя, признаться, кто из нас
Косяк не забивал хоть раз?
За синусоидой твоею
Следя, свернуть рискуешь шею —
Из грязи в князи – раз! И хрясь —
С размаху снова мордой в грязь.
Как позабыть мне день тот черный,
Когда великой правя сборной,
Dream team, командою мечты,
Бесславно облажался ты.
Тобой ведомая дружина
Не распрямилась, как пружина,
И как худой презерватив
Гляделась немца супротив.
Но гадом тот последним будет,
Кто за провал тебя осудит,
Повыше нас есть судия,
И он – инстанция твоя.
Беспечный баловень свободы,
Дитя наивное природы,
Петрушка, гений, сумасброд,
Весь исключенье из закона,
Vivat, Диего Марадона —
Фантазии безумной плод!
Даешь перепись!
Россия очень многолюдна —
Вот что сказать я должен вам,
И посчитать всех очень трудно,
Если считать по головам.
Тут населенье поредело,
А там, напротив, возросло,
Вот перепись – иное дело.
Она не только лишь число
Узнать позволит наших граждан,
Но также возраст их и пол,
И кто из них, что крайне важно,
Всю жизнь свою пахал, как вол
(Тут я себя в виду имею),
А не таких, как мой сосед,
Который сел жене на шею
И слезть не может двадцать лет,
Хотя вовсю здоровьем пышет
И морда, извиняюсь, во!
Так пусть назло не перепишет
Сегодня перепись его,
Чтобы дурным своим примером
Он молодежи не служил,
И нам, простым пенсионерам,
Кто честно жизнь свою прожил,
Не нарушая свод законов
На трудовом своем пути,
В сто сорок славных миллионов
По праву не мешал войти.
«С необъяснимым постоянством…»
С необъяснимым постоянством
От Рюрика до наших дней
В стране борьба ведется с пьянством,
Но есть ли смысл, скажите, в ней?
Поверьте, граждане, поэту,
Чей, как ничей, правдив глагол, —
В ней никакого смысла нету,
Сплошной абсурд и произвол.
Вот человек худой и злющий,
На мир из-подо лба глядит,
Все оттого, что он непьющий,
Чем сам себе же и вредит.
Он жизнь свою тем самым губит,
Он на себе поставил крест,
Никто вокруг его не любит,
Во всех рождает он протест.
Он из другого сделан теста,
У нас таких – один на сто,
Таким, как он, у нас не место,
Ну, у параши, разве что.
Я с ним бы не пошел в разведку,
Хоть и признаюсь наперед,
В нее хожу я крайне редко,
Когда уже вконец припрет.
Ему, моральному уроду,
С таким, как я, не по пути.
А с пьющим я в огонь и в воду,
Да хоть в театр готов пойти.
«О нет, я не адепт аборта…»
Во Владивостоке прошел флешмоб против абортов.
О нет, я не адепт аборта,
Аборт – он жизни главный враг,
Проблема тут иного сорта,
Я лично полагаю так.
Хоть мне и по душе флешмобы —
Примета века, так сказать,
Но если честно, хорошо бы
Вообще бы с сексом завязать.
Сколь он ни будь контрацептивен,
Но нам не по дороге с ним,
Мне он давно уже противен,
Как и ровесникам моим.
На свете множество занятий,
Увлечь способных молодежь.
Без поцелуев, без объятий
Да и без петтинга того ж.
На первом месте тут учеба,
А на втором, понятно, спорт,
Который доведет до гроба
Не хуже, чем любой аборт.
Да и общественной работе
Не грех свой посвятить досуг,
Она всегда была в почете,
Как в нем же был и легкий стук.
Престижна также вера в Бога,
Да так, что хлещет через край.
Короче, вариантов много,
Любой, короче, выбирай.
И если похоть побороть я
Сумел, то и во всей стране
Восторжествует дух над плотью,
Как торжествует он во мне.
«Группа радикальной молодежи…»